- Ух, ты, поляна какая! Куда это мы вышли? Гляди, сколько ромашек! А крупные какие! А высокие – мне почти по пояс.
- Ага! Ух! Вот это да!
- Сань! Ты где?
- Я в ромашках! Лежу, валяюсь! Небо надо мной, как сомбреро!
- Какое сомбреро?
- Песня такая есть! А ромашки надо мной, как лес! Головками качают! Красотища! Не уйду никуда.
- Чего?
- Говорю: не уйду никуда! Здесь останусь. Сейчас напрягусь и буду превращаться… во что? В насекомое – съедят. Травы, цветы – до осени. Остаётся в камень – он вечен. Ты чего примолкла?
- Любит, не любит… Любит, не любит…
- Лен! Чего примолкла? Ты где вообще?
- Я тут! Гадаю! На ромашках! Любишь ты меня или притворяешься. Сейчас я тебя на чистую воду… Любит, не любит…
- Чего гадать, когда я здесь! Спроси! Ты спроси, и я скажу, только ты спроси…Чего ромашки переводить!
- Не любишь! Сейчас ещё попробую!
- Так, глаза закрыть, напрячься, думать… думать…
- Опять не любишь! Ни капли! Третью срываю!
- Я камень… Я лежу здесь тыщу лет. По мне ползает всякая гадость. Тьфу! Не то… Ленка! Ты как там?
- …………………………
- Чего молчишь, Лен!
- Не любит… Подожди! Любит, не любит…
- Я камень. Я ничего не ощущаю, ничего не чувствую. Нет, это не то. Какой смысл тогда здесь торчать? А вдруг ещё под меня змеи заползут, червяки – они это любят. Ой!
- Сань, ты чего?
- Не хочу, нет!
- Чего не хочешь?
- Камнем не хочу! Змей боюсь! И вообще, куда ты делась? Бросила меня, понимаешь…
- Не любит… Любит…
- Лен, ну хватит заниматься глупостями! Кому ты веришь? Иди сюда, тут шмель летает! Два! Дирижабли! Иди посмотри!
- Никогда! Всё кончено! Столько ромашек испортила, а всё время выходит, что ты относишься ко мне наплевательски! Ну, что такое, в самом деле? Санька, ты что, издеваешься или нарочно?
- Что?
- А вот это? Все ромашки нагадали «нет»!
- Что ж ты всю поляну оборвала? Не жалко цветы?
- Не увиливай. Как это – ни одна не нагадала, что ты меня любишь!
- А тебя волнуют только собственные переживания! Я тоже, может, в претензии! Претензюю!! Я тут чуть в булыжник не оборотился, подо мной змеи, а до тебя не докричишься! Терзаешь бедные ромашки.
- Какие ещё змеи? Чего ты выдумываешь? Ты что, пугаешь меня?
- Где там пугать, когда я уже умер? Посмотри, что это впилось мне в шею? Я не вижу. Кстати, больно. Точно, змея.
- Это муравей.
- Такой огромный? Он влил в меня стакан яду. Держите меня, я покойник.
- Дуришь, да? Вруша. Ты мне зубы не заговаривай. Изменник!
- Ты выполнишь последнюю волю умирающего?
- С удовольствием! А сама пойду искать искреннего, любящего и преданного.
- Думаешь, найдёшь?
- Обязательно!
- Благословляю вас… Но сначала собери все лепестки, что ты оборвала с бедных ромашек и засыпь меня. Пусть это послужит мне могилой.
- Тебе не это послужит могилой.
- А что?
- Ты лежишь под своим сомбреро и не видишь ничего. А я вижу. В трёх метрах от тебя куча муравьиная. Огромная.
- Ленк, они же меня сожрут.
- Так тебе и надо!
- И тебе меня не жаль?
- Жаль, что связать тебя нечем.
- Не знал, что ты такая кровожадная. Как бывает обманчива внешность. Думал - лютик, а вышло - злютик.
- А ты обманщик!
- Когда это я тебя обманывал?
- Признавайся!
- Признаюсь!
- В чём?
- Не знаю. Во всём. Ой! Кусают же! Признаю-ю-юсь!
- Санька, перестань орать, с ума сошёл?
- Признаю-ю-юсь!!!
Девочка не выдержала и рассмеялась - звонко, заливисто и счастливо и закружилась по поляне. Она танцевала и летала среди белых ромашек, роняя серебристый смех. Голые руки мелькали над головой, и светлое платье надувалось парусом.
Тоненькая и лёгкая, её фигурка купалась в солнечных лучах, и казалось, что лучи просвечивают сквозь неё. Большой эльф, осыпанный золотистой пыльцой…
Он долго глядел на это волшебное видение, так долго, что в глазах запылали оранжевые блики. А девочка то смеялась, то пела, и он испугался, что сейчас у неё вырастут крылья, и она улетит.
- Ленка, - позвал он.
- Что? – о? – о? – как эхо, откликнулась она.
В груди у него закипело. Подступило к горлу, задрожали губы. Он не знал, что это нежность переполнила его и выступила слезами на глазах.
- Я сейчас умру, - сказал он тихо, но каким-то чудом она услышала его.
- Умрём вместе! – воскликнула она с упоением и даже торжественно, подбежала и упала спиной поперёк него, раскинув руки.
Он почти не почувствовал её тяжести. Животом он ощущал её тепло, но она была совсем невесомая. «Какая она лёгкая, - подумал он. – А я и не знал. Я ни разу не брал её на руки. Почему я никогда не носил её на руках?»
Они лежали крестом в ромашках и смотрели в небо. Оно отражалось в их глазах и затягивало, затягивало, обволакивая и приподымая над землёй. Правой рукой он нащупал в траве её левую ладошку. Ладошка откликнулась, и две руки переплелись пальцами.
- Птицы летают…
- Я люблю тебя.
- Это орлы.
- Я тебя люблю.
- Парят прямо над нами…
- Я люблю тебя, Ленка.
Она закрыла глаза.
Пара орлов кружила в небе над ромашковым лугом. Птицы парили, поднимаясь всё выше и выше в потоках горячего воздуха, постепенно превращаясь в еле заметные точки…