Нет, я прочла далеко не всё, что писали о Пушкине. Здесь - мои первые выводы и предположения. Никогда мнение читателей не будет в глазах пушкинистов обоснованным и независимым, поскольку читатель не имеет дела с первоисточниками, не знает многих фактов, известных литературоведам.
Но читатель имеет право высказаться, не претендуя в итоге на истину в последней инстанции.
Итак, мои первые итоги.
Отношение Пушкина к жене основано на домострое, но мягкое. Верил в "чистейшей прелести чистейший образец", но ревновал, зная её успех в свете. Сам много раз вызывал её ревность. Постоянно напоминал жене о своём превосходстве над ней, поучал, но был добр и снисходителен. В его донжуанском списке есть подруга Наташи, её троюродная сестра Идалия Полетика. Там же - её родная сестра Александра Николаевна, жившая в доме Пушкина вместе с третьей сестрой, Екатериной Николаевной, будущей женой Дантеса.
Идалия Полетика стала злейшим врагом Александра Пушкина. Причина - дуэль Пушкина с её "верным" обожателем Жоржем Дантесом, который в результате был изгнан из России. Это было крушением её надежд...
Кстати, стишок с датой "1 апреля" вообще к Идалии не относится.
До мая 1836 года всё было неплохо в отношениях Идалии с семьёй Пушкина. Если не считать ревности самой Натали. Однажды в письме к Наташе (30 октября 1833 года) Идалия написала, что передаёт свои поцелуи Пушкину. Наташа увидела повод к ревности. Александр, к тому же, ругал Наташу за то, что дружит с Полетикой, известной блудницей, СЛУШАЕТ ЕЁ СПЛЕТНИ И ДУМАЕТ О МУЖЕ БОГ ВЕСТЬ ЧТО. И в отместку за ссору с Наташей он явится к Полетике "за поцелуями лично". Видимо, чтобы отомстить Идалии за сплетни в его адрес... Слова, слова, слова...
И он, ВЕРОЯТНО, "явился к ней за поцелуями лично"! Своим должникам он не прощал...
Долг платежом...? Или "мне отмщение..."? Всё за слова, слова, слова...
И отомстил. Как отомстил - вопрос... И стал врагом...
Зато рядом с Полетикой были "верные", такие известные мужчины, как офицер Ланской - её многолетний любовник, "красные кавалергарды" во главе с её братом Трубецким, Дантес - её обожатель, возможно - претендент на близкие отношения - "крепко и навсегда" (из их переписки 1837 года - слова Идалии).
Идалии Полетике хотелось отомстить Пушкину ТОЙ ЖЕ МОНЕТОЙ! Потому и пригласила Натали к себе, оставив её наедине с Дантесом? ВЕРОЯТНО, она подготовила - или знала об этом - послания к Пушкину, причислявшего его к ордену рогоносцев.
Но Дантес был "влюблён" в Наташу и надеялся на взаимность. (Я беру в кавычки слово, поскольку сомневаюсь в искренности чувств Дантеса, считаю эти влюблённости игрой для прикрытия его истинных предпочтений.) Однако, Наташа сказала "нет" - или ничего не сказала - быстро покинув квартиру Идалии. Она рассказала Вяземским и сестре Александрине то, что сочла нужным рассказать... Возможно.
Зато Идалия пошла дальше - она довела интригу до конца: Пушкин узнал о свидании Наташи с Дантесом. С первой же минуты он понял, что автор присланного ему пасквиля - "одна дама", Идалия (он, ВЕРОЯТНО, назвал ЭТО ИМЯ графу Соллогубу в ответ на его вопрос), что всё направлено против его жены, чтобы осквернить этот боготворимый им "чистейший образец". Но умолчал о том, что это было МЕСТЬЮ ему, Пушкину!
Только такое осквернение могло выбить почву из-под ног обидевшего Идалию Пушкина, которому многие того же желали. Пушкин знал причину! Пушкин знал - за что! Но ему важно было следствие - он послал вызов Дантесу, но не как автору "шутовского диплома" рогоносцев, хоть и причислял его к таковым. Дантес должен был ответить за всё, за всех, кто его ненавидит. Бумеранг, пущенный самим поэтом когда-то, все его ошибки и грехи, все его просчёты и глупости, летел уже в его сторону, сметая все оправдания и надежды...
Наташа до последней минуты оставалась для него прежней и чистой.
Пушкин сам уже давно ждал причины, последней капли, чтобы встать к барьеру, он предчувствовал. И дело здесь не в любовных интригах... Они стали лишь поводом, последней каплей...
Наташа была верной женой, надёжной подругой Пушкину. Но любила ли его она, если знала о его связи с сестрой - а она знала, она многое знала: он заставлял её страдать. И что она должна была чувствоать к нему, неверному мужу? Любовь? Нужно очень посмеяться над этой женщиной, если думать так. Он был её мужем и отцом её детей. Не достаточно ли этого?
Причины дуэли? Я ЦЕЛИКОМ ПРИНИМАЮ выводы русского философа 19 века В.С. Соловьёва, который пишет:
"Главная беда Пушкина были эпиграммы. Между ними есть, правда, высшие образцы этого невысокого, хотя законного рода словесности, есть настоящие золотые блестки добродушной игривости и веселого остроумия; но многие другие ниже поэтического достоинства Пушкина, а некоторые ниже человеческого достоинства вообще, и столько же постыдны для автора, сколько оскорбительны для его сюжетов. Когда, например, почтенный ученый, оставивший заметный след в истории своей науки и ничего худого не сделавший, характеризуется так:
Клеветник без дарованья,
Палок ищет он чутьем
И дневного пропитанья
Ежемесячным враньем, —
то едва ли самый пламенный поклонник Пушкина увидит здесь ту «священную жертву», к которой «требует поэта Аполлон». Ясно, что тут ... нельзя было ожидать, чтобы жертва чувствовала при этом благоговение к своему словесному палачу.
Таких недостойных личных выходок, иногда, как в приведенном примере, вовсе чуждых поэтического вдохновения, а иногда представлявших злоупотребление поэзией, у Пушкина, к несчастью, было СЛИШКОМ МНОГО даже и в последние его годы. Одна из них создала скрытую причину враждебного действия, приведшего поэта к окончательной катастрофе. Это — известное стихотворение «На выздоровление Лукулла», очень яркое и сильное по форме, но по смыслу представлявшее лишь грубое личное злословие насчет тогдашнего министра народного просвещения Уварова...
В его отношении к неприязненным лицам не было ничего ни гениального, ни христианского, и здесь — настоящий ключ к пониманию катастрофы 1837 года.""
И это после того, как царскими указами Пушкин был облагодетельствован чинами и званиями, позволявшимиими ему не только спокойно работать над историей Петра Первого, но и жить безбедно! На добро отвечать злом? Уж не болен ли поэт?