Сладка ягода рябина часть двадцать восьмая

Наталья Ковалёва
– Есть идите! – певучий голос Тамары окликнул косарей, мягко, нежно, чуть растягивая и выкатывая гласные…

Мозгуй повернулся на бок. Перед его лицом закачался  не вызревший еще колос пырея… По стеблю вверх полз голенастый кузнечик, неловко, сбивчиво, но упорно. Передвижка, остановка, остановка передвижка. «Как я» – почему-то подумалось. Впрочем, не почему-то просто подумалось, вся жизнь его начиная со школьного выпускного сплошное карабканье к манящей синеве неба, к тому, что назвал он однажды свобода, а как еще он мог назвать эту свою размытую цель? В семнадцать лет? Только свободой. И пошел к ней, точнее пополз, вот так же неловко…  Бесконечно долго.

Только раз и было ощущение полной свободы. Когда стоял у развалин селхозтехники. Уже его предприятия. Тогда показалось, что теперь всё – свобода! Никаких начальников! Он сам начальник. Это была цель, мечта. Сколько же он шел к ней? Десять лет? Или двадцать? Сколько копил на свободу, берег копейку, когда все тратили. На женщин, на водку, на радости. Время такое было – время одного дня, потому что другого могло и не быть. И всю причитавшуюся радость необходимо было получить вот сейчас на-гора. И вырученное с рейса проедалось без счета. Чтоб потом опять идти в рейс, и ждать что вот сейчас на М-51, М-53, или М-55, какая разница на какой из трасс, тюкнут по башке или всадят пулю в лоб и скинут в канаву, как отработавшее свое колесо. И на кой ляд мертвому деньги? Вся страна тогда жила одним днем. Прожирая, пропивая, прогуливая добытое. Да, вся страна тратила, а он копил, с тревогой следя за курсом валют, перегоняя рубли в доллары, доллары в евро… И потом пока брел, через двор Сельхозтехники и старательно придумывал название новому, уже его предприятию, он был до упоения счастлив. Вот она, свобода….

 Глупый кузнечик, это был всего лишь один скачок к вершине, но не сама вершина.

Да, над ним теперь не было начальства, его уже не поднимали среди ночи и не материли за задержки, ему не приходилось оправдывать каждую поломку и мучительно ждать нагоняя, когда вытянувшись перед  лощеным директором, сжимаешь руку в кулак и понимаешь, что не ударишь, ни за что не ударишь. У него есть цель и к цели надо идти. Молча, терпеливо…Дошел. Была ли это свобода?  Нет. Более того, он вдруг понял, что попал еще в большую кабалу, кабалу, своё дело – это вечно орущий на руках ребенок и оставить его нельзя, потому что он твой. Вымученный, долгожданный.Оставить - убить. Наверное, что-то подобное происходит с женщиной, когда она рожает. Только ей легче перенести эту внутреннюю зависимость от обязательств, взятых самой собой, она создана, чтоб подчиняться и быть не свободной. Свободная от обязательств перед семьей и детьми женщина – это женщина несчастная…

Упоение первых дней прошло, и он очень быстро научился выживать, лгать, если надо. Пить коньяк с тем, на кого будучи шофером он даже бы не посмотрел, разве сплюнул бы вслед. А теперь пил и пожимал руку, заглядывал в глаза…сгибаясь может быть еще больше чем перед начальством, ему нужен был заказ. И он его получал.

 Он вспомнил, как  гонял машины за бесценок, просто выживая с трассы, такого же как он середнячка. Этот Дягилев заочно стал его врагом, просто за то, что был в этом чертовом деле дольше его, был удачливее, за то, что торчал на его дороге, как шлагбаум, не дающий хода дальше Березовска. А дальше выйти хотелось, там в Сибирске дальние рейсы и другие деньги...И чем безысходнее упирался он башкой в это препятствие, тем больше понимал, что нельзя убрать его и не запачкать рук.
Он иногда представлял его себе, но выходило, что-то размыто серое, с этим серым  воевать было легче, оно не носило человеческого облика.Мозгуй сто раз мог бы встретиться с врагом лицом к лицу...Но так вот, не зная, кого бьешь, бить легче. В тебе нет жалости, а значит и меньше поводов для ошибок. И он приучил себя к тому,что неизвестный Дягиляв - тварь, которую надо было сожрать. И Труфанов сожрал, с хрустом, предложив заведомо заниженный фрахт основным его заказчикам. Пока еще дышало дягилевское предприятие он вкалывал за бесценок, улыбаясь  и скрипя зубами, рискуя потерять «Алтран». Год хождения по краю. Дягилев еще цеплялся за местячковые рейсы, низкооплачиваемые, разовые, бесполезные, невыгодные для автопарка, состоящего из большегрузов. У врага еще был выход - сократить людей, ужать расходы, пересадить их на среднетоннажки, он бы выжил и уже не мешал бы Труфанову. Иногда Мозгуй молился, чтоб Дягилеву хватило ума поступить именно так. Но Дягилев продолжал нести затраты и не сокращал шоферов. Жалел? Да, скорее всего жалел.А Мозгуй  копил в себе ненависть, как раньше копил деньги...Только имея постоянный запас холодной расчетливой безжалостности и к врагу, и к людям и к себе самому, Мозгуй мог удержать "Алтран" и он оставался равнодушным охотником.Наблюдая, как теряя кровь уже подраненный пытается уйти зверь и гнал, гнал, гнал, зная что добьет, точно зная, когда.
Он наметил себе порубежную дату. 3 ноября – срок уплаты транспортного налога. Вот когда Дягилев отдаст последнее, что у него осталось. Возможно и Труфанов отдаст, но он был умнее, он не закладывал машины и недвижимость. Идти под проценты , когда курс колеблется, как тряпка на ветру? Ищите дураков...

