Когда ты вдалеке от родной страны, все вокруг навевает грустные ассоциации. И все кажется неправильным, не таким, как дома – даже небо кажется другим. Но самое страшное в том, что чем дольше ты находишься в чужой стране, тем слабее в твоей памяти воспоминания о родине. Скажем, этот легендарный лондонский туман. Он совсем не такой, как дома, но какой же был дома – ты вспомнить уже не можешь. В конце концов, прошло уже два года. Два года – это такой срок, когда ты уже смирился с тем, что не вернешься домой, но еще не привык считать своим домом другую страну.
Ты помнишь, что дома часто шли дожди. Небо всегда было пасмурным и холодным, ветер – северным, суровым, треплющим волосы, выбивающим слезы на глазах. Но вряд ли во всем мире было что-то, что ты любила бы больше, чем свой город. Впрочем нет. Было. Машку ты любила еще сильнее.
Сейчас, спустя два года, ты уже слабо помнишь ее. Нет, не так. Вспомнить образ целиком становится проблематичным, но ты отчаянно-остро помнишь мелкие детали: изящные руки, ногти, всегда покрытые прозрачным лаком, густые пушистые ресницы, легкий запах шоколада, исходивший от ее кожи… А пальцы до сих пор помнят тепло, которое ощущалось, стоило лишь приобнять ее за талию. Почему-то именно это ощущение сводило с ума сильнее всего – не память о редких поцелуях, не ее улыбка, не смеющиеся глаза, а ощущение ее тела под твоими руками…
Элен машинально потерла ладони друг о друга, словно пытаясь стереть это воспоминание с кожи, и огляделась вокруг. В это кафе она приходила каждый день едва ли не с первой недели своего пребывания в Лондоне, и это было, пожалуй, единственным местом, где она чувствовала себя уместно. Всего семь столиков, мебель в стиле hi-tech, все кажется холодным, стальным и отстраненным. Но ей здесь было уютно. Окон как таковых не было – была одна огромная стеклянная стена, у которой и стоял ее любимый столик.
Усмехнувшись, девушка взяла со столика мобильный и взглянула на открытое окошко ICQ. Возле ника старой, еще российской, подружки мигал значок непрочитанного сообщения. Элен открыла окошко и улыбнулась, отвечая на простое сообщение.
Bloodless Mary: Привет. Что делаешь?
Elen: Сижу в любимом кафе. Тут огромное окно во всю стену, и я как рыба в аквариуме.
Bloodless Mary: Главное, чтобы не на суше ;)
Elen: Это точно. Ты там не определилась, приедешь или нет?
Bloodless Mary: Ну…
Elen: Ну?
Bloodless Mary: Черт, без ножа режешь. Я адски скучаю, но от мысли, что к тебе надо лететь…
Elen: Понятно.
Bloodless Mary: Что тебе понятно?
Elen: Что ты не приедешь…
Bloodless Mary: Черт, уходи давай из своего кафе!
Elen: Зачем?
Bloodless Mary: Буду ждать в скайпе.
Elen: Не знаю. Мне тут уютно, а дома нет…
Bloodless Mary: Я сделаю, чтобы уютно было.
Elen: Как? *скептично* Найдешь мне веселых друзей или соседей?
Bloodless Mary: А тебе без соседей плохо?
Elen: Мне без тебя плохо.
Bloodless Mary: Черт, вали домой!
Elen: Да что тебе мешает в аське переписываться?
Bloodless Mary: Видеть твои бесстыжие глаза хочу.
Elen: Почему бесстыжие?
Bloodless Mary: Выйдешь в скайп – расскажу.
Элен вздохнула, не глядя бросив банкноту на стол и выходя из кафе. Ответ она печатала на ходу:
Elen: Ты наглая шантажистка.
Bloodless Mary: Знаю ^^
Elen: Так почему глаза-то бесстыжие?
Bloodless Mary: Жди скайпа. Лучше по сторонам смотри на улице.
Elen: Почему ты так уверена, что я на улице?
Bloodless Mary: Ленка, я тебя с первого класса знаю)
Elen: Я теперь Элен(
Bloodless Mary: Для меня-то Ленка. Плевать мне на твое европейское имечко, мелкая.
Elen: Хочу к тебе.
Bloodless Mary: Взаимно.
Elen: Так приезжай…
Bloodless Mary: Самолеты(
Elen: Это не смертельно…
Bloodless Mary: Ну-ну. Короче! Смотри по сторонам. Я буду в скайпе.
Elen: Скоро приду.
Bloodless Mary: Знаю).
Убрав телефон в карман куртки, Элен быстрым шагом направилась к своему дому. Вообще, если бы не Машка – далекая, недоступная, но такая родная Машка – она бы, наверное, повесилась еще в первый год пребывания в Англии. Но верная подруга и – втайне, конечно, втайне – возлюбленная всегда была рядом – незримо, но преданно, и поэтому Элен продолжала выживать, всеми силами пыталась не задохнуться в этой чужой и не слишком-то гостеприимной стране.
