Главная рыболовная тайна

Юрий Жёлтышев
ГЛАВНАЯ РЫБОЛОВНАЯ ТАЙНА

Посвящается моему отцу Петру Ивановичу Жёлтышеву
Юрий Жёлтышев

  Не странно ли это:  всю жизнь, начиная с самого детства, я все пытался открыть какую-то самую важную тайну, знание которой сделает меня счастливым, удачливым рыболовом. В этом нет ничего смешного, в детстве умение обмануть несчастную рыбешку считалось чуть ли не главным успехом в жизни. И даже  спустя время  могу сказать, что эта тайна волнует меня до сих пор.
   Возможно, к моим  рыболовным воспоминаниям примешивается изрядная доля ностальгии – как же! – золотые дни детства! – но в детстве ведь было много событий, почему же память сохранила именно эпизоды рыбной ловли? Если правда, что все несущественное стирается в памяти, а все важное – остается, так выходит, что время, проведенное на реке с удочкой, и было главным содержанием жизни? Выходит, рыболовные впечатления и были теми впечатлениями, ради которых и стоит жить?

   А что же было?
  …Были томительно-жаркие летние дни на Кубани, наполненные ароматом сушившихся на крыше абрикос, спекшихся на солнце слив, над которыми замагниченно кружились желтые осы. Была усадьба дедушки Саши и бабушки Тины – белый домик с голубыми ставнями, с серебряным петушком над крышей возле печной трубы. Медленно, как мед из сотов, цедились наши каникулярные летние дни, и кажется, не было им ни конца, ни края.
   Но жизнь в степной кубанской станице, окруженной только истомленными зноем  пшеничными, кукурузными и клещевинными полями, вовсе не казалась для нас с братом скучной. Вокруг было много загадочного, того что стоило внимания  пытливого мальчишеского ума.
   Таинственно пищали птенцы щеглов в гнезде на акации прямо над обеденным столом. Таинственно перекликались птицы в  камышах, а когда в степи за курганом садилось солнце, из камышовых зарослей взмывали белые цапли. С наступлением вечера в цветнике, в зарослях георгин и цветов «золотой шар» таинственно трюкали сверчки-трубачики. В сумерках, как по волшебству, появлялись откуда ни возьмись огромные бабочки-бражники, зависали в воздухе над венчиками петуний и ночного табака. Бабочки, гудя, на лету разворачивали хоботки, потом внезапно отскакивали от цветка, как отскакивает запущенный волчок.

   Но таинственней всего было на реке. Необозримое море камыша со всех сторон окружало реку, как бы скрывая ее от посторонних глаз. Подобраться к воде можно было не везде, разве что у моста, где вода падала вниз со шлюзов. Или можно было выйти на длинную деревянную кладку через всю реку – шаткий деревянный настил, где отдельные деревянные дощечки, скользкие от тины, ходили ходуном под ногами.  Глядя с кладки вниз в воду, можно  увидеть много чего удивительного. Вот играют в воде, сверкая серебряной чешуей, шустрые уклейки, а вот проплыл, загребая  лапами-веслами, большой оливково-черный жук-плавунец. Вода всегда скрывает тайну, она – окно в другой мир, такой  близкий и совершенно иной.
   Если забросить леску с червячком между досок настила, увидишь, как червячка начинает бить и трепать невесть откуда взявшаяся стайка красноперок или с удивлением окружают любопытствующие окуньки, пока самый смелый из них, взъерошив для храбости спинной плавник, бросится в атаку.