Мозгуй экономил, на всем, на себе, на людях, на больничных листах, пакетах соцгарантий, заработках…Он знал, что надо просто пережить. Перетерпеть, как всегда терпел. Уговорить людей потерпеть было еще проще,они уже безоговорочно поверили ему, им было по барабану какого цвета у них зарплата серая, белая или рыжая. Вот когда он оценил их преданность, оценил, как ценит водитель надежность движка из которого выжимает все силы, зная, что в любой момент, он может стукануть и тогда – всё. Приехали. Движок «Алтрана» сбоев не давал. И Мозгуй понимал, что это их силами он вырвал свою победу. Но ведь победу?

Враг явился к нему неожиданно, рано утром, в самый любимый час, наполнявший Мозгуя энергией и ощущением могущества, когда одна за одной выходили за ворота «Алтрана»  машины.
– Дягилев, – просто представился он
Теперь враг обрел плоть и кровь. Они смотрели друг на друга или точнее враг на врага и оба не знали что говорить. Что может сказать побежденный? Пощады!!!
Но Мозгуй уже давно указал патрициански небрежно:
 – Добить.
И Дягилев это знал. Он поднял лицо с набрякшими мешками под глазами в красных прожилках, желтоватое, одутловатое, какое-то жеванное, измотанное  и сказал:
– Мужиков моих прими. Куда им теперь?
– Приму.
Дягилев встал и в глазах его мелькнуло что-то похожее на благодарность.
Мозгуй смотрел вслед, задыхаясь от презрения к самому себе, но и тогда не дрогнул бровью.  Бизнес – это война. Или ты или тебя…

В ту минуту он понял , что свободы никогда не будет, да и есть ли она та самая свобода? Какая-то мифическая странная, далекая, от которой становится так просто дышать и хочется петь…Есть ли она?  Или  на самом деле каждый его порыв к свободе- это всего лишь короткая перебежка к тонкой вершинке, а что там на этой вершинке? Новая четкая цель…Уже ничего общего не имеющая с юношеской далекой мечтой…

Труфанов подтолкнул пальцем мешкающего кузнечика, хотел помочь, но насекомое беспомощно бухнулось в траву…Искать не стал, в конце концов, в этой жизни каждый сам за себя…
Поднялся, Мишка запрокинув голову жадно пил квас, и коричневая струйка ползла по горлу…Тамара поддерживала тяжелый термос…всё же какие безмятежные у неё глаза. Наверное, надо как то по особенному прожить жизнь, чтобы иметь право смотреть на неё вот такими спокойными и ясными глазами.
– Будешь? – оторвался от термоса Мишка.
– Давай! – согласился Мозгуй….
Поставленные цели не предполагают свободы выбора дороги к ним. Все равно выберешь самую короткую.Не всегда честную... Но если ты их поставил, к ним надо идти. Тамара потянулась, чтоб поддержать термос, и расстегнутый рукав рубахи скользнул, обнажая хрупкую руку до белого сгиба локтя, Мозгуй, усмехнулся, потянулся к заботливо подставленному горлышку и  вдруг оторвался:
– Ты к молодой сейчас? – спросил он, будто бы между прочим.
Синие дьяковские гляделки моргнули растеряно.
– Не знаю,надо, – ответил он и хотел что-то добавить.
Но руки Тамарки дрогнули, холодный квас выплеснулся на плечо, блаженно обмывая уставшее тело…
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2011/11/13/1492