Академик Н. А. Козырев. Судьбы связанные с Лугой

Алексей Аимин
       О том, что когда-то в наших местах жил знаменитый астрофизик академик Н.А. Козырев, я узнал из путеводителя В.И. Зерцалова, изданного в 1972 году. Всего одна строчка: «Если вы побываете в деревне Мерево, на берегу Меревского озера, вам покажут места, где в 1950 году известный астроном Пулковской обсерватории Н. А. Козырев обнаружил следы стоянки первобытного человека». