ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.
ЧАСТЬ V. ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.
ГЛАВА 12. ТАКАЯ МАЛЕНЬКАЯ МЕСТЬ.
Всегда ждут.
Это приятно.
Мне подсказали, где искать Петрика – и я знал, куда идти по этому разбитому и истерзанному дворцу. В тронном зале уже собрались все наши. Мирон и пиратцы о чём-то шёпотом, но яростно спорили у окна. Подоконник был щербат от ударов тяжёлых предметов. Наверное, приятелей интересовало, чем это его так покорёжило. Слева Ната, Аня и Сая тихонько болтали с двумя, не знакомыми мне, дамами. На стене над ними явно чего-то не хватало. Большой картины. От неё остался только металлический штырёк, на котором она висела. На троне расположилась Лала Паг. Она поджала ноги, потому что сидящий на полу Рики норовил пощекотать ей пятку. Он считал рубины, вделанные в трон, меркантильный наш. Оба трона, конечно, почистили, но надо потом шепнуть детям, чтобы они их не трогали: всё-таки, где-то поблизости были убиты главные злыдни Някки, мало ли что. Фу, мерзость жуткая. Лучше бы Петрику поставить на это место другую, не осквернённую мебель. Аарн и Инара занимались полезным делом. Они доказывали казначею Фокту, что выбоина на полу похожа на беличью морду. Он же говорил, что это похоже на безобразие, потому что придётся менять покрытие, а это денег стоит. Фокт уже успел подружиться с Рики. Они нашли друг в друге родственные души.
- Этот рубин фальшивый, точно вам говорю, дядя Фокт. Вон Миче пришёл, он подтвердит, - говорил казначею мой очень младший брат. Я самодовольно улыбнулся: что, разве я не прав был?
- Я знаю, где купить подешевле. Мой папа продаст, я договорюсь, - продолжал Рики.
Казначей поджал губы:
- А пусть их хоть все фальшивые. Тут, видишь ли, надо компенсацию платить, а то ещё один бунт будет. Много расходов нынче, не до ерунды, - строго сказал он. – Видишь тетрадь? Сядь спокойно с Лалой и изучай. Тут как раз все расчеты.
- Я не буду всякую скукоту изучать, - скривилась Лала. Слезла с трона и ушла к дамам. Надо заставить её потом вымыть руки. И ноги. Рики же, наоборот, уселся на грязное кресло с рубинами и стал вникать, как считается компенсация. Меня аж передёрнуло, а казначей был очень доволен. Он уверен, что нет ничего интересней и полезней для изучения, чем красивые ряды и столбики цифр, о чём и поведал Рики. Тот покивал головой:
- Да. Ужжжасно красиво! У вас очень хороший почерк, дядя Фокт. Цифру ноль пишете даже лучше меня.
- Какой талантливый, умный мальчик, - умилился казначей.
Все наши были здесь, все пришли поддержать Петрика. Однако, сегодня он не был похож на человека, который сильно нуждается в поддержке. Он сам поддерживал Кохи и Хрота, которые чувствовали себя, мягко говоря, неуютно в этом зале, где были убиты их родители. Конечно, собравшиеся здесь, относились к ним совсем неважно. Однако, молодые Корки держались с достоинством и ни на шаг не отходили от сестры. Мадинку Петрик держал за руку, подчёркивая, что требует к ней уважительного отношения. К своей будущей жене и нашей будущей королеве.
- Ты удивишься, - состроив хитрую физиономию, шепнул мне Лёка, - но никто не уволился. Только один вредный старикашка.
Я изумился:
- О чём ты? Какой старикашка?
- Миче, ну подумай головой. Можно было ожидать, что все эти министры, и генералы, и прочие чины уйдут в отставку в знак протеста.
- Какого протеста? – не понимал я.
- Протеста против того, что приходится служить анчу, обманом захватившим престол.
- Ах, вот ты о чём!
- Дошло наконец? Но нет, все любят и уважают Чудилку, и готовы служить ему вечно и прямо-таки изо всех сил. Только один старый хрыч устроил скандал, кричал о попранных правилах и вековых традициях. Похоже, он их ровесник. Бросался на Кохи, а когда не смог до него добраться, плюнул и ушёл. Ну и ладно, кто о нём жалеть станет. Чудилище, правда, расстроился. Говорит, это был ещё дедушкин соратник. Плохо, что на наших Корков смотрят косо. Но ничего. Со временем пройдёт, я думаю. Чудилка с утра тут такую деятельность развил! Всем всё разъясняет и объясняет. У меня бы уже язык отвалился. Только не нравится мне он. Дикий какой-то. Может, у него жар?
- Что значит «дикий»?
- Пообщайся с ним – узнаешь.
Я испугался. С чего это Петрику одичать? Поэтому я подошёл пообщаться.
Собравшиеся вокруг него повели себя неоднозначно. Многие – да, именно многие, заулыбались искренне и дружелюбно. Тем более, что до этого успели со мной познакомиться. Некоторые поджали губы и отвели глаза. Не думаю, что они имели что-то против Миче Аги как такового, даже если он немного (или много) не в себе. Но, наверное, считали, что это я так плохо повлиял на нашего королевича, что он задумал жениться на Мадине Корк. Пока я не подошёл, тут как раз шла речь об экспедиции, и Чудилка в красках живописал заслуги молодых Корков перед обществом и перед ним лично. Я говорил уже: этот человек отлично знает свои достоинства и умеет ими пользоваться. Сейчас, понимая, что он всеми любим и уважаем, Петрик нещадно эксплуатировал свой авторитет для того, чтобы создать Коркиным детям хорошую репутацию. Как показало будущее, ему это удалось очень здорово.
Было мне настолько неудобно, что не передать словами. Душа моя сжалась в комочек от ожидания того, что должно было произойти. Когда я встал рядом с Петриком, я даже зажмурился от ужаса. И, понимаете, это он не знал, а я-то был уверен, что его родители вернутся сегодня и своей королевской властью устроят нам такую взбучку, что страшно подумать. Знать или не знать - есть в данном случае разница, не правда ли?
Только мысль о моих будущих племянниках придала мне мужества. Да Рики, прилепившийся ко мне в обнимку с бухгалтерской книгой. Девчата под штырьком от картины замолчали, Ната смотрела на меня чуть насмешливо, сдерживая улыбку. Петрик крепко сжал мою руку горячей ладонью и официально представил меня, как своего брата. Как я тогда не умер прямо там, где стоял? Не ощущал я себя никем, кроме как Миче Аги из Повыше, но надо было терпеть.
Всё, теперь нет пути назад. Когда приедут король с королевой, они, конечно, могут выслать меня куда подальше, могут… Да что они могут сделать с таким количеством посвящённых в тайну Охти и Корков людей, с собственным сыном и слухами, разбегающимися из Някки по всей Винэе? Если пока все газеты молчали, не зная, доверять ли сплетням, то уже сейчас, после Петриковых слов, они будут не то что кричать, просто голосить о такой замечательной новости. Плохо придётся только мне. Как всегда.
А что если нас с Петриком обоих объявят сумасшедшими, устроят большую расправу во всей Някке и велят считать все наши заявления бредом?
А у меня были такие планы! Я собирался жениться. И что же теперь?
Поскольку Петрик успел дать все объяснения до моего появления в тронном зале, присутствующие встретили его слова спокойно. Некоторые похлопали меня по плечам и доброжелательно высказали своё мнение на этот счёт. Мнение их было однозначным и одинаковым и заключалось в словах: «Ну ты и даёшь, Миче! Видишь, как всё повернулось». Можно подумать, что я нарочно задумал родиться в этом милом семействе, в этом кошмарном доме. Кое-кто говорил ворчливо: «Ну-ну, посмотрим, посмотрим». Некоторые давали мне ценные советы: «Ты что зажмурился, Миче? Открой глаза – тут не кусаются». Рики прыгал и радовался. Наверное, тому, что меня не покусают.
Ну, я один глаз приоткрыл и стал выбираться из толпы к Нате. Но едва мы протянули друг другу руки, в поле зрения возник Петрик и сказал мне:
- Анчутка, пойдём поговорим.
Он поволок меня к двери в задней стене, ранее скрытой голубой бархатной драпировкой. Утащил от смеющейся Наты и оставил Мадинку и её братьев среди недружелюбно настроенных людей. Малёк помахал вслед рукой и показал мне, что вот предупреждал же он.
Поскольку мне тоже надо было поговорить с Петриком, я не очень сопротивлялся. Чудилка вытолкнул меня в коридор за дверью, и мы обнялись, как братья.
- Спасибо, Миче, спасибо, - твердил мой родной дружок. Но мне надо было срочно рассказать ему то, до чего я додумался. И о том, что, по моим представлениям, нам может грозить.
Но едва я открыл рот, как Чудилка заговорил сам, лихорадочно блестя глазами и подтверждая правильное наблюдение Лёки.
- Миче, - говорил Петрик, - представь, как странно. Не знаю, что делать. От меня требуют, чтобы я объявил траур по маме и папе, но я не могу. Конечно, флаги приспущены, и всё как положено, но это траур не по ним. Говорят, рано или поздно их найдут, но мне кажется, тут что-то не то. Вот послушай. Позавчера я был не в том состоянии, чтобы понять, что я чувствую по этому поводу. Мне сказали, что они погибли, и я поверил. Как тут не поверить? Мне было очень плохо, Миче, ведь произошло очень много всего. Кроме мамы и папы я потерял и других людей, с которыми был знаком, с кем дружил, кого знал с детства. Я ночью, и потом днём видел много ужасного. Лучше бы я не видел. Ты можешь сказать, что обязанности… ответственность… необходимость действовать самому и принимать решения, это тоже тяжело. Но нет, Миче, это как раз легче всего. Я просто знаю, что надо делать. Труднее пережить всё это в моём городе. И ведь мы так спешили, чтобы предотвратить! И ещё я должен был сказать тебе то, что должен был.
И ещё он был ранен – я помню.
- Анчутка, послушай, - продолжал Петрик. – Скажи мне, что делать. Я должен испытывать горе, скорбь, печаль… Но я горюю о тех, других людях, которых потерял позавчера…
- Не о родителях, - подхватил я радостно.
- Нет, - с ужасом в голосе подтвердил Чудилка и даже присел немного, словно ожидал от меня удара кулаком по макушке. – Но это не потому, что они со мной плохо обращались. Потому что обращались они со мной хорошо, и я их люблю. Я не понимаю, - прошелестел он. И закончил тоном осуждённого на казнь и осознавшего свои грехи: - У меня хорошее настроение.
Я засмеялся – до того забавными показались мне эти слова и весь вид Чудилки, замученного совестью.
- Тебе, дружок, - говорил я сквозь смех, - надо научиться понимать Зов Крови. Штука эта, конечно, загадочная, я и сам не сразу понял, но надо стремиться, Петрик.
- То есть?
Я уже предвкушал, как у него засветятся радостью глаза, когда я сейчас сообщу о возвращении его мамы и папы.
- Чудилка, знаешь, до чего я с утра додумался? Помнишь, у Катиты…
И тут грянули колокола.
* * *
Надо же! Я не успел.
Колокола били так, как если бы после долгого отсутствия государи возвращались в столицу. Например, одержав славную победу на поле боя. Голоса колоколов, ликующие, светлые, неслись над Няккой, и Петрик, взглянув сперва с удивлением, схватил меня за плечо, втолкнул в тронный зал и воскликнул, перекрыв гул и гомон:
- Вы слышите? Мама и папа вернулись! Они уцелели, они живы и вернулись ко мне! Просто случилась ошибка, а они живы, оказывается! Бежим!
Но уже и так все побежали по направлению к выходу из дворца, а потом и со двора на главную площадь Вершинки.
На лице Петрика сияло ничем не омрачённое счастье, когда мы, вся наша компания, врезались в собравшуюся за воротами толпу. Были здесь придворные, и слуги, и горожане, сбежавшиеся поглазеть и посудачить. И все спрашивали друг друга:
- Что случилось? Король с королевой живы? Они вернулись? Где они? Как они уцелели?
Поскольку не ясно было, в какую сторону кидаться встречать, мы довольно долго топтались там, и это, конечно, не шло на пользу расстроенным нервам Петрика. Даже моим нервам не шло на пользу. Тиская в руках Натину ладошку, я принялся тихонько объяснять ей, чем грозит лично мне возвращение государей. Сумасшедшим домом, сказал я. Правда, Нате, казалось, что это вряд ли.
- Не может быть, - сказала она. – Ты сделал столько хорошего! Если тебя посадят в сумасшедший дом – вот тут как раз и будет революция. Никакие компенсации не помогут. Нет, Миче, ничего не бойся. Но если тебя вышлют из Някки – я поеду с тобой.