   Конечно, рыбалку с кладки в центре станицы не назовешь серьезной рыбалкой. Здесь собирались только сельские пацаны натаскать мелочишки для уточек. Мы с братом  ждали приезда отца, а пока его не было, мастерили снасти из чего придется, делали поплавки из гусиных перьев, а грузила – из кусочков гвоздей. У дедушки в гостиной была нами обнаружена  бамбуковая этажерка, полная сокровищ – там стояли, притягивая красивыми переплетами, подписные издания библиотеки журнала «Огонек». Здесь мы откопали собрание сочинений Аксакова, а именно – тот заветный том, где были «Записки об уженье рыбы». И до приезда отца мы основательно проштудировали самые интересные разделы замечательной книги.
  Задолго до своего приезда на Кубань (а отец приезжал всегда позже мамы, когда ему удавалось уладить свои дела в институте), отец посылал нам таинственные письма. Часть текста письма была зашифрована. Отец сам изобрел шифр при помощи трафарета с прорезанными окошками. Один из трафаретов был выслан нам, подставляя этот трафарет, можно было прочитать текст, который со стороны выглядел просто как бессвязный набор букв на странице.
  «Мальчишки! – писал отец в своей шифрованной записи, - готовьтесь к главному удару по рыбе! Ждите подкрепления!  Закуплены новые зацепистые крючки, невидимые для рыбы лески немецкого производства, а также искусственная приманка, на которую рыба идет сама. В этом году мы должны наконец разгадать ГРТ, создать ВРИ и выловить РБР!»
   Текст этот надо было понимать так: разгадать Главную Рыболовную Тайну, создать Вершину Рыболовного Искусства и выловить Рекордно Большую Рыбу. В ответ мы тоже писали отцу, описывали свои рыбалки, хотя хвастаться нам, конечно, было нечем.

  И вот, наконец, отец приезжал, как всегда веселый, как всегда отзывчивый на шутки,  ироничный, в своей городской нейлоновой шляпе, с транзистором на шее и с саквояжем, набитым подарками. Кто-кто, а он умел радовать подарками и сюрпризами!
   Отец раскрывал свой саквояж и, отпуская шуточки, выгружал на стол  настоящие рыболовные сокровища. Чего здесь только не было! Сезам, откройся! Здесь были маленькие катушечки с трещоткой, радужные немецкие лески на бобинах с золотыми ярлыками,  на которых рыба извивалась в броске, пластмассовые  поплавки разных форм и расцветок, включая прозрачные плексигласовые шарики, похожие на воздушный пузырь. А еще – крючки и грузильца в красных и зеленых круглых коробочках, рыболовные колокольчики, бронзовые и серебряные, звенящие каждый на свой голос, какие-то совсем уже хитроумные приманки  вроде резиновых мух и пластмассовых стрекозок на крючках…
   Еще привозил отец редкие в те времена рыболовные альманахи «Рыболов-спортсмен».
   - Читайте, парни, постигайте рыболовную премудрость! Заменяйте свои примитивные снасти на современные! Я за прогресс во всем!

   И закипала работа!  Мы с братом прилаживали к своим старым бамбуковым удилищам новенькие катушечки с трещотками, наматывали на них радужную импортную леску, готовили поводки с новыми крючками – бронзовыми и ярко-красными. Хотя, конечно, не все из привозимого отцом шло в дело. Самодельные поплавки из гусиного пера мы оставляли, почему-то мы больше им доверяли, чем пластмассовым «бульбам». Спиннинговые приманки – блесенки и какие-то ярко раскрашенные деревянные рыбки «орено» нас тоже, не знаю почему, совсем не интересовали. А секретная «сверхнасадка» оказывалась тюбиком, из которой выдавливалась бордовая тугая масса, пахнущая анисом и карамелью. Все-таки красные навозные черви, выкопанные в зарослях хрена за свинюшником, были как-то надежнее.
   А отец тем временем, сохраняя таинственную серьезность, колдовал над своей тайной снастью, которую называл Вершина Рыболовного Искусства (сокращенно ВРИ, что, естественно, было поводом для шуток – «ври, да не завирайся!»). Снасть эта представляла собой спиннинг из клееного бамбука, огромной катушки «Военохот» и прозрачного поплавка-шарика. С помощью этой снасти отец надеялся поймать Рекордно Большую Рыбу! Не обращая внимания на наши насмешки, отец говорил:
    - Рыбу-гравитана можно поймать только современной снастью! Назавтра назначается разведка боем! Применяю засекреченную снасть, заряжаю фотоаппарат лучшей слайдовой пленкой! Идем на рекорд! Завтрашний день должен войти в историю!