Иногда Элен казалось, что она не может вспомнить в своей жизни времени, когда Машки с ней не было. Потом, конечно, она вспоминала первую встречу – первый класс, смешные бантики на голове, подружка-одноклассница и ее старшая сестра – такая взрослая, мудрая, такая «крутая» и красивая… Подружка-одноклассница уже давно не подружка, на коротких волосах не соорудить никаких бантиков, и теперь Элен на несколько лет старше Машки из своих детских воспоминаний, но покровительство и крепкая дружба остались с ними. Сколько приключений Элен – вернее, тогда еще просто Лена – схлопотала на свою пятую точку, пока шаталась по разным взрослым компаниям вместе с Машей! Но одно всегда было неизменно – беззаветная вера в старшую подругу и ощущение себя в полной безопасности. И всегда, что бы ни случилось, что бы ни пришло в голову, всегда все рассказывалось в первую очередь Машке.
Когда Элен в восьмом классе впервые влюбилась, она не смогла рассказать об этом никому, кроме Машки. Не из-за простой стеснительности или боязни, что задразнят, а потому, что влюбилась в девочку. Было стыдно, страшно, казалось, что привычный мир рухнул – потому что это было неправильно, ненормально, не так, как принято в обществе… Машка тогда даже не улыбалась, внимательно слушала, вглядываясь в лицо подруги, а когда та, давясь слезами, замолкла, уже считая, что Маша с ней, такой неправильной, теперь точно порвет все связи, Машка заговорила. Она говорила долго и обстоятельно, не позволяя себя прервать, глядя серьезно, но не строго, а очень тепло и нежно. Общий смысл ее монолога сводился к тому, что ориентация – это не то, что люди выбирают, это то, что дается им природой; что она не бывает «плохой» или «хорошей»; что Элен не должна считать себя ущербной из-за того, что ей нравятся девушки. И, конечно, больше всего Элен запомнилась фраза, которую Машка сказала под конец того разговора: «никогда больше не смей думать, что я от тебя отвернусь или оставлю тебя из-за чего-то. Я всегда буду с тобой». И долгое время Элен хватало простого воспоминания об этой фразе, чтобы преодолевать любые трудности, которые встречались на ее пути.
Пока она не поняла лет в семнадцать, что по уши влюбилась. Только не в какую-нибудь девушку из колледжа, не в подругу из клуба, а в Машку. В веселую, родную, тысячу-лет-как-знакомую, изученную, казалось бы, до последнего жеста Машку. С этого момента между ними и появилась одна, но большая тайна. Тайна о том, что Элен сходит с ума по своей лучшей подруге.
А потом была какая-то вечеринка в кругу друзей, дурацкая игра в бутылочку и вечно соблюдаемый природой закон Мёрфи: из всех, кто был на тусовке, бутылочка, запущенная рукой Элен, указала, разумеется, на объект ее тайных желаний. Это было самой большой неприятностью, потому что Машка была запретным плодом, а запретный плод лучше не пробовать вовсе, чем, единожды попробовав, всю жизнь мечтать о повторении. Но Машка была хмельная и веселая, компания подбадривала веселыми выкриками, а Элен слишком сильно хотела хоть ненадолго коснуться губами этих сладких губ. Она даже сдержалась, целовала спокойно и нежно, без страсти и желания, которое загнала в недры души. Только, кажется, слишком долго целовала, но на это, к счастью, никто не обратил особого внимания. Вкус того поцелуя она помнит до сих пор: сладость и запах вишни – от вишневых сигарилл «Captain Black», легкая кислинка – от того, что Машка только что съела дольку лимона, запах шоколада – как всегда, от ее кожи, потому что Машка обожала шоколадные гели для душа и прочие примочки такого рода.
После той вечеринки Элен несколько раз порывалась во всем признаться подруге и надеяться на лучшее, но постоянно одергивала себя. Машка всегда встречалась только с парнями. Никогда, ни разу она не упоминала о том, что девушки привлекают ее как-либо, кроме как в дружеском плане. Но даже если бы не стальная преграда в виде ориентации… Признаться в любви своему другу – это всегда слишком большой риск потерять все и не приобрести ничего. После «Прости, но я не могу быть с тобой, только как друг, прости» не бывает никакой дружбы. Она медленно, но верно уничтожается, испытания безответной любовью она не проходит.
Когда Элен исполнилось двадцать, Машке было двадцать четыре. Родителям Элен предложили работу в Англии, и дочь они хоть и звали с собой, но были готовы и оставить в России. Это было единственным, что радовало девушку, потому что о расставании с Машей она думать не могла. Но в последний момент Маша поделилась тем, что заставило Лену вмиг передумать и возжелать отправиться на учебу в Лондон, вместе с родителями, подальше от родного дома. Машка выходила замуж, звала свидетельницей, и это било по оголенным нервам сильнее ножа в спину.
