Жертва веры. ч. 10

          Глава 2.  Религиозное приношение   
                §10.  Жертва веры
 
   Жертва издревле была смысловой и символической основой веры, заключённой в мистериальной системе обрядов. Религия представляет собой оформление веры в Бога, хотя, по мнению некоторых мыслителей, атеизм тоже является своеобразной религией.

   Великий русский философ 20-го века Алексей Федорович Лосев говорит, что «религия есть  творческое преображение косного материального мира, жертвенное его   спасение и претворение. Жизнью и подвигом данное общение с тайною». 1

  Итак, наряду с Верой в Провидение Всевышнего, в мире существует так  называемая «вера в себя», или вера в человека.
Эта  разновидность веры возникла, вероятно, в 17-м веке. Одним из её   пророков был французский мыслитель Рене Декарт, провозгласивший     рациональный «символ веры»: «Когито, эрго сум!» ( мыслю - значит,  существую) лат. Точнее эту «веру» можно охарактеризовать как уверенность,  заключающую в себе опору и надежду на личные силы души, тела и разума без упования на дух.
Не только люди, но и здоровые сильные животные поступают намного  увереннее, когда являют собой воплощённую силу и волю.   
Однако социал-дарвинизм, провозглашённый западными либералами,  неприемлем для человечества. Провозглашение «правового государства» без    правосознания чревато утверждением едва ли не государственного   бандитизма.

   Не зря Фридрих Ницше, выдвинувший тезис о том, что «воля к власти»   является основополагающим принципом жизни, вследствие своего нигилизма   сошёл с ума. Через 40 лет с ума сошла едва ли не вся Германия, поставившая  себя превыше всех народов.
В страшном столкновении пролетарского интернационализма, воплощённого в Советском Союзе, и буржуазного национализма, замаскированного под социализм, победил всё же первый. Однако корневую жертвенность проявил именно Славянский народ Востока, то есть русские, украинцы и белорусы.

   Нынче трудящихся всего мира, трудовую интеллигенцию и творцов   истинной, а не извращённой культуры, подминает под себя безликий    всепожирающий буржуазный «интернационал» во главе с англосаксонским   империализмом.
Конечно, крепкое растение уверенно, хотя и медленно растёт вверх и вширь. Так же мощно и неуклонно росла Славянская цивилизация, имеющая своей основой жертвенность как бытийственный стержень.

    Своего высшего   политического, экономического и военного расцвета Восточные Славяне    достигли в середине 20-го века, невзирая на отделение Церкви от Государства и преследования монахов, иереев и подлинно верующих.
Люди были почти на 100% уверены в государстве как защитнике общенародных интересов. Значит, уверенность в себе как физическая сила и   руководящая ей воля, руководит в той или иной мере всеми живыми существами.
И всё же только человеку доступна вера. Уверенный в себе индивидуум, как это ни странно, чаще доверяется, кому бы то ни было.
Доверие же, прежде всего, означает открытость. Не случайно столь созвучны русские слова «дверь» и «доверие».
Вместе с тем полностью или отчасти доверять кому-либо означает    даровать или жертвовать.

   Следовательно, уверенный в милости Всевышнего и, в то же время   доверчивый в миру человек, чаще и скорее прочих становится жертвой, ибо  исполнен веры.
С другой стороны, безгранично верующий способен с относительной  лёгкостью пожертвовать самым дорогим для себя во имя Всевышнего. Здесь   жертва явлена как уверение в вере.
-Верующий всегда отдается предмету своей веры, и религия всегда   основана на жертве - говорит выдающийся русский мыслитель.
Этому жертвенному типу служит непреходящим примером не тускнеющий образ Авраама, по первому требованию Бога решившегося принести в жертву своего первенца Исаака.
Неисчислимые, но оттого не потерявшие своей значимости жертвы веры были принесены в течение первых веков христианства.

   Гонения, воздвигнутые римскими императорами Нероном. Децием,  Адрианом и другими западными деспотами, создали духовное жертвенное воинство, к защите которого прибегает любой истинно верующий во время   молитвы.
Репрессии по отношению к христианам применяли не только запечатлённые «демоны во плоти» Домициан и Валериан (гонения при  последнем тиране превзошли своими масштабами все предыдущие), но и такие традиционно уважаемые исторической наукой императоры государственники Траян, Диоклетиан и Марк Аврелий.

   Вера в Бога является духовной приверженностью, подразумевающей сердечную привязанность. Приверженность перерастает в духовную соподчинённость и. вследствие этого, отдавшийся во власть Провидения, лишается личной (лишней) воли, становясь жертвой, воспринимаемой как высочайшее благо.

   Жертва не только знак человека, доказывающий его веру, но и намение, дарованное Творцом, которое свидетельствует о его надмирном бытии.
Подобно тому, как Бог творит чудеса ради того, чтобы люди поверили  Мессии, люди приносят жертвы Богу с тем, чтобы он снизошёл к их мольбам. Иногда сама жертва столь весома, ярка и значима, что становится подобна чуду.

   В конце 17-го века жертвами веры предстали ревнители «древлего благочестия», или, как их впоследствии стали называть «староверы», «раскольники».
Духовный вождь старообрядцев протопоп Аввакум вместе с ближайшими сподвижниками, испытав многолетние мытарства в ссылке и острогах, был сожжён в срубе в Пустозёрске.
Боярыня Феодосия Морозова и её сподвижница княгиня Урусова были  уморены голодом в земляной тюрьме.
Массовые правительственные преследования старообрядцев начались с  распоряжения правительницы царевны Софьи, изданного в 1685 году. По нему раскольников стали сжигать в срубах. Тогда раскольники стали сжигать себя сами. С 1666 по 1690 годы сгорело 20000 человек. Наиболее уважаемые иноки и учители единогласно осудили этот ужас.

   Однако в России, несмотря ни на что, не было столь кровопролитных  религиозных войн, которые бушевали во Франции и Германии в период 16-17  веков от Р.Х.
Например, только во время печально известной «Варфоломеевской ночи» было уничтожено по всему французскому просвещённому и цивилизованному королевству тысячи человек. Первой жертвой пал адмирал Колиньи. В честь этого гнусного события папа римский приказал устроить фейерверк и выбить памятную медаль.
И всё же в русском народе перед Революцией крайне недоставало веры.

   Так, например, известно, что во время Февральской революции в армии было отменено обязательное посещение Богослужения. Тогда на молебен явилось лишь 11% из общего числа солдат.
Потому-то народ и не стал защищать храмы и монастыри, которые стали закрываться и уничтожаться после установления власти большевиков. Конечно, безмерно жаль сокрушенных соборов, которые являлись культурным достоянием всего народа.
Необходима была кардинальная реформа церкви. Ещё до Первой русской революции здравомыслящие деятели Русской Православной Церкви понимали ценность революционных преобразований.
Фактически и структура Собора 1917—1918 гг., и принятие им принципа выборности представителей духовенства и мирян на нем почти дословно повторяли эти предложения епископа Сергия 1905 года.

   Общее мнение архиереев склонялось к разделению церкви на самоуправляющиеся митрополии ввиду колоссальных размеров территории России. В митрополиях предполагалось восстановить каноническую частоту соборов (ежегодно и чаще) и автономию местного епископа, занимающего кафедру пожизненно (в синодальной системе — в среднем около четырех лет), а также увеличить число архиереев, создавая повсеместно и уездные кафедры вместо викариатств, которых не знала практика древней церкви. Предлагались и другие реформы (восстановление автономии и самоуправления прихода — как основной ячейки соборности церкви; обеспечение большей понятности мирянам богослужения; преобразование церковного суда, школьного дела).

  Нельзя оставить без внимания записку 32-х петербургских священников, основавших Союз церковного обновления. Опираясь на каноны ранних соборов, они отвергали перемещаемость епископов, систему возвышения архиереев по службе с переводом из меньших в большие и более центральные епархии, выступали против наград и орденов для духовенства, добивались освобождения православной церкви от католического клерикализма путем введе¬ния соборности церковного делания и управления на всех ступенях с соучастием мирян, выборности духовенства (и священников, и епископов). По их мнению, церковь не должна связываться ни с какой формой государства: эта связь кощунственна для церкви и нередко ведет «даже к связи с полицейским участком». Иными словами, «обновленцы» уже на этом раннем этапе отрицали богопомазанность монархии, стоя на точке зрения разделенности сфер власти: «кесарево кесареви», но не больше. «Обновленцы» были сторонниками максимального участия церкви, духовенства и мирян в общественной жизни.

   «Идти в гущу жизни» — позиция многих церковных деятелей того времени. Профессор Киевской духовной академии Экземплярский приветствовал социал-демократов за стремление к социальной справедливости. Выдвигали идеи христианского социализма С. Булгаков, Н. Бердяев и др.; архимандрит М. Семенов, профессор Петербургской духовной академии и участник Союза церковного обновления, опубликовал Программу русских христиан-социалистов, в которой отвергал частную собственность, но, в отличие от марксистов, также и классовую борьбу и насилие.

  О раскачке стихий и нестройности церковного корабля, его внутреннем моральном ослаблении за те 200 с лишним лет, в течение которых он был лишен нравственною руководительства, свидетельствует странный случай своеобразного церковного «Нечаева» в лице архимандрита Серапиона Машкина, старца Оптиной пустыни. По сравнению с подобным радикализмом, поддержка и благословение гапоновских союзов епископом Сергием (Страгородским) и статья епископа Антонина Грановского в одной из петербургских газет в 1905 г., в которой он назвал самодержавие сатанизмом (за что на несколько лет был сослан по приказу царя в монастырь),— выглядят весьма невинно.
Обновленческий союз, в отличие от того, что под тем же именем появится после 1917 г., в своих требованиях не уходил слишком далеко. Союз усматривал в восстановлении патриаршества некий суррогат папства и предлагал взамен широкую децентрализацию церкви с периодическими совещаниями епископов и т. п. Церковь проснулась, бурлила, полная надежд и свежих, жизненных — в основном здоровых — соков. Христианские социал-демократы и радикалы были лишь небольшими крайними течениями, но они могли развиться, перекинуться в революционные секты, как это уже бывало в истории христианства. Эти мятущиеся души могли оторваться от церкви и в силу харизматичности своей натуры увлечь за собой часть верующих. Единственным реальным и ответственным отзывом царя на эти голоса должно было быть разрешение немедленного созыва Собора и предоставление церкви свободы.
Казалось, все идет к этому. По просьбе Синода царь разрешил созвать в марте 1906 г. Предсоборное присутствие с участием, кроме духовных лиц, ученых и общественных деятелей, но без синодального обер-прокурора. Присутствие заседало до декабря 1906 г.; царю был представлен сводный доклад, рекомендовавший немедленный созыв Собора для полного переустройства церкви и перевода ее на начала самостоятельного соборного устройства. Однако не все участники Присутствия высказались за восстановление патриаршества. В числе противников был известный славянофил Ф. Д. Самарин, по иронии судьбы выдвинутый позднее одним из кандидатов в патриархи на Соборе 1917—1918 годов. В патриаршестве славянофилы видели угрозу принципу соборности в церкви.

  Внешне церковь вступала в 17-й год мощной организацией. По данным 1914 г., в империи было 117 млн. православных, 48 тыс. приходских храмов, свыше 50 тыс. священников и диаконов и 130 архиереев в 67 епархиях. Но вот на Соборе 1917—1918 гг. раздается вопль: «Говорим, что за нами полмиллиона православных. А может быть... их только 10». Согласно отчетам военных духовников, после освобождения православных солдат Временным   прави¬тельством от обязательности соблюдения церковных таинств, процент причащающихся упал с почти 100% в 1916 г. до 10 и меньше процентов в 1917 году.

   Утомление народа войной, бесперспективной, непонятной и кровопролитной, тоже никак не увеличивало симпатии к церкви. Естественно, вступление России в войну на стороне единокровной и единоверческой Сербии было встречено одобрительно православной цер¬ковью. А по мере роста недовольства войной в народе возникали под влиянием революцион¬ной пропаганды настроения против церкви и тенденция обвинять в войне духовенство. Для наблюдательных офицеров не являлось тайной, что в армии «молодежь к вопросам веры и церкви относилась довольно равнодушно». Автор этих слов, генерал А. И. Деникин, приводит характерный случай из первых послефевральских дней. Солдаты построили незадол¬го до этого себе походную церковь. И вот молодой «демагог-поручик» решил, что «храм — это предрассудок», и поселил в ней свою роту. Больше того, в алтарной части он выкопал яму под отхожее место.
Автор озадачен: «Почему 2—3 тысячи русских православных людей, воспитанных в мистических формах культа, равнодушно отнеслись к такому осквернению и поруганию святыни?». Вот это и были первые всходы того посева, который принес вскоре ядовитые плоды вроде Союза воинствующих безбожников и их преемников.

   Трагический парадокс заключался в том, что в то время, когда поток духовно пробудившейся интеллигенции, текущий в церковь, рос и углублялся, реки простого народа, «просвещенного» (а вернее, затемненного) нигилистическими собратьями той же интеллигенции, утекали из церкви в поисках обещанного рая земного, наполненные духом мщения Богу и служителям его, не давшим ему этого рая. Но царь и его окружение, предпочитая жить сказками о непоколебимости церкви и о народе как ее прочной опоре, откладывали реформы до «всеобщего успокоения». Как сказал на Соборе священник Альбицкий (будущий обновленческий епископ): «Двенадцать лет ждали успокоения и дождались!»
Эти настроения отразились и на позиции Синода, отказавшегося выступить в феврале 1917 г. с воззванием к народу поддержать монархию, как предлагал обер-прокурор Н. П. Раев. Наоборот, через неделю после отречения государя Синод обратился к народу с призывом поддержать Временное правительство. Затем, в течение марта увольняются на покой епископы — распутинские ставленники, в том числе петроградский митрополит Питирим и московский — Макарий. Между апрелем и июлем 1917 г. Синод восстанавливает право епархиальных съездов выбирать себе епископов; наделяет приход статусом самоуправляющейся основной демократической (соборной) единицы церкви с широкой активизацией мирян; учреждает Предсоборный совет по подготовке Поместного собора.
В эти же месяцы в ряде епархий проходят, часто весьма бурные, епархиальные съезды духовенства и мирян. Многие из них снимают прежних епископов и выбирают новых; в их числе оказался и новый митрополит московский Тихон (будущий патриарх) и петроградский — Вениамин, который по ложному обвинению будет расстрелян в 1922 г., фактически лишь за то, что пользовался слишком большой популярностью и любовью в рабочей среде.
И вот 15(28) августа 1917 г. открылся в Москве первый за 217 лет подлинный Поместный собор в составе 564 депутатов: 73 архиерея, 192 приходских клирика и 299 мирян. Левое его крыло желало ослабления монашеско-епископской власти, было против возрождения патриаршества, предлагая вместо этого некую демократически-коллегиальную систему управления, в которой голос белого духовенства был равен архиерейскому.
Но неоднозначным было отношение к патриаршей системе и в Предсоборном совете, где противником возрождения патриаршества оказался теперь уже и митрополит Владимирский Сергий, будущий патриарх . Патриаршая «партия» стала явно преобладать лишь с приближением большевистского переворота. Все больше ощущалось, что в условиях разгула богоборческих сил и возможности их торжества конкретным вождям большевиков должна противостоять не безликая коллегиальность, а церковь, возглавляемая конкретным духовным вождем — патриархом.

   Что же происходило в Русской Православной Церкви после смерти патриарха Тихона? Оставив в стороне деятельность обновленцев, стоит задуматься над  работой заместителя местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия.

   В 1927 году он на основе известного евангельского речения «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Матф. 22, 21) и в соответствии с наставлениями апостола Павла, Сергий, выйдя из устроенной ему властями восьмимесячной изоляции, заявил в своей Декларации 16 (29 июля) 1927 г.: «Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но самые ревностные его приверженцы, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догмами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом». Действительно, апостол Павел требовал от верующих: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Посл, к римл. 13, 1—2).

