Опасно распоряжаться чужими жизнями, и я часто удивлялся самоуверенности политиков, реформаторов и тому подобных, кто готов навязать своему народу ценности, которые должны изменить их манеры, привычки и точку зрения. Я всегда неохотно давал советы, потому что как можно советовать другому, как себя вести, если ты не знаешь его так же хорошо, как себя? Небеса свидетели, я не слишком-то много знаю о себе и я не знаю ничего о других. Мы можем только догадываться о мыслях и чувствах наших соседей. Каждый из нас – пленник в одиноко стоящей башне и общается с другими пленниками, составляющими человечество, шаблонными знаками, которые значат для других не совсем то же, что для него. А жизнь, к сожалению, проживают лишь однажды; ошибки часто неисправимы, и кто я такой, чтобы говорить кому бы то ни было, как он должен прожить свою жизнь? Жизнь – тяжёлая штука, и я обнаружил, что достаточно сложно превратить мою собственную в нечто полное и завершённое; меня не соблазнишь учить моих соседей, что им делать с их жизнями. Но есть люди, которые путаются в самом начале, перед ними лежит смущающая и опасная дорога, и порой, хотя и без особого желания, я был принуждён служить указующим перстом судьбы. Иногда человек спрашивал меня, что ему делать со своей жизнью, и я обнаруживал себя на мгновение облаченным в тёмный плащ рока.
Я знаю, что однажды дал хороший совет.
Я был молод и жил в скромной квартире в Лондоне рядом с вокзалом Виктория. Однажды поздно вечером, когда я подумывал, что достаточно поработал на сегодня, я услышал звонок. За дверью стоял незнакомец. Он спросил моё имя, я ответил. Он осведомился, может ли войти.
- Конечно.
Я провёл его в гостиную и предложил присесть. Казалось, он был смущён. Я предложил ему сигарету, и он с трудом зажёг её – ему мешала шляпа. Когда он выполнил эту миссию, я спросил его, не положить ли шляпу на кресло. Он быстро сделал это и в процессе уронил свой зонтик.
- Я надеюсь, Вы не думаете, что я зашёл просто посмотреть на Вас, - сказал он. – Моя фамилия Стефенс, и я доктор. Вы ведь тоже медик, насколько я знаю?
- Да, но я не практикую.
- Я знаю. Я только что прочитал Вашу книгу об Испании и хочу Вас спросить о ней.
- Боюсь, книга не особо хороша.
- Однако, это факт, что Вы кое-что знаете об Испании, а я не знаю больше никого, кто бы знал. И я думаю, что, возможно, вы не возражаете дать мне немного информации.
- С радостью.
С минуту он молчал. Он потянулся за своей шляпой и, держа её одной рукой, постукивал по ней другой. Я решил, что это делает его уверенней.
- Надеюсь, Вы не считаете слишком странным для полного незнакомца разговаривать с вами таким образом. – Он хохотнул. – Я не собираюсь рассказывать Вам историю моей жизни.
Когда люди так говорят мне, я всегда знаю, что именно это они и собираются сделать. Я не возражаю. На самом деле, мне это даже нравится.
- Меня вырастили две старые тётушки. Я никогда нигде не был. Я ничего не совершил. Я женат вот уже шесть лет. У меня нет детей. Я дежурный врач в Кэмбервелльском лазарете. Я так больше не могу.
Было что-то впечатляющее в коротких, отрывочных предложениях, которые он использовал. Они были убедительны. Прежде я едва бросил взгляд на него, но теперь рассматривал с любопытством. Он был невысок ростом, крепко сбит, возможно, тридцати лет, с круглым красным лицом, на котором сияли маленькие, тёмные и очень яркие глаза. Чёрные волосы были острижены близко к голове, имевшей форму пули. Он был одет в поношенный голубой костюм. На коленках брюки пузырились, а карманы неряшливо оттопыривались.
- Вы знаете, каковы обязанности дежурного врача в лазарете. Один день похож на другой. И это всё, на что я могу рассчитывать до конца жизни. Думаете, стоит так жить?
- Это даёт средства к существованию, - ответил я.
- Да уж. Деньги немалые.