- Правильно, - вмешался наш собственный полицейский Мирон. – А из сумасшедшего дома мы его выкрадем.
Рики и Лала, устав от ожидания, вызвались пошнырять по окрестностям и всё узнать. А Инара пробормотала:
- Что-то тут не то.
- Да где же они? Уже должны быть здесь. Не пешком ведь идут? Куда-нибудь завернули? Может, что-то случилось? – раздавалось тут и там. Встречать короля с королевой пытались на разных улицах, сбегающих от площади вниз, но их всё не было.
Но наконец, всё выяснилось. Где-то захлопали в ладоши, где-то послышались смех и удивлённые вопли. А потом вернулись Рики и Лала, и глаза у них были такие, что я даже не берусь описать.
- Знаешь, Миче, ты, конечно, много чего начудил, но это – я просто не знаю что, - сказал мне мой очень младший брат.
- При чём тут он? – фыркнул Кохи.
Но тут, помимо детей, набежали разные взрослые, и Тони, весь красный и чуть не плача, крикнул мне издалека, потому что не мог подойти:
- Миче, клянусь, я молчал! Клянусь, не говорил никому! Ты же просил!
Ну а я уже начал догадываться. Я уже понял. Слухи, снова слухи, разбегающиеся, как тараканы, расползающиеся, как змеи! Слуги и служащие, соседи и прохожие, собирающиеся у ворот дома Миче Аги в надежде вынюхать интересное. Эти праздношатающиеся граждане, у которых отдельно летающие и проникающие всюду уши и ещё более отвратительные языки! Я попросил Тони молчать – и он молчал. А те, кто слышал, вернее, подслушивал мой разговор с мамой и папой, молчать не стали. Зачем им? Вот сейчас начнётся: мама и папа в обмороке, мои друзья в шоке, Чудилка в потрясении, а я во всём виноват.
- Петрик, - начал я, не понимая, как ещё могу смотреть в его удивлённые глаза, - видишь ли, я думал, только тебе сказать не успел. Помнишь, возле Катиты…
Смех и вопли придвинулись вплотную. И стало слышно, как кричат:
- Это Миче! Миче Аги!
Ната в испуге прижалась ко мне, Рики поднял камень и занял оборонительную позицию. На всякий случай. Друзья окружили меня, готовые защищать. Петрик спросил дрогнувшим голосом:
- Что ты натворил? Быстрей говори, чтобы сориентироваться! И где мама и папа?
- Давайте отступать к воротам, - предложил Лёка.
- Послушайте! Понимаете, у Катиты… - снова начал я объяснять, - но мне и в третий раз не дали закончить.
Откуда-то явился наш старый адмирал, радостный, как мальчишка, и, глядя на меня с обожанием, и даже пытаясь обнять, стал докладывать бедняге Петрику. Старик знал его с рождения, и потому не заморачивался с титулами:
- Чудилушка, мальчик, колокола бьют не потому, что государи вернулись в столицу, а потому, что они обязательно вернутся сегодня вечером, попозже. Это Миче, стало быть, твой братик, нагадал.
- Что сделал? – ахнул Хрот.
- Нагадал, ваше высочество, - выскочил из толпы казначей Фокт. – Просто никто не знал, что государи сменили курс и не поехали на озёра.
- Сразу за воротами, - подхватил министр печати, - им встретился гонец из Ануки, где заключённые взорвали тюрьму, и государи сочли своим долгом разобраться. Поехали в Ануку. Но они, конечно, сегодня вернутся.
- По пути они столкнулись в горах нос к носу с продавцами ядовитых солнц, которые таились в укромном месте, но очень быстро тех и след простыл. Но государи торопятся в Някку, поэтому свалили это дело на тот большой отряд, который был там, прямо у Катиты, - вклинился в милую беседу министр торговли и очень неудачно оттеснил нас с Натой друг от друга.
Отчаянный адмирал закивал:
- Из Ануки так запросто не доехать, но они всё-таки вернутся, раз так сказал Миче. Говорят, из Катиты они доберутся на корабле, по реке. Почему бы и нет, раз их сын это смог? Да и Някка уже спокойней.
Вот так свалили в одну кучу всё: взрыв, тюрьму, Ануку, светильники, горы и реку. На одном конце города чихнут, с другого кричат: «Будьте здоровы!» На месте Петрика я велел бы оштрафовать глупых звонарей, вздумавших бить в колокола без приказа. Но моему королевичу, похоже, было не до того. Я смотрел, как странно меняется его лицо, и не мог понять, что он думает про меня.
- Нагадал? – сдавленным голосом спросил Петрик почему-то у казначея, а не у меня и даже не у адмирала.
- Послушай, - заговорил я, - послушайте! Я не гадал, а думал. Размышлял, подсчитывал, сопоставлял факты. Это было не гадание, не так поняли. Глупые слуги подслушали и разнесли мои слова.
Я как можно короче изложил свои соображения, не упоминая о том, что конкретно делал Петрик в Ануке. Занимался делами – вот так-то. Из этого он сделал странный вывод:
- Значит, не нагадал?
И я не понял, насколько это хорошо или плохо для него.
Но вы знаете, я человек травмированный недоверием к моим гаданиям и, вообще, последними событиями. Кто-то неподалёку сказал:
- Лучше бы нагадал. Значит, они не вернутся.
И что-то сломалось во мне. Какой-то стержень, который позволял мне оставаться самим собой, и отстаивать своё мнение, и не гнуться на ветру.
И, размахнувшись, я швырнул в фонтан сумку с гадательными принадлежностями, нагнулся, поднял обломок кирпича и запустил следом. Не оглядываясь, я пошёл прочь, затесался в веселящуюся толпу, пробирался всё дальше, слыша, как затихает веселье, потому что уже разнеслась весть: возвращение короля с королевой – это не гадание Миче Аги, а всего лишь его домыслы. И, возможно, если бы я не ушёл, на меня бы набросились с кулаками и камнями. А говорили, будет революция, если откроется тайна о происхождении Охти. Ничего подобного. Она случится, если кто-то посмеет обидеть нынешних государей или оскорбить память о них.
Но всё это ничего не значило перед моей страшной трагедией. Я так внезапно, так жестоко снова причинил Петрику боль. От надежды, не важно, ложной или нет, к отчаянию, и снова, и опять. Кто выдержит такое? Может, Чудилка после всего, что он пережил?