   Покоряясь власти, которая возвела безбожие в закон, РПЦ следовала евангельской максиме «отвергнутися себе», поскольку в 1927 г. никакой иной власти в России не было. Спасая церковь и верующих в условиях тоталитаризма, Сергий как бы принял на себя лично «подвиг юродства» и через этот трагический поступок открыл перед верующими возможность оставаться в душе твердыми в вере. Так он стал продолжателем московской церковно-государственной традиции, и массы верующих в конечном счете пошли за ним, РПЦ же обрела способ выживания и самоспасения.

   После опубликования «Послания к пастырям и пастве» (Декларация, подписанная Сергием и шестью членами Синода) обстановка внутри РПЦ осложнилась. Лишь немногие, включая даже духовенство и клириков, знали тогда реальные условия подготовки этого послания и доведения его до верующих. Патриарший Местоблюститель лишь полтора года спустя смог передать с берега Обской губы через епископа Василия (Беляева) свое одобрение Декларации, отметив ее «необходимость сегодня» и добавив, что это одобрение не распространяется на некоторые положения данного акта. Но до горестных для РПЦ событий 1929 г. было еще далеко. А среди русской эмиграции требование митрополита Сергия к зарубежному православному духовенству дать подписку о политической лояльности к советской власти вызвало возмущение.
Собор архиереев РПЦ за границей в послании от 27 августа (9 сентября) 1927 г. отметил, что московская Декларация преследует недостижимую цель — установить неслыханный и неестественный союз между безбожной властью и православной церковью. «Карловчане», управлявшиеся Архиерейским синодом во главе с первоиерархом, избираемым на нем, забыли о том, что, предвидя выдвижение советской властью политических требований к зарубежной РПЦ, Сергий еще в сентябре 1926 г. советовал зарубежным иерархам войти в состав других поместных православных церквей либо образовать самоуправляющиеся епархиальные общины. Противники Сергия назвали его линию сергианством.

   Из всех зарубежных епископов необходимые обязательства прислали, сохранив канонические отношения с руководством РПЦ, лишь архиепископ Японский Сергий, епископ Камчатский Нестор, архиепископ Литовский Елевферий и управляющий приходами в Западной Европе митрополит Евлогий. Это решение последнего встретило отрицательное отношение со стороны русского зарубежья.
В октябре 1927 г. выразил недовольство действиями Сергия епископ Глазовский Виктор (Островидов) и ввел самоуправление в Воткинской и частично в Вятской епархиях. В декабре того же года акт об отделении от Сергия подписали викарии Ленинградской епархии епископ Гдовский Димитрий (Любимов) и епископ Копорский Сергий (Дружинин). В ряде ленинградских приходов имя Заместителя Патриаршего Местоблюстителя перестало поминаться при богослужении. В январе 1928 г. отделились от РПЦ управляющий Воронежской епархией епископ Козловский Алексий (Буй) с паствою и викарий Московской епархии епископ Серпуховской Алексий (Готовцев), в феврале о самоуправлении объявила Ярославская епархия в лице митрополита Агафангела и четырех его викариев, позже к оппозиции присоединился митрополит Казанский Кирилл.
К 1930 г. около 37 архиереев отказались от административного подчинения митрополиту Сергию, выступая против компромиссов с властью и не признавая никаких реальных внешних обстоятельств церковной жизни. Фактически они тем самым обрекали РПЦ на уничтожение, хотя, конечно, сами такой цели отнюдь не преследовали. В этот период личность Сергия и его деятельность приобретали поистине трагическую окраску. Некогда блестящий ученый-богослов, любимый верующими пастырь все чаще в одиночку противостоял богоборческим властям, пытаясь спасти РПЦ от ликвидации. Из истории церкви известно, что все расколы и отклонения в ее лоне приводили лишь к ее ослаблению и в итоге затрудняли верующим выражение ими своих чувств и мыслей. А в тех обстоятельствах бунт некоторых иерархов против Сергия облегчал действия большевистской партии, ибо вместо сплоченной когорты иерархов и верующих перед ней оказались междоусобные спорщики.
Таким образом, мы можем и должны видеть основную причину расхождения Церкви и Советского государства в неприятии и мятеже со стороны церковников.

    А ведь в это время, то есть в конце 20 и 30-е годы в среде партийного руководства происходила ожесточённая борьба с троцкизмом как наиболее рьяной антинациональной группировкой.
Советская  власть пришла всерьёз и надолго и могла бы  существовать всегда, если бы не бунт, бессмысленное возмущение архиереев.
Нашли же в какое суровое время супротивничать. Нет бы возмущались в эпоху правления мягкотелого Николая 2-го. Тогда бы это им сошло с рук.
Но ведь и нынешняя либеральная власть лишила бы материальной поддержки РПЦ, когда бы она по настоящему возрадела о нравственном здоровье и материальном благополучии народы.
Первые христиане шли на муки, молились в катакомбах, но не поклонялись идолам. Им не нужны были внешнее благолепие и благовоние, но огни искренне и глубоко верили и потому побуждали к вере других.

   Итак, церковники считали советскую власть безбожной из-за того, что у них отбирались ценности материальные, но почему же самодержавие, по воле Петра 1-го сделавшее Церковь государственным институтом, считали они Божественным.
То самое самодержавие, милостиво позволявшее спаивать народ, снисходительно взирающее на безделье и разврат привилегированного сословия.
Таким образом, иерархи и часть священников после 1927года не приняли возможность спасения Церкви, мудро приоткрытую митрополитом Сергием.

   Выдающийся русский мыслитель о. Сергий Булгаков сказал, что: «Революция страшною ценою неисчислимых жертв навсегда (надо думать) освободила Православие от чрезмерной связи с монархической государственностью. Связь эта никогда не была исключительно определяющией.3
 
Служители веры сводились в могилы вплоть до 1943 года, когда

   Сталин был вынужден пойти на открытие церквей ради окончательной победы в Великой Отечественной войне.
В 1942-43 годах в одной лишь Ярославской области возобновилось богослужение в 51 храме. Стала замирать деятельность атеистических издательств, антирелигиозные журналы закрывались или меняли тематику.
Одновременно с этим Церковь получила возможность возобновить издательскую деятельность. Первой книгой, которую выпустила Московская патриархия, стала «Правда о религии в России».
Но уже в декабре 1944 года Совет министров постановил закрывать уже открытые храмы, если в них ранее размещались советские организации (к 1949 году закрыли 1150 таких приходов).
С 1 января 1947 по 1 июня 1948 был арестовано 679 священников. Начались и аресты архиереев.

   При Хрущёве началась новая волна гонений на Церковь. Если в 1948 году действовало 14 329 приходов и 85 монастырей, то к 1966 году осталось 7523 храма и 15 монастырей.
К тому же в 1958 году прошла массовая чистка церковных библиотек.
Вместо закрытого во время войны журнала «Безбожник» стал издаваться новый ежемесячник «Наука и религия».
Следует не только признать, но и осознать, что, несмотря на все дисциплинарные и формирующие общество положительные качества социализма, изглажение культурной памяти нации недопустимо.

   Трагедия народа заключается в том, что власти никак не могут найти общий язык с церковью.
Начиная с конца 1980-х годов, по всей России вновь стали открываться храмы и монастыри, однако зачастую это делается за счёт богатых пожертвований, а не из-за искренней и несокрушимой веры простого народа.

  В Православной Церкви рубежа 20-го и 21- го веков от Рождества Христова отмечается недостаток миссионерской, а лучше сказать, проповеднической работы. Патриарх Кирилл отметил это в своем выступлении.

1Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии.-М.:Мысль,1993.-С.103


2  Соловьёв В.С. Духовные основы жизни.-СПб,1995.-С.56


3  О. Сергий Булгаков. Православие. – М., - АСТ, 2003. С.303