Из http://www.proza.ru/2011/10/28/1029
Новая Конституция 1994 года, закреплявшая победу демократии в России, дала жизнь новому празднику. Теперь по случаю Конституции мы ежегодно «гуляли» 14 декабря. Новые праздники в нашей стране склонны возникать и исчезать неожиданно. При этом россияне неформально и аккуратно отмечает их все, независимо от подоплеки - от Дня Парижской Коммуны до Святой Троицы.
Окончательно завершился период нашей истории, получивший название «перестройки». Советские денежные купюры заменили на российские, где уже отсутствовал Ленин. Вождь революции стал объектом критики и поругания: о его жизни злословили и иронизировали легально, а количество его памятников повсеместно уменьшалось. Петербург в этом остался консерватором: у нас не только сохранены все его монументы (достаточно удачные с точки зрения их художественной ценности!), но и не все улицы в его честь переименованы, несмотря на повальную компанию по замене названий в городе. Переименования шли не по всем «революционным» улицам и не одновременно, а потом, то ли запал, то ли деньги в казне кончились , и советские названия сохранились нетленными. Как и в случае с новыми и старыми праздниками, наш народ принял на вооружение и оставил в употреблении оба названия, и этой путаницей внес еще больше загадочности России для скучного ума европейцев.
В жизнь врастало новое, прежде незнакомого нам и чуждого понятие - «частная собственность». Жилое помещение становилось собственностью, поговаривали и о приватизации дачных участков - фактической ликвидации садоводств. В нашем садоводстве и в близлежащей деревне Рохма развернулось строительство: ново-богатые строили дома - двухэтажные, с гаражом и водопроводом - не чета нашим летним, маленьким постройкам! Наиболее обеспеченными почему-то становились не профессора, директора и начальники крупных отделов, как это было прежде, а плохо образованные и малокультурные люди, бывшие селяне: торгаши, бухгалтеры, грузчики и водители, умеющие и имеющие что позаимствовать на своей работе. Стало разрешено держать на усадьбе личный скот и птицу: в садоводстве заголосили петухи, а на бывшем совхозном поле уже паслись две или три частных коровы. Процесс экспансии деревни в город не остановился, но деревня прочно пускала свои корни и в пригороде: провинциалы, сохранив питерскую прописку и жилплощадь в Петербурге, окончательно переселялись в свои отстроенные, летние коттеджи, охраняемые цепными собаками и поражали соседей роскошью. Скромные дачки бедствующих инженеров проектного института - учредителя нашего садоводства, на фоне кулацких хором удручали глаз ветхостью и нищетой. Страна строила капитализм, но очень своеобразно, методом рывков и подозрительного недомыслия.
Космос отметил конец перестройки довольно редким астрологическим явлением: скоплением 8-и планет в одном зодиакальном созвездии - в Козероге, под знаком которого я родилась. Это явление точно совпало с днем моего дня рождения и оттого вселило в меня тревожное ожидание значительных перемен в жизни. Сейчас, по прошествии времени, значимость произошедших в тот год событий кажется не соответствующей уникальности этого «знамения», что вовсе не означает, что «знамение» не сработало. Мы осознаем свое прошлое с большим опозданием и только по глубокому размышлению и сопоставлению фактов начинаем понимать, что означали те или иные прошлые события для нашего будущего.
Мэр Петербурга Анатолий Собчак задумал уменьшить число административных районов города, объединив несколько близлежащих территорий исторического центра воедино. При этом, им не учитывалась ни значительная перенасыщенность этих районов ветхими, давно требующими капитального ремонта коммунальными квартирами, ни огромная концентрация в них пожилых, больных и одиноких граждан, требующая особых забот социальных служб. Собчаку требовалась видимость реформ, и с его легкой руки весной 1994 года под удар попали пять самых старых петербургских районов, в том числе и Дзержинский, в администрации которого я работала. В марте был подписан приказ о его ликвидации и слиянии с территориями двух других районов в целях образования нового - Центрального. Предстояло сокращение двух третей штата сотрудников. С учетом моего годичного стажа работы в этом коллективе моя дальнейшая судьба была для меня очевидной: мне предстояло стать безработной. Судьба решительно выталкивала меня из сферы какой-либо социальной занятости.
Смирившись с неизбежным, я приняла свою судьбу и ничего существенного для ее изменения не предпринимала. Полезных знакомств у меня не было – я никогда не тратила на них свое время, предпочитая использовать его на то, что мне было интересно – изучение новых программных средств (благо служебный компьютер был в полном моем пользовании) и написание стихов и «путевых заметок». Здание администрации, которое город требовал освободить, пустело с каждым днем: те, кого брали в новый штат, его поэтапно покидали, переезжая на новые места. Спокойствия в моей душе, конечно, не было, но и реальных способов что-то изменить, я тоже не видела.
Чудо, которого я совсем не ожидала, все-таки, произошло. В Управлении по учету и распределению жилой площади нового Центрального района понадобились еще два человека, владеющие навыками работы на компьютере. Руководитель тамошнего отдела Системотехники - случайно находившийся в это время в Дзержинской администрации и знавший о моем существовании только понаслышке, предложил мне подъехать к ним и поговорить насчет возможного трудоустройства. Нищему собраться – только подпоясаться. Я поехала, не раздумывая.
После изысканных лепных залов «Дзержинки», особенно, после ее пышного актового зала с зеркалами, картинами и позолотой, помещение Центральной администрации не производило никакого впечатления - скучные коридоры «советского» учреждения, утыканные дверями с табличками и шныряющие по комнатам толпы граждан. Управление учета находилось на первом этаже здания и считалось самым «горячим» и «вредным» подразделением: здесь всегда была масса народу - обездоленного, ущемленного и мечтающего любыми способами выбить от государства жилье. Не стану пересказывать перипетий дальнейшего – в штат меня взяли. И это стало значимой вехой моих … духовных исканий.
