Сваты...

Алекс Венцель
В 1945-м, на фронте, Серёге Зайцеву оторвало ногу и приехав домой после госпиталя, он надолго запил. Пьянка продолжалась уже пятый год. Напившись, Зайцев начинал буянить и гоняться за домашними на своей деревянной ноге. Однажды, не выдержав постоянных побоев и унижений, Вера Степановна выгнала Зайцева из дома. Идти ему было некуда, и он поселился за огородом, в старой бане. Днём Серёга промышлял на местном рынке. Надев на застиранную гимнастёрку медаль «За отвагу», и выставив на всеобщее обозрение культю своей ноги, Серёга сидел там  на ящике и пел жалостливые песни. Сердобольные женщины качали головами и бросали ему в кепку медяки. Вечером Зайцев покупал на все заработанные дешёвого вина и праздник продолжался.

Появлялся он обычно в день получки, когда на швейной фабрике Вере Степановне выдавали зарплату. Усевшись на крыльце, Серёга молча сидел до тех пор, пока кто-нибудь не обращал на него внимания. Тогда Зайцев начинал подвывать тоненьким голоском:
-Верочка, миленькая, ну, дай на опохмелку, видишь - душа горит.
Так он мог канючить часами до тех пор, пока разъярённая Вера Степановна с криком не вылетала на крыльцо. Со словами:
-Чтоб ты сдох, пьянь несчастная, - она бросала ему в испитую физиономию смятую десятку.  Трезвым увидеть его можно было только теоретически. Пил Зайцев всё что горит, а чем питался - вообще было непонятно. Вокруг бани валялись одни пустые бутылки, огрызки зелёных огурцов, да очистки от картошки, которую он воровским образом копал тут же в огороде.

Вокруг жили не менее пьющие соседи, которые то и дело норовили стащить через низко расположенное, открытое окно, что-нибудь лежащее на небольшом столе у подоконника. Вера Степановна одна растила, как могла, свою единственную дочь Людмилу и души в ней не чаяла. Каждое утро, провожая её в школу, она мысленно говорила:
-Красавица моя - помощница растёт.
В один из ясных и солнечных дней, к дому, в котором проживала Вера Степановна с семнадцатилетней дочерью Людмилой неспешно подошла странная компания. Два не совсем трезвых мужика и женщина лет сорока шаромыжного вида. У одного из мужиков, у того, что покоренастее, на правое плечо пиджака был закинут ремень гармошки. Лихо, наяривая на кнопках,он шёл посередине улицы  и орал сиплым голосом матерные частушки:
-Не ходите девки замуж, ничего хорошего. Утром встанешь, титьки набок, вся п...а взъерошена...!!!

Второй мужик шёл, как гусак, переваливаясь с боку на бок,  важно посматривая по сторонам на редких прохожих. Через плечо у него была перекинута широкая красная лента. Подойдя к калитке, мужик остановился и, покачиваясь, стал внимательно  разглядывать номер на табличке, что была прибита к углу дома.
- Кажись на..., пришли, - сказал он, обернувшись, к своим спутникам.
Гармонист, громко сдвинул меха гармошки и, прикрыв большим пальцем ноздрю, высморкался.
- Ну, если пришли, какого на… стоим, - а потом, уже обращаясь к женщине, добавил:
- Мать, заходим на...

Один из сватов, тот, что с лентой, требовательно постучал кулаком в облезлую дверь и громко крикнул:
 - Хозяева, кто есть дома?
Вера Степановна, решив, что опять пожаловал её бывший муженёк, с сердитым лицом выглянула из-за дверей и, осекшись, вопросительно посмотрела на пришедших.
- Ну, что смотришь, - осмелев, выпалил тот, что с гармошкой - видишь, сваты к тебе пришли, стало быть, того, встречай дорогих гостей.
- Да, уж, - поддакнула шаромыжка, - и не забудь закуску. Она быстрым движением руки, как фокусник, выхватила из внутреннего кармана жакетки бутылку водки и, осклабившись, добавила: - а выпивка у нас своя. Людмилы дома не было и поэтому Вере Степановне пришлось самой спуститься в подпол за соленьем. Когда она оттуда вылезла с большой миской солёных огурцов, гости уже расселись за круглым столом под абажуром и разливали по гранёным стаканам принесённую с собой водку.

- А вот и закуска подоспела, - оживился гармонист. Незваные гости чокнулись. 
- За здоровье молодых, - сказала шаромыжка и первой опрокинула в себя стакан. Мужики не заставили себя долго ждать и последовали её примеру. Тот, что с лентой, закусил выпитое солёным огурцом, оглядел мутным  взглядом присутствующих и заговорил заплетающимся языком.
- Стало быть, ваша Людка хороводится с нашим Мишкой, вот мы и решили. А чего им на улице-то. Вот и евойная мамка не даст соврать, парень он у нас ладный, ноне на шахту пошёл работать. Даст бог, комнатенку, какую-никакую дадут, а не дадут, у вас пока поживут. Вас ведь только двое, а места поболе нашего будет, вон какая фатера ладная.
- Да ты, хозяйка, не тушуйся, - добавила шаромыжка, - мы твою дочу не обидим, Мишка, значит, сынок мой, пьющий мало. А как выпьет, то и не видать его вовсе, сразу спать ложится, не то, что некоторые. При этих словах, она пнула под столом мужика с лентой.
- Во-во, - добавил гармонист, - парень он у нас смирный и родителев уважает. Ежели что не так, так мы ему быстро мозги-то направим.

Вера Степановна сидела, замерев среди «дорогих», неизвестно откуда свалившихся ей на голову, гостей, и не знала что говорить. Так весь час, пока они не допили бутылку, и просидела, потеряв дар речи.  Сославшись на то, что надо бы у дочки спросить, что она об этом думает, Вера Степановна стала потихоньку выпроваживать порядком захмелевших сватов. После того, как гости, топая в сенях, вышли на улицу, Вера Степановна вернулась в комнату. Что-то было не так: все вещи в комнате почему-то переместились со своих привычных мест, как будто их специально передвинули.  Присмотревшись, она всё поняла. Возле умывальника не хватало розового флакона с  зубным эликсиром, на столике у зеркала не было её любимой золотой брошки с камушками, а на спинке стула отсутствовал цветастый платок.