   Увлеченность отца  невольно передавалась и нам. Впрочем, выходили мы поздно, когда бабушка уже давно была на ногах и пропалывала огород, а дедушка давно уехал «в бригаду». Отец перекидывал через плечо городскую сумочку с фотоаппаратом и рыболовными снастями, вешал на шею транзистор, и мы выступали. На нас были новенькие соломенные картузы, красные полосатые шорты, на отце – городская нейлоновая шляпа, - на заправских рыболовов мы были не очень похожи.   Промаршировав через всю станицу, мы приближались к мосту  через реку Челбас. С перил моста свешивались со своими удочками-камышинками сельские рыболовы – белобрысые и загорелые. В их бидончиках уже плескалась рыба – «плиточки» и «окунци».
   Отец брал свой спиннинг, снаряжал его полупрозрачным поплавком-шариком (это и была его секретная ВРИ!), морщась, насаживал червей – он этого не любил!-  и закидывал на удивление всем через головы мальчишек к самой кромке камышей.  «Иду на грозу!» - комментировал отец.  Там его поплавок благополучно и надолго успокаивался. Впрочем, отец никогда не скучал, ожидая поклевки. Он брал в руки фотоаппарат и фотографировал нас, сосредоточенно колдующих над снастями, фотографировал  окружающие пейзажи с бредущими по берегу коровами, которых подгоняли лозинами станичные  девочки-пацанки. Крутил ручку настройки транзистора, и найдя волну радиостанции «Маяк», слушал передачу «Любимые оперные арии». Иногда подпевал, прикладывая руку к сердцу: «Плыви, мой челн, по воле волн, туда, где ждет меня судьба!»
   - Папа, ты же рыбу распугаешь! – пытались мы его урезонить.
   Отец искренне удивлялся:
   - Но это же классика, парни! Классика – это вечные ценности! Признано во всем мире!
   - А рыба не хочет слушать твою классику!
   - И рыба классику должна ценить! Вот  увидите, сейчас клюнет!
   И правда, случалось чудо из чудес:  прозрачный поплавок-шарик внезапно нырял и, пританцовывая, уплывал в камыши.
 - Это что такое, парни! – отец хватался за удочку. – Что я вам говорил! Рыба ценит классику! Держись, тащу! – оповещал отец и подсекал.
    Отец подводил  рыбу к берегу азартно, с шутками-прибаутками:  - Иди, иди сюда, появись, иди сюда покажись! Эх-ма, да не дома была!
 Сельские пацаны, пооткрывав рты, смотрели на бесплатное театральное представление. Впрочем, часто бывало, что рыба, особенно крупная,  срывалась у самого берега, обдав нас брызгами. По этому поводу отец никогда не сокрушался.
   - Спасибо! – благодарил отец ушедшую рыбу. – Спасибо, что клюнула! Спасибо, что нам показалась! Положительные эмоции нам доставила! Но учти, в другой раз от нас не уйдешь! А мы тебя музыкой снова приманим!

   И отец снова искал музыкальную волну на транзисторе. Транзисторные пристрастия отца были для нас непонятны. Так же как его легкое отношение к потерям. В детстве как-то резко различаешь, что белое, что черное. Если рыба срывалась, тем более крупная, – это погружало нас в грусть. Рыба ушла! – чему радоваться? А отец умел радоваться всегда – когда рыба клевала, когда рыба не клевала, даже когда она срывалась и виляла хвостом.
   - Эмоции! Главное – эмоции! – говорил отец.- Эмоции превыше всего! Все дело не в событиях – в наших эмоциях!
   Как-то раз в грозу у меня клюнул и оборвал снасть огромный окунь. Я стоял с оборванной леской и чуть не плакал, а отец «ловил эмоции» в видоискатель фотоаппарата. Я не помню, чтоб мы с отцом ловили много рыбы, но каждая рыбалка запоминалась, потому что была, как я понимаю теперь, наполнена отцовским азартом и юмором. Отец советовал записывать дома результаты рыбалок в подаренные им блокноты.
   - Записывайте все, что можете! – говорил отец. Опыт фиксируется в памяти! Записывайте события, записывайте ощущения,  записывайте свои мысли! «Как часто эти найденные строки таят для нас  бесценные уроки!» Сам он тоже постоянно носил с собой блокнотик и что-то туда записывал. Нам никогда не показывал, смущаясь, отшучивался: «Заметки для памяти!»