Смотреть на каждое явление можно с двух сторон – извне и изнутри. Обычно получаются совсем разные картинки. Возьмем Отдел учета и распределения жилой площади, где я неожиданно оказалась. Извне наблюдаешь толпу черствых бюрократов - чиновников, не желающих работать и ставящих препоны бедному народу, лишенному благоустроенного жилья и требующего социальной справедливости. Это – классика: мерзкая «власть» и «обездоленный народ». Как живет «Власть» - сказать не могу: к оной не принадлежала, но как эта же картина выглядит изнутри - в коллективе мелкого чиновничьего аппарата, в число которых мне удалось «влезть» (а может, меня туда «перенесли» для какой-то цели?), расскажу с удовольствием. И это не летопись истории страны – это чистой воды эзотерика! Каждое впечатление, полученное мною в стенах Управления по распределению жилья – для меня было открытием, бесценным эзотерическим опытом, поводом к философскому размышлению и толчком – к самопознанию.
Вот один из самых первых эпизодов тех дней. Началась история еще в РЭУ Дзержинского района, во времена моей инвентаризации нежилых помещений. В жилконторе, куда мы пришли за учетными книгами, шел прием граждан. Какая-то маленькая, сгорбленная старушонка с палочкой плаксивым голосом причитала, что не может найти адрес, по которому ей предлагался смотровой лист на свободную комнату. Сердце мое дрогнуло. Охваченная порывом милосердия, я предложила себя в качестве ее добровольной сопровождающей до предлагаемого адреса. Бабка шла очень медленно, всю дорогу причитая и жалуясь на свою жизнь и на власти, но нужный нам адрес нашла гораздо быстрее меня, смутно ориентирующейся в Дзержинском районе. На третий этаж она взбиралась целую вечность, опираясь сразу же на палку, на мое плечо и на лестничные перила, и непрерывно охая. Вместе с ней мы вошли в квартиру, жильцы которой явно не были в восторге от перспективы появления у них еще одной соседки и инвалида. Мне пришлось долго уговаривать их открыть комнату, размахивая перед их носом удостоверением. В конце концов, наш осмотр комнаты завершился, после чего «моя» бабуля долго рассыпалась словами благодарности в мой адрес.
Прошел месяц – я тогда уже работать в штате Дзержинской администрации и сидела за компьютером. И тут я снова увидела свою «подопечную». Она шустро бегала по кабинетам, сетовала на судьбу и каждого проходящего мимо просила довести ее до того или иного начальника. Мои коллеги ее, оказывается, прекрасно знали и уже не раз давали ей разные смотровые на комнаты, но бабка всегда отказывалась, придирчиво выбирая себе вариант получше. Все ее «немощи» были игрой – я сама увидела, как она лихо и уверенно поднимаетсяпо ступенькам здания и прекрасно ориентируется в нем. Но самое неприятное поджидало впереди: когда инспектор подняла ее учетное дело и внимательно проследила долгую последовательность ее перепрописок по Ленинграду, выяснилось, что она давно уже получила бесплатно отдельную квартиру в другом районе, но, прописав в нее своих детей, снова въехала в коммуналку и теперь выколачивает себе следующую бесплатную площадь. Мое первое столкновение с откровенной ложью граждан, с их шантажом своею «физической немощью» оставило в душе неприятный осадок. Другие открытия еще только ожидали меня впереди.
Неожиданный поворот судьбы не мог меня не радовать. Вместе со мной из Дзержинской администрации перешла еще одна дама - оператор с небольшим опытом работы на ЭВМ, Елена. Став коллегами, мы с Леной обменялись впечатлениями о переходе на новое место. Рассказав ей историю своего счастливого попадания в Дзержинскую администрацию, я с удивлением увидела нечто, похожее на радость в ее глазах: «Так значит, ты - не человек Масановой! А мы так боялись!»
Как выяснилось, моего недолгого бывшего начальника – замглавы администрации Масанову - в коллективе подчиненных не любили, подозревали ее во взяточничестве, а меня, считая меня ее личной знакомой, опасались. Вот так всю жизнь я умудрялась производить на других людей самое невероятное о себе впечатление: то «волевой и сильной» женщиной, то «еврейкой», с четким, «еврейским» интеллектом, то «лучшим другом» человека, с которой мне ни разу не удалось преодолеть свою внутреннюю скованность общения, не то, что подружиться… Почему так? Интересная тема для размышления…
Что касается Масановой, то я так и не поняла, кто же она была на самом деле – умной женщиной из «наших» - из бывших инженеров, или человеком, умеющим хорошо устраиваться в жизни? Ее муж имел частные предприятия в Дзержинском районе, а дочь, по ее словам, никогда не сидевшая над уроками, училась в престижном гуманитарном лицее, а потом с первого раза как-то поступила в Мухинское Высшее художественное училище, куда и после подготовительного отделения поступают немногие. Вспоминались и ее частые чаепития с угощениями от арендаторов помещений, и ее, не по дате пышное празднование 49-летия, на которое тогда была приглашена огромная масса народа, приносящего ей огромное количество богатых букетов, сервизы, разные коробки с чем-то... Я, находившаяся в одном помещении с ее секретарем, тогда не задумывалась о корнях происходящего – это был не мой мир, правил которого я не знала. Вероятно, должность высших руководителей района развращает сама по себе. Я смутно представляла себе, что конкретно зависит от доброй воли глав администрации, но знаю точно и другое: наш народ склонен нести щедрые дары чиновникам даже в тех случаях, когда их приношение ничего не может изменить в решении их наболевших вопросов. Впрочем, я могу и ошибаться.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2011/11/13/1227