- Я не совсем понял, зачем Вы ко мне пришли.
- Что ж, я хотел узнать, как Вы думаете, есть ли хоть какой-нибудь шанс для английского доктора в Испании?
- Почему Испания?
- Я не знаю. У меня к ней страсть.
- Знаете, там совсем не «Кармен».
- Но там есть яркое солнце, хорошее вино и много цвета, и воздух, которым можно дышать. Дайте мне сказать, то, что должен. Я случайно узнал, что в Севилье нет английского доктора. Как Вы думаете, я смогу там заработать? Было бы безумием бросить хорошую надёжную работу ради неопределённости.
- А что об этом думает Ваша жена?
- Она согласна.
- Риск велик.
- Я знаю. Но, если Вы скажете мне ехать, я поеду; если Вы скажете остаться, я останусь.
Он пристально смотрел на меня своими яркими тёмными глазами, и я знал, что он так и поступит. С минуту я колебался.
- Дело касается всего Вашего будущего: Вы должны решать сами. Но вот, что я Вам скажу: если Вам не нужны деньги, но Вы согласны довольствоваться тем, что способно едва поддержать тело и душу, тогда езжайте. Потому что у Вас будет великолепная жизнь.
Он ушёл, я думал о нём день-другой, а затем забыл. Эпизод полностью выпал из моей памяти.
Много лет спустя, по крайней мере, пятнадцать, мне случилось быть в Севилье, и из-за какого-то пустякового недомогания я обратился к портье с вопросом, есть ли в городе английский доктор. Он сказал: «Да» и дал мне адрес. Я взял такси и, когда я подъехал к дому, из него вышел низенький толстяк. Он помедлил, когда заметил меня.
- Вы ко мне? – спросил он. – Я английский доктор.
Я объяснил свою нужду, и он пригласил меня войти. Он жил в обычном испанском доме с патио, и его кабинет был захламлён бумагами, книгами, медицинскими принадлежностями и прочим. Вид её смутил бы привередливого пациента. Он потёр руки и улыбнулся.
- Я обслужу Вас бесплатно.
- Это почему же?
- А Вы меня не помните? Я здесь из-за того, что Вы сказали мне. Вы изменили всю мою жизнь. Я Стефенс.
Я не имел ни малейшего понятия, о чём он говорит. Он напомнил мне нашу встречу, повторил, о чём мы говорили, и постепенно, из кромешной тьмы, ко мне вернулось слабое воспоминание о том случае.
- Я размышлял, увижу ли Вас снова, - сказал он. – Я размышлял, выпадет ли мне случай поблагодарить Вас за то, что Вы для меня сделали.
- Так Вам посчастливилось?
Я оглядел его. Теперь он был очень толст и лыс, но глаза весело сверкали на его мясистом красном лице, носившем следы хорошего чувства юмора. Его одежда была жутко потёртой, очевидно, сшита была испанским портным, а вместо шляпы он носил широкополое испанское сомбреро. Он выглядел так, как будто знал толк в хорошем вине. У него была беспутная, но вполне симпатичная наружность. Возможны, Вы бы колебались доверить ли ему свой аппендикс, но нельзя вообразить более подходящего человека, чтобы выпить вместе стакан вина.
- Вы определённо были женаты, - сказал я.
- Да. Жене не понравилась Испания, она вернулась в Камбервелл, там она себя чувствовала дома.
- Сожалею.
В его чёрных глазах блеснула улыбка Вакха. Он на самом деле был чем-то похож на юного Силена.
- В жизни полно компенсаций, – промурлыкал он.
Едва эти слова сорвались с его губ, как в дверь вошла испанка, не первой молодости, но обладающая смелой и чувственной красотой. Она заговорила с ним по-испански, и, думаю, я не ошибся, решив, что это хозяйка дома.
Когда он провожал меня, он мне сказал:
- Тогда Вы мне сказали, что у меня будет едва достаточно денег, чтобы поддержать душу и тело, но зато великолепная жизнь. Что ж, хочу сказать, Вы были правы. Я был беден, и всегда буду бедным, но я наслаждался жизнью. Я не поменялся бы судьбой ни с одним королём в мире.