А он звал меня, и кричал мне вслед:
- Миче, вернись! Куда ты пошёл?
Ему вторили Рики и все наши, но я ушёл. Мне было стыдно, и я сказал себе: никаких гаданий, никакого собственного мнения и волшебства вообще никогда. Я покину свой город и уйду куда глаза глядят, туда, где меня не узнают. Под чужим именем буду тихо сидеть продавцом в чужой лавке и довольствоваться жалкими крохами радости, которые изредка подкидывает жизнь тем, кто не высовывается. Хотя, какая там радость – со мной не будет Наты. Пусть она найдёт себе достойного и спокойного человека. Пусть у Рики не будет перед глазами такого примера, как я. Пусть я никогда уже не доставлю ни боли, ни беспокойства тем, кого так люблю. Я чокнутый, ненормальный, зачем я им?
Я быстро выбрался за город и свернул в лес. Там, на широкой тропе, меня окликнул древний старичок с древней тележки, запряжённой доисторической, как говорит Петрик, лошадкой:
- Эй, анчу, далеко топаешь? Чего молчишь? Садись, подвезу.
Я сел. Ноги меня не держали, поэтому лучше сидеть и ехать. Кстати, я даже не представлял, куда.
- Чего расстроенный такой? Девка бросила?
Я кивнул. Пусть отцепится.
- Чего перезвон такой в Някке? Слышь? Только – только смолк.
- Я не знаю, - ответил я, стуча зубами от внезапного озноба.
- Не грусти, анчу. Одна девка отвяжется, другая привяжется. Много их, девок-то. Говорят, больше, чем нас, настоящих парней, - дед гордо выпятил грудь, а я невольно хмыкнул. Для меня есть только одна, грустно подумал я. Ната.
- Эй, ты держись, - не успокаивался дед, - я быстро покачу, тороплюсь очень.
И точно. Дед свистнул, гаркнул – и его старая кляча понеслась со скоростью десять шагов в час. Утомил он меня уже за десять минут, сил нет. Я лёг и свернулся калачиком среди мешков, а он, сказав: «Спи – спи», - продолжил болтать. Мне ужасно хотелось покоя, и я попросил его высадить меня у перекрёстка.
- Тут? Да брось, анчу! Дикие места. Только у моря деревня. Ты ведь не станешь топиться, а?
Я заверил его, что топиться не входит в мои планы, а диких мест в пяти сотнях шагов от Някки не бывает. Дед начал рассказы и нравоучения по новому кругу, а я уже не чаял сойти у перекрёстка. Там море. Я хотел побыть возле него. В тишине.
- Ты лучше ответь, - зудел дед, - чего это в Някке колокола надрывались? Неразговорчивый ты. Никак не добьюсь от тебя. Эй, не молчи. Слышь ты, ещё и король с королевой не успели доехать, а они уж трезвонят. Хотя, может, гонца послали – вот и встречают? Но чего тогда смолкли? Трезвонили бы себе и дальше. Хотя тут с ума сойдёшь трезвонить. Пока-то ещё доедут.
Я совсем потерял нить разговора, но спросил ради вежливости:
- Кто?
Довольный вниманием, дедок радостно поведал:
- Так все ж кричали: «Государи погибли!» - и всё тут. Искали. Рыскали всюду. Ан глядь, пересекаю я Шлимскую дорогу, вижу: отряд большой. Есть даже в красных мундирах – гвардия, значит. Мне кричат: «Куда лезешь, дай проехать государям!» Остановился. Гляжу – карета. В ней – король. Честно. Вот как тебя видел его. Я рукой ему помахал. Чего не помахать-то? А он мне. Остановил отряд, спрашивает: «Что слышно нового в Някке, старичок?» Ну, я сказал ему, разумеется, что пропавший сынок его отыскался. Которого Корки, знаешь, похитили, да и ювелиру Аги подбросили. Тому, у которого я колечко жене покупал, а потом – брошку. Большая радость сына найти! Сказал я, что Корков, слышно, перебили всех под корень. И поделом им, потому что они сами своих детей отдавали пиратам, чтобы те их к мерзким делам приучали. Ну и что, что детки как анчу были? Они, вишь ты, стеснялись, да вот, у самих государей сынка украли, чтобы, значит, не позорил их, потому как Корки-то с Охти в родстве, как оказалось. А Корки – это они делали солнца-то ядовитые. Да ещё в насмешку называли их Мичиным именем, ну, то бишь, именем их ребёнка похищенного. За такие их дела Корки-то и поплатились. Дома их пожгли, остались от Корков одни сказки и пьески какие-то. Да вот беда – одна их старшая девочка уцелела, наша нынешняя королевна. Потому что прятала где-то младенчика новорожденного от супостатов. Убивается сильно по братьям. А тот Миче – я говорил тебе – он их, стало быть, волшебной деревянной саблей порешил прямо в их собственном доме. А всё почему? Потому что они их младшую девочку, которая из Пагов, держали взаперти в её собственном имении, в тёмном чулане, прямо с рождения. Поэтому она дикая и гавкает. А мне самому недосуг нынче в столицу заезжать за новостями. Лучше я дома нормально газету почитаю, где всё натурально будет описано. Невежливо смеяться над пожилым человеком. Слазь давай, вот твой перекрёсток.
Как я хохотал! Просто невозможно! Чуть не умер от смеха.
- Ой, - причитал я, корчась среди мешков, - сказки и пьески! Гавкает! Умора! Украли! Ой, не могу! Неужели вы всё это королю рассказали?
- Ежели ты какую-то другую информацию имеешь, взял бы и рассказал пожилому человеку, - обиженно выдал дедулька. – А так чего хохотать-то? Не видишь разве – я два дня газеты в руках не держал. Может, оно что и не так, конечно - король разберётся, на то он и король. И чего б не сказать-то ему то, что мне люди говорили? Молод ты ещё изгаляться.
Ох, представляю, какое настроение у наших государей, если они на подъезде к Някке расспросили хотя бы троих старичков!