   Иногда мы отправлялись с отцом в дальние рыболовные походы – берегом водохранилища к ферме, за насосную станцию и еще дальше – к таинственному Острову Сокровищ. Мы выходили, когда транзистор играл гимн Советского Союза, а розовый шар солнца только выкатывался из-за станичных крыш. Путь был неблизкий, по дороге отец  слушал транзистор, шутил, пел, развлекал нас, загадывая загадки, которых знал великое множество. «Это черная? – Нет, красная! – А почему белая? – Потому что зеленая!»
   Наверное, как я понимаю теперь, отец был наделен какой-то неиссякаемой романтичностью души, оттого самый дальний и скучный переход с ним был нескучен и  наполнен игрой воображения. С легкой руки отца  мы давали названия всем «новооткрытым» побережьям, мысам, заливам, которые встречали по дороге. Был у нас Берег Зеленых Слепней – это был берег неподалеку от скотофермы, где нас однажды  атаковали слепни с радужно-зелеными глазами. Была коса Длинноклювых Куликов,  на которой по выброшенным на берег водорослям все ходили, беспрерывно кивая головами и что-то выклевывая, долговязые кулики. Был даже таинственный Остров Белых Птиц, откуда прилетали большие снежно-белые цапли.
   Наша обычная цель – Остров Сокровищ, довольно большой рукотворный островок в виде двуглавого холма между заливчиком, вырытым для водопоя скота и водохранилищем. Возможно, своими очертаниями островок действительно чем-то напоминал стивенсоновский Остров Сокровищ, хотя никакого «высокого дерева на плече Подзорной трубы» на нем, конечно, не было. Был он весь поросшим зарослями чертополоха высотой в человеческий рост. На обрывистом глинистом берегу Острова Сокровищ было наше главное рыболовное место. Здесь под берегом сразу начиналась глубина, на удочку можно было ловить окуней и красноперок, а если забросить донку, то брала отменно крупная, «двадцатифунтовая», как мы ее называли, плотва.

   Мы разматывали донки, наживляли червей, прикрепляли резинками кубики макухи вместо грузила, забрасывали не слишком далеко от берега. У каждой донки был свой колокольчик, звенящий своим собственным голосом, чтоб можно было отличить, на чью донку клюнуло. Отец подвешивал на свою донку огромный бронзовый колокольчик, обладавший очень громким, густым звоном.
   - Ну, что ж, связь с подводным царством установлена, теперь будем ждать телефонных звонков!
    Окунь бил весело и звонко – колокольчик захлебывался и булькал в воду, подсекать не надо было, как правило, окунь засекался сам и ходуном ходил на леске. Крупная плотва брала осторожно, вначале несколько раз дробила и отпускала, чтоб подсечь ее, нужно было применить всю свою сноровку. Много раз бывало так, что осторожная плотва стаскивала червяка за длинный хвост.
   - Надо же! – сокрушался отец, вытягивая донку с пустыми крючками. – Обхитрила меня, кандидата наук! А я-то думал, что сам тебя обхитрю!
   И отец с отвращением, которое так и не смог в себе побороть, отворачиваясь, насаживал червяка. Свои неудачи отец никогда не принимал близко к сердцу, зато он всегда как-то преувеличенно радовался нашим успехам.
   - Это что такое, Юрик! Окунь-гравитан! И у Женика плотва невиданной величины! Ну, парни, сегодня все призы ваши!
  В конце рыбалки, когда мы  замеряли безменом и рулеткой самых крупных пойманных рыб, отец брался за фотоаппарат.
   - Рекорды запечатляем для истории! Сегодняшние рекорды дня, а может быть и  рекорды летнего сезона!
   Рыбалка по традиции заканчивалась  церемонией вручения призов.  Отец доставал из своей наплечной сумочки заслуженные призы. Всегда у него находились там всякие занятные безделицы и нужные вещички: ножички, компасы, головоломки, даже игра  в пластмассовой  коробочке «Тайна лабиринта».