Поздравляя молодоженов, Элен прятала слезы. А потом отозвала Машку в укромный уголок ресторана, пьяно рассмеялась, потом заплакала, а потом выложила все, как на духу – что любит уже три года, что не может думать ни о ком, кроме нее, что никогда ни на что не претендовала, но вынести этой свадьбы не может, что порывалась наглотаться таблеток, но потом решила не портить подруге праздник, что ни в чем не обвиняет, но уезжает в Англию и не намерена возвращаться… Потом еще раз поздравила, поцеловала шокированную невесту взасос, развернулась и выбежала из ресторана, забыв внутри плащ, сумку и кошелек. Домой возвращалась пешком через весь город, потом пила два дня и не могла найти в себе силы ответить на Машкины звонки иначе, кроме как sms-кой «Жива, в порядке, хочу побыть одна, прости». Стыд за свое поведение и несдержанность сжигал изнутри, идея встретиться с Машей и посмотреть ей в глаза вызывала тошноту и дрожь в руках, и в итоге через неделю Элен так и улетела в Лондон, больше ни разу не повидавшись с подругой.
Возобновить общение Элен осмелилась только из Англии, через две недели после приезда. Тема свадьбы в разговорах не поднималась, и постепенно, со временем, звенящее напряжение отступало, позволяя вернуться доверию и беззаботности. О муже Маша не упоминала долго, лишь год назад завела разговор на эту тему, и оказалось, что девушка подала на развод, потому что вчерашний рыцарь оказался лжецом и бабником. Заведенная до предела, взвинченная и расстроенная, она тогда бросила еще одну фразу, память о которой была живее всех живых в сознании Элен: «Почему ты не призналась мне раньше?! С тобой мы обе были бы счастливы, а теперь…». Что «теперь», она тогда не договорила. Отмахнулась, всхлипнула, осушила залпом стакан с успокоительным и сказала лишь четыре слова: «я пока не готова». «Пока» грело душу, но надежда была настолько призрачной, что Элен старалась как можно меньше вспоминать о том разговоре.
Добежав до квартиры, Элен влетела в свою комнату и, даже не сняв куртку, включила компьютер. Усевшись в кресло, быстро одела гарнитуру, устроив поудобнее микрофон, включила веб-камеру, зашла в скайп и сразу вызвала контакт «Марья». Контакт отозвался сразу же, и на экране появилась самая любимая и самая… домашняя. Именно это слово подходило Машке, которая устроилась перед компьютером по-турецки, облаченная в пижамные штаны и светлую хлопковую майку. В данный момент подруга с упоением поглощала фруктовый йогурт.
— Доброе утро, — широко улыбнулась Элен.
— Привет. Добралась до дома, бесстыжая?
— А как же. Так почему я бесстыжая?
— Потому что вынуждаешь меня бороться с моей авиафобией, — страдальчески вздохнула Машка.
— Так ты все-таки приедешь?! – восторженно воскликнула Элен, с трудом сдерживая порыв обнять Машку… вернее, монитор, на котором показывали Машку. Собственно, только последнее и сдержало. Ну, и еще – активированная вебка.
— Прилечу, — нарочито мрачно заметила Маша и облизнула ложечку. – Да, прилечу. Через неделю. Готовься встречать.
— Машка… я тебя люблю! – выпалила Элен, даже не подумав в этот момент, что для них двоих это звучит двусмысленно. И меньше всего была готова к тому, что Машка, серьезно глядя в вебку, кивнет:
— Я тебя тоже. Кстати. Я не просто так приезжаю. Я работать приезжаю.
— Что?.. – ошалело переспросила Элен, чуть не упав со стула.
— Работать, говорю, приезжаю. Переезжаю я короче к тебе, лягушка-путешественница. Кстати, пожить на первое время пустишь?
— Машка!!! – вне себя от счастья возопила Элен. Маша поморщилась, но не сдержала хихиканья:
— Тише ты, полоумное эмо! У меня колонки на всю включены!
— Sorry, — улыбнулась Элен, задыхаясь от счастья. – Просто… ты…
— Готовься, в общем, встречать, мелкая.
— Скажи только, когда!
— Скажу, не боись. Кстати, тебе идет новая прическа. Встречу – растреплю эту шикарную укладку на фиг!
— Почему? – издала смешок Элен, щелкнув зажигалкой и закурив.
— В порыве неконтролируемой страсти, — невозмутимо отозвалась Маша.
— Это обещание?
— А то.
Элен, пребывая в состоянии полного шока, бросила взгляд на календарь.
— Приедешь в первый день весны… Привези мне кусочек русской, ладно?
— А что, в Лондоне какая-то особая весна?
— Знаешь, тут и весна – не весна, если ты позабыла свой город дождей…
— Я тебе привезу банку дождевой водицы, — хихикнула Машка.
— Thank you. Буду ждать!
В первый день весны промокшая под проливным дождем Элен встречала Машку в аэропорту. Встречала букетом белых роз, пылкими объятиями и сдавленным шепотом о любви то на русском, то на английском. Это смахивало на истерику, в общем-то, оно ей и являлось – настолько бесконтрольного и переполняющего счастья Элен еще никогда не испытывала. Но счастья стало еще больше, когда Машка просто заткнула ей рот поцелуем, а отстранившись, невозмутимо улыбнулась:
— Помнишь, я говорила, что пока не готова? Теперь – готова.
Целоваться с ней – то жадно и ненасытно, то медленно и тягуче, под лондонским дождем было как-то особенно сладко.