Я спросил себя – а чего ради меня вынесло из города да ещё в таком жутком расположении духа? Если всё так смешно на самом деле. Вот что не может быть смешным – так это взбучка, которую устроят разгневанные монархи всем, кто им подвернётся. Чёрт возьми, как я мог оставить в Някке Нату совсем без меня? Ей влетит первой за сплав по рекам. Влетит каждому из нас. Хроту – просто непременно. Кохи, как старшему – даже страшно подумать! О Лёке я вообще молчу. Если я собрался удрать из родного города, надо было, по крайней мере, забрать оттуда Нату, чтобы она не попала под горячую руку. Ну не дурак ли я? Во-первых, я не могу покинуть Някку, я люблю её беззаветно, нет другого места, где я могу жить, как это я забыл? Во-вторых, за мной не водится такого, чтобы я бросал товарищей в беде. Затмение какое-то нашло. Я выбросил в фонтан гадательные принадлежности и говорил себе, что больше никаких предсказаний и волшебства. Я снова захохотал, к досаде старичка, принявшего это на свой счёт. Да что это я?! Я не могу отречься от даров светлой Эи и сестры её, прекрасной Ви. Думаю, моя покровительница это знает и не станет сердиться.
Я так извинялся перед дедулькой за своё поведение, что он меня простил, да и поехал себе. Всё ещё усмехаясь, я прошёл несколько шагов до короткой лесной тропинки и выбрался на берег моря. Прежде чем возвращаться, я хотел немного посмотреть на него, побыть в одиночестве и тишине, укрепить сердце перед новыми испытаниями. Самыми неприятными за год, должно быть.
Совсем немного побуду на обрыве: я слышал, как уже некоторое время надрывались колокола в недалёкой Някке – значит, король с королевой уже дома и грызут Петрика и всех прочих. Как это так – без меня?
Ничего не мог я поделать с напавшим на меня весельем, но мне надо было немного подумать о том, что я буду делать, когда вернусь в город. Куда пойду? Что буду говорить, когда меня призовут к ответу? Соглашусь ли, чтобы меня похитили из сумасшедшего дома – ведь придётся бежать из Някки, жить, наверное, вдали от моря? В тёплых сумерках, полных запахов моря и леса, шорохов и плеска, я смотрел на новорожденные огни деревни, на живую, волнистую даль, на которую веками любовались из тех самых пещер мои предки. И рисовали её, и воспевали, и она никогда им не надоедала. Это море! Сине – зелёное, темноватое после заката, вроде, пустынное, но на самом деле полное жизни, так разумно устроенной, такой непохожей на нашу, человеческую. Нету в ней глупых предрассудков, страстей и смертоубийств, вызванных завистью, беспричинной злобой, бессмысленной враждой поколений. Лишь забота о потомстве и пропитании. Нет бездонной жадности, жажды наживы, не щадящей никого. Каждое существо потребляет лишь то, что положено и что может съесть. И нет никаких постыдных тайн, потому что какие же тайны у морского конька или креветки? Никакой акуле не придёт в голову прятать своего детёныша в стае ставриды, чтобы никто не догадался, что он акула. И я снова рассмеялся, дивясь своим размышлениям и представив такую чуднУю картину.
Большая сова прилетела то ли из-под обрыва, то ли со стороны моря, махнула крыльями перед лицом, на миг скрыв от меня свет огней деревни и первых звёзд, и последние отблески заката на волнах. Села на ветку чуть поодаль, ни капельки меня не боясь. Уставилась круглыми глазами, словно на мышку, на мою улыбку. Очень позабавила меня этим.
Я встал, чтобы идти домой, в Някку, но задержался на обрыве ещё немного. Ладно, войду в город через калитку в Морских воротах, которую для меня обязательно откроют, даже если она заперта сегодня. И мне казалось, что я чайка, и, расправив крылья, лечу туда, в тёмную ночную тайну моря над рябью, пока ещё хранящей приглушённые краски вечера, туда, где за входом в подземные города Нтоллы, только что затеплившийся на мысе Трис маяк подмигивал Ви, встающей в сияньи. И в этом сиянии я скольжу над тихой водой и наслаждаюсь покоем и ветром, несущим меня, и вижу в море своё отражение, и серебристые тела рыбёшек, холодных, вёртких и скользких, а охота за ними так увлекательна. А море широкое, бесконечное, всегда разное, опасное, но манящее, и можно свободно лететь… Но не мне. Не Миче Аги, приносящему несчастья своим невозможным языком и ожидающему расплаты за это. И я сказал вслух, отойдя уже от края обрыва к лесу, собираясь быстрым шагом спешить к Морским воротам:
Сейчас, друзья, не наш черёд
За горизонт идти
И мерять мили древних вод
На гибельном пути.
Не за кормой у нас валы -
Так нам ли петь о том,
Какою яростью полны
Напевы диких волн?
Не нам мечтать об островах
В предураганной мгле
И о задумчивых огнях
На море и земле.
Другой корабль уйдёт к утру
Под птичьи голоса,
Как чайка крылья, на ветру
Раскинув паруса.
Оставив лишь мгновенный след,
Бегущий на восход,
Лишь песни небывалых лет
Про ярость диких вод.
«Ты смеёшься, ожидая расплаты, улыбаешься, возвращаясь туда, где не ждёшь хорошего…» - раздался голос в моей голове так внезапно, что я заорал:
- Ой, мама! – шарахнулся в сторону и приложился лбом… Нет, не к стволу дерева, а прямо ко лбу Чудилки, выскочившего из темноты леса. Да так приложился, что увидел, как посыпались яркие искры. Бывает же! Откуда он тут взялся? За его спиной маячила морда Сокровища.
- Чего орёшь? - проскрипел Чудилка, свалившийся от удара на тропу рядом со мной. – Чего бежишь?
Больно, чёрт возьми, так сильно стукнуться лбами. Оба мы держались за головы, морщились и постанывали.
- Зачем ты говорил со мной мысленно? Я испугался, - попенял ему я.
- Ничего я мысленно не говорил. Я не умею, - поставил мне на вид Петрик.
Он не умеет.
- Аарн? – спросил я.
- Он там остался, - Чудилка неопределённо махнул рукой. Держась друг за друга, мы поднялись на ноги. Ох, и здоровенными шишками будем мы щеголять!
- Померещилось, значит, - подвёл я итог. – Что ты бродишь по лесам, Петрик? Почему ты не дома?
- Ты зачем так помчался? – спросил меня он. – Мы тебе кричали, кричали, а догнать не смогли. Толпа уж очень огромная. Плотная толпа.
Он смеялся и тормошил меня, и снова был моим родным обычным Петриком, с которым я дружен с детства, с которым ковырялся больными руками в недрах ядовитых солнц. Я просто поразился переменам: не выглядел он больше ни больным, ни уставшим, ни хандрящим, ни диким. Просто Чудилка. Как всегда, полный энергии и всяких идей и задумок. Он, видно, сам всё подсчитал, и понял, что я прав в отношении его родителей, и сумел уже опомниться от потрясений. Я даже сразу спросил его:
- Ты маму и папу видел?
- Чьих? – озадачился он. – Твоих видел. Своих нет. Ты же сказал, что они будут вечером попозже.
- Так уже позже некуда, Чудилище. Ты не слышал? Колокола звонили во второй раз.
- Ах, это! – потёр он шишку. – Мы решили, что это так просто. Звонари на радостях разбушевались. Миче, столько событий, что не сразу и разберёшься кто куда и что зачем. Значит, это мама с папой приехали? Это точно?
- Их видели на старой Шлимской дороге. Их и весь большой отряд сопровождения. По времени всё сходится. Идём домой.
Но Петрик, хоть и был очень рад, что-то не горел желанием идти домой. Я его подталкивал к выходу из леса, а он упирался. Большая сова перелетела на ветку пониже и поближе, и мы всё время натыкались на неё взглядами.
- А ты, значит, прогуливаешься? – говорил Чудилка. – А Кохи сказал, может, ты из города навсегда ушёл. Мы говорили, что быть такого не может, хотя, знаешь…
- Мало Кохи одного щелбана! – возмутился я. – Попадись он мне!
- Ну не мог ты нас бросить, даже если сильно обиделся. Особенно Нату. Но тебе могло быть очень плохо, мы понимаем. Побежали искать. А когда зазвонили колокола, Аарн как раз сбился со следа. Сказал, кто-то подвёз тебя, надо внимательней нюхать.
- Не понял. Что сделал Аарн?
- Сбился со следа. Он бежал впереди, нюхал – нюхал, но след вдруг пропал. Тебя подвезли. Так?
- Мама! Нюхал - нюхал?
- Да всё нормально. Просто не сразу тебя нашли. Ребята сказали: «Иди, Петрик, поговори с Анчуткой». Я и пошёл. А папа с мамой тем временем приехали, значит. Не отпихивай Сокровище, если он хочет тебя облизать. Зверёк тебя любит.
Чудилкины глаза сияли так, что я видел в темноте, но на мои попытки вытолкать его на дорогу, он никак не реагировал. Я, между тем, стал неуютно себя чувствовать в ночном лесу, где всякие дикие зубастые Аарны вынюхивают следы. Чем, интересно, он питается в волчьем обличии? Хорошо ли он пообедал сегодня?
- Рики тоже с Аарном? - осторожно спросил я. – Аарн его не съест?
Чудилке стало смешно.
- Не съест, Миче. Аарн всегда ест только человеческую еду. Мы специально спросили. А мама и папа, значит, ехали ко мне в Ануку, чтобы помириться?
- Пошли домой. Они тебе сами скажут.
Радость в глазах Петрика погасла. Он сел на высунувшийся из земли корень большого дерева и сказал, глядя на взошедшую Ви, всё озарившую ясным светом:
- Наверное, они ехали ко мне, чтобы отчитать и пересадить в другую тюрьму, подальше.
- Да что ты, Чудилка! – я так и ахнул, поразившись перемене в отношении Петрика к родителям.
- Я всё понимаю, я их понимаю, - говорил он, - я скорей всего, ошибаюсь, но вдруг… вдруг…
Сова ухнула и перелетела ещё ближе. Я мог бы, протянув руку, погладить её, как кошку, но разве лесные птицы не боятся людей? Зачем их нарочно пугать?
Я опустил голову. Я совсем сник, потому что понимал, что Чудилка, наверное, прав.
- Не подумал об этом, - удручённо признался я. – Ты всё время твердил, что они тебя любят и какие они замечательные. Поэтому решил, что в Ануку они ехали именно помириться. Доказывал дома: «Они живы потому, что поступили по-человечески!» А мои мама и папа смущались, говорили что-то об успокоительных капельках и что я не прав. Может, знали, зачем их друзья едут к сыну? Вот как мы влипли. Может, для твоих родителей не имеет значения то, как ты рвался к ним, что ты сделал в пути, что ты примчался в Някку в начале мятежа, увидел с башни, на которую приземлился, что творится, и ударил в набат. Предотвратил ещё большее смертоубийство, не дал Коркам утвердиться во власти, а бунту выкатиться за пределы столицы. Примирил Коркину молодёжь с озверевшим городом, всё уладил и всё устроил, и всё сделал, как надо, и жизнь уже вошла в колею. Вся родня должна быть тебе благодарна за то, что ты имел смелость избавить её от последствий вражды детей Унагды, а мы трясёмся от страха и ждём наказания. Может, для твоих родителей главное, чтобы ты слушался и не возникал? Ты их лучше знаешь. Скажи мне.
- Я не знаю, - беспомощно пролепетал наш королевич.
- Но ты ведь считаешь, что меня упрячут в сумасшедший дом, а тебя - в тюрьму. Иначе отчего ты домой не идёшь? Что ты сел у тропинки?
- Я не могу в тюрьму, у меня очень много разных планов, - помотал он головой. – Домой тоже не могу. Теперь, когда они вернулись, и сами всем займутся, а опасность миновала, я не могу домой. Душа не лежит. Давай убежим. «Комарик» ещё не разгружен до конца. Деньги в пути заработаем.
Смотрите-ка, у него те же самые идеи, что и у меня.
Я подумал немного. Я решил, что если бежать, то в страну, в которой есть море.
- Не хочу, чтобы ты сидел в тюрьме, - сказал я, наплевав на прочие свои собственные желания. – Идём, скажем нашим, да и сразу в порт. Если Рики я возьму с собой, это не будет считаться похищением? Если наши невесты нас прямо сейчас не бросят, мы обвенчаемся с ними…
- В Тонке! – обрадовался Чудилка.
- В Тонке, - согласился я и помог ему встать. В Тонке есть море.
Мы быстро зашагали к выходу из леса. Сова, видно, имела свой интерес в том же направлении. Она то исчезала из виду, то опять маячила в поле зрения.
- Думаешь, Лёка отправится с нами? – спросил я, потому что мне совсем не хотелось расставаться с ним.
- Конечно. Он тоже не хочет, чтобы ты сидел в сумасшедшем доме.
Это хорошо. Но оцените мои потрясения. То бежать, то не бежать, то бежать снова, а я даже ещё не видел своего нового дома… Я очень боялся того, что Ната не одобрит нашего решения и не пойдёт со мной. Что мне делать тогда?
И так мы дошли по короткой тропинке почти до выхода из леса.
- С другой стороны, Миче, почему из-за меня должны страдать другие люди? Разве я могу разрушать их жизнь? Лёки и Ани жизнь. Наших Корков и Лалы, – вдруг выдал Петрик. – Аарн, Инара и Сая очень хотели спокойно жить. Не честно бегать от проблем. Надо их решать.
- Мне кажется, - сурово высказал я своё мнение, - что пусть ребята сами думают.
- Ну пусть, - понурился Петрик. И снова остановился.
Остановился и я, потому что понял, что это всё. Если он всё-таки решит бежать, нам придётся расстаться прямо этой ночью. И он думал о том же самом, и высказал продолжение моих мыслей:
- …Потому что у меня есть Мадинка, и ей нет необходимости оставаться, а для Наты – дело чести отстоять свою правоту. Она останется, как бы тебя ни любила, ты же её знаешь. Её тоже должен кто-то поддержать.
- Я останусь с Натой, - сказал я. – Извини.
Сейчас он передумает бежать, понял я. Передумает и потащится в город на расправу. Но я не хотел, чтобы он сидел в тюрьме. Или даже в сумасшедшем доме вместе со мной. Сова издала такое уханье, будто смеялась, и, кажется, вознамерилась сесть Петрику на плечо, но он удивился и увернулся. Я приготовился спорить с ним, но тут в дело вмешалось одно обстоятельство. Маленькое такое обстоятельство, но назойливое чрезвычайно.
Вот уже некоторое время со склона в стороне деревни мы слышали звук, похожий то ли на писк, то ли на плач маленькой какой-то зверушки, одинокого голодного существа. Мы были увлечены нашим разговором, но иногда прислушивались, а звук, как назло, прекращался. И вот теперь, когда мы остановились и замолчали, существо на склоне заплакало с такой и силой и так душераздирающе, что мы оба вздрогнули, и, не сговариваясь, помчались через заросли к тому месту. Сокровище, не отставая, трусИл за нами. Ухнув, сова полетела туда же. Я испугался, что она может съесть зверька, неловко махнул на неё руками, споткнулся и упал.
- Недостойно сбегать, - отдуваясь, проговорил Петрик, помогая мне подняться. – Ты ведь никому не скажешь, что я допустил такую слабость? Только домой я всё равно не пойду. Я к тебе пойду, ладно?
- Не чуди, Чудилка, - попытался я его вразумить, но, поскольку мы уже опять бежали к склону, было не до разговоров.
- Да, ты прав. Недостойно скрываться у товарищей. Надо отвечать за свои проступки.
- Тьфу ты! – рассердился я. Ничего такого я не говорил. Какие ещё проступки? Но тут в темноте, недалеко, с топотом, гомоном и хрустом пронеслась мимо нас наша компания. – Я тебе уже сто раз говорил: можешь жить всю жизнь у меня со всем своим семейством. Но сейчас…
Вдруг треск веток стал сильнее, жалобно вскрикнул мой Рики, мы с Чудилой прибавили ходу и врезались в наших друзей, едва не столкнув их вниз, туда, где немного в стороне светились огни рыбацкой деревни.
- Вот они! – закричали все. - Ну наконец-то! Сделайте что-нибудь! У кого есть верёвка? Давайте свяжем пояса. Или рубашки. У кого что есть? Куда ты, Ната? Куда она полезла? Миче, немедленно скажи Нате, чтобы она вылезала!
А Лала крикнула с обрыва вниз:
- Рики, ты не зашиб щеночка?
Стало тихо. Даже визг или плач больше был не слышен.
- Нет, - снизу, из-под склона отозвался мой очень младший брат, - Я сам зашибся. Тут везде ежевика. Я за неё держусь. А щенка я нашёл, за пазуху положил. Но тут очень узко, никакая Ната не поместится. Спуститься никак нельзя, склон вертикальный, и даже впуклый. В смысле, выпуклый внутрь горы, а не наружу.
Как туда попал этот щенок? Притащили и бросили мальчишки? Мой Рики, пытаясь разглядеть его в темноте, в колючих кустах, сорвался с обрыва и покатился вниз по почти отвесной стене. Он просто чудом зацепился за узкий карниз, где и нашёл крохотное, дрожащее, покинутое, страшно голодное существо и сунул его под рубашку. Карниз был неудобным, а держаться можно было только за колючую ежевику. Не думая ни о чём, моя Ната попыталась спуститься за Рики, но её ухватили и вытащили наверх, и она, всхлипывая, прижалась к моей груди. Так было Рики не помочь. Зато столкнуть с узкого выступа и всем вместе загреметь дальше вниз – запросто. Сверху над моим сокровищем свисала эта самая ежевика и прикрывала его, как навесом.
- К верёвке надо будет камень привязать, иначе она зацепится за ветки, - строили мы планы.
- Это я зацеплюсь за ветки, - жаловался Рики.
- Потерпишь, - сказал Малёк. - Всё равно уже поцарапался. Тысячей царапин больше, тысячей меньше – разницы нет.
- Я тебя потом вылечу, - заплакала Инара, - Не надо камня, я сама верёвку спущу.
Аарна я не видел в общей суматохе. Не прячется ли он в лесу, щёлкая зубами? Не считает ли он щенков человеческой пищей? Или белых коней, например?
Мы уже связывали наши рубашки рукавами. Ребята связывали. Не помню, что делал лично я. Мне потом сказали, что наводил панику. Мне же самому казалось, что я хладнокровно и разумно пытался поддержать Рики. Я немного опомнился, когда лежал на пузе, заглядывая за край обрыва, а надо мной, кто-то сказал:
- Всё-таки надо, чтобы кто-нибудь пошёл вниз, на дорогу, и ловил там, если что.
- Я не хочу если что, - захныкал Рики.
- Цыц у меня! Стоишь себе – и стой, - рявкнул Малёк, а я рассердился:
- Что ты всё на него рычишь?
- Я рычу? – возмутился Лёка. – Пусть вниз идут Миче и Петрик. Невозможно с ними. Там, правей, есть тропинка.
- Да, идите, идите, скорей, - закричали все, и мы вдвоём побежали вниз, при свете Ви кое-как отыскав тропинку.
Спуск по крутой тропе был, скорее, съезжанием. Мы не смотрели под ноги, и долетели до низа чуть ли не кувырком. Хорошо, склон в этом месте был ниже. Ещё предстояло бежать в обратном направлении, под этот самый выступ, где Чикикука как раз добралась до Рики с рукавом в зубах. За ним тянулись, цепляясь за колючки, все наши рубашки.
- Слышишь? – спросил меня Петрик. - В лесу звучат рога.
- Но это ведь не охота? – отдуваясь, еле пробормотал я. – Весной и ночью не может быть охоты.
- Может, снова мятеж?
- Ой, мама!
Мы уже были под этим отвесным обрывом и под этим узким карнизом, на дороге, ведущей к морю. Ужас, как запыхались!
- Посмотрите, можно ли там спуститься? – крикнул нам Кохи.
- Смотрите быстрей, а то меня собачьи блохи едят, - пожаловался мой ребёнок.
Но спуститься было нельзя, поэтому Рики начали потихоньку вытягивать наверх. Я специально силой магии раздвинул колючие ветки – образовался коридор из ежевики. Было видно, как при свете Ви и только – только взошедшей Навины, рядом, по отвесной стене, волнуясь, мечется Чикикука.
- Кто-то едет, - шепнул Петрик. – Всадники.
Я и сам слышал, как стучат подковы. Быстро – быстро приближались лошади. Мы бы их уже видели, но мешал выступ скалы. В лесу снова протрубил рог.
- Не к добру это, - сказал я.
И точно.
Всадники вылетели из-за поворота. Впереди мужчина и женщина – юбка и волосы её развивались от скорости и ветра. Перед их конями большими скачками мчался Аарн в виде волка. Мы с Петриком закричали: нам показалось, что вся эта охота – за ним. Мы замахали руками и бросились наперерез. И тут – хрясть! – оторвался рукав одной из связанных рубашек, а я и Чудилка даже не видели. Видел Аарн. Он бросился вперёд, одним большим прыжком преодолел расстояние до обрыва и подставил свою спину – мой бедный Рики приземлился прямо на неё. Сверху раздался визг, крики, топот ног – наши побежали к спуску. Я, позабыв обо всём, кинулся к Рики, которого уже крепко обнимал и успокаивал Аарн. Светлая Эя! Я думал, Рики зашиб нашего дружка насмерть, а тому хоть бы что! Моё сокровище тоже было относительно цело и продемонстрировало мне спасённого щенка.
Мы втроём оглянулись на Петрика. Он стоял посреди дороги, а его с воплями умиления и восторга обнимали и целовали те самые мужчина и женщина:
- Милый, родной, сыночек, прости!
- Мама и папа, - усмехнулся Аарн. – Я привёл. Попросил тихонько вашего Тони, чтобы он, как только они объявятся, рассказал им, что вся ваша компания уезжает из Някки куда глаза глядят, потому что они довели своего сына до ужаса перед ними. Надеюсь, племянник объяснил им это всё культурней, чем я. Тони пустил в небо жёлтую ракету, когда они на поиски отправились. Вы не заметили, а я ждал. Конечно, они сначала послали верховых туда и сюда, в порт и к тебе домой, а потом всё-таки сильно заволновались и снарядили большую погоню. Кто-нибудь сказал, через какие ворота мы вышли.
- Ты их нашёл в лесу на дороге – и что? – пожелал знать я.
- Говорю же – сказал то же самое, что и Тони. Только добавил, что без меня они вас сто лет искать будут. Как в Айкри. Им пришлось мне поверить и довериться. Немного помотал их по лесу.
- Ты везде успел, Аарн! – восхитился я. – И знаешь, я так мечтал об этом! Чтобы они поволновались, разыскивая Чудилку. Как нормальные родители.
- Я тоже мечтал, - сознался Кереичиките, и мы церемонно пожали друг другу руки.
- А наши мама с папой всегда за нас волнуются, - горделиво сообщил Рики и попытался встать. Это ему удалось не сразу. Вид у бедного, исцарапанного до крови и пересчитавшего все камни ребёнка, был просто ужасный.
- Надо домой. Скорее домой, - затрепыхался я.
- А пёсик? Возьмём с собой? Мы его заведём?
Спасённый щенок лизал руки и лица мне, Рики и Аарну и всеми силами демонстрировал любовь и радость. Он, хоть пока и малыш совсем, обещал стать крупной собакой. Я всегда могу это определить по лапам щенка, хрупким и тонким или толстым и мощным.
- Блохастый, - поморщился я. – Но красивый. Очень красивый. Отмоем.
- Мы его завели?
- Да завели, завели.
- Миче, ты лучше всех! – и мой очень младший брат обнял меня крепко - крепко. Моё сокровище, обожаемое всеми моими друзьями и считающее, что мир к нему всегда и неизменно добр и щедр и очень, очень прекрасен. В сущности, так оно и есть.
Я опасливо косился на зверька в руках Аарна. Что-то мне напоминала эта сцена. Не завели ли мы Чикикуку номер два? С другой стороны, Чикикука – это разве плохо?
Она примчалась первой и прилепилась к Рики с целью скорей исцелить его ранки и ушибы.
Прибежали все наши, проскочили мимо короля с королевой, обступили Рики. Целовали его и всхлипывали от переживаний, и рассматривали его жутко исколотые руки. Расцеловали и Аарна, как спасителя, и меня за компанию. Кто-то повесил мне на шею мою сумку, вытащенную из фонтана. Кто-то обернулся к Петрику и присвистнул от удивления. Мы примолкли и, прижавшись друг к другу, смотрели, как к нам приближаются эти трое. Моя храбрая Ната шепнула:
- Миче, может, стоит попробовать удрать?
Но как тут удерёшь? Мы, прижатые солдатами к отвесному склону, чувствовали себя совершенно беспомощными. Ната пихнула меня в бок. Ах да. Я же волшебник.
Но я уже так устал бороться с собственными родителями! Со всеми четырьмя.
Держа Петрика за руки, как маленького, государи подошли к нашей группке. В свете Ви и Навины я увидел, как королева спрятала лицо на груди Чудилки, а король умоляюще сложил ладони:
- Миче, - обратился он ко мне. – Миче, прости.
- Да ладно, чего уж там, - простил я, на всякий случай отступив за спину Кохи. И развёл руками: - Вот. Мы вернулись, - и добавил, глядя в напряжённое лицо Петрика, - ваши величества.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/11/04/709
Иллюстрация Саши Фургал. Фотошоп.