   Мы возвращались, когда  красное как кубанский помидор солнце садилось в камыши. За целый день жара напекла нам плечи, вода во фляге, также как и бабушкин «узвар» в бутыли, были выпиты, нас терзала жажда. От реки  легкий ветерок приносил острый запах воды, камыша, где-то в зарослях скрежетала-скрипела таинственная ночная птица. Мы измучены усталостью, но все же необъяснимо счастливы. Кто может радоваться такому дню – обязательно станет рыболовом.
   От избытка чувств или чтобы подбодрить нас, отец  запевал:

      Когда душа поет и  просится сердце в полет,
      В дорогу далекую небо высокое,
      К звездам вас зовет!

     В самом деле, не успел еще догореть закат, а на небе то там, то здесь появлялись звезды, вначале самые яркие, а потом уже весь небосвод будто опускался ниже и сиял крупными южными созвездиями. Мы шли по ночной станице, нас сопровождали звуки ночи: лай собак,  гогот потревоженных гусей и немолчный стрекот кузнечиков в кронах акаций.
    - Да, парни, - подводил итог отец,- частицу поэзии мы с вами сегодня получили. Что вы запишете в свои дневники об этом дне? Так и запишите: день был небогат событиями, зато полон романтикой. Рекордную рыбу мы сегодня не выловили, значит, она еще впереди! Зато сегодня как никогда мы приблизились к разгадке Главной Рыболовной Тайны!

   Прошло время, и я думаю теперь, что же это за рыболовная тайна, о которой говорил отец? И удалось ли нам ее в конце концов открыть? Может быть это открытие состоялось в тот день, когда мы ловили ниже шлюзов в камышах и поймали настоящих карпов? Когда карп клюнул на отцову удочку, а вытащил его Женик, и оттого я фотографировал их вдвоем с одной рыбой? Или дело было совсем не в этих карпах, а в чем же тогда?
   Так вот, мне кажется сейчас, что  отец, возможно и сам того не сознавая, открыл нам  с братом действительно какую-то главную тайну. Тайна эта – в способности воспринимать жизнь как открытие, в способности радоваться самому малому. Жизнь всегда казалась отцу ожиданием какого-то чудесного события, что непременно должно случиться. Не сегодня-завтра клюнет сазан-дебазан, или по почте придет бандероль с заказанной удивительной книгой «Перегруженный ковчег», или мы совершим какое-то путешествие, узнаем то, чего не знали раньше. А что такое рыбная ловля как не ожидание чуда?

   Похоже, что отец делал все для того, чтоб сохранить навсегда золотые дни нашего детства. Кроме наших блокнотов и летних дневников до сих пор чудом сохранились слайды, снятые тогда. Я вижу: вечереет, по насыпи плотины возвращается стадо коров, а мы с братом в соломенных картузах сидим под вербой, сосредоточенно глядя на поплавки…Какая-то тайна связывает нас с глубиной…
   Река никогда не казалась мне просто водоемом, из которого можно вытащить рыбу, река всегда была одушевлена. Река была тайной, ожиданием чуда, она была связана с загадкой. Вот и сейчас, когда я сижу на берегу реки, закинув удочку  в темную зеркальную глубину, а в этой глубине отражаются облака и деревья, мне кажется, что поплавок плывет в каком-то ином, зазеркальном мире. До сих пор, как в свое время отцу, леска, ведущая в глубину, кажется мне телефонным проводом, связывающим меня с  зазеркальем. Я терпеливо жду, как ждал когда-то отец,  что из этой заоблачной глубины кто-то сейчас позвонит мне. И я воскликну, как когда-то отец:
   - Звонят! Снимите трубку! Алё! Мы вас слушаем!
  А может быть это ожидание чуда соединяет меня тогдашнего с сегодняшним? Может быть, это прямая связь с прошлым, с детством, которого не вернуть? И снова, как в прежние времена, мне кажется, что я на пороге открытия какой-то важной тайны. Тайна эта открывается не сразу, не вдруг, но постепенно, и пусть она никогда не открывается до конца!

 
28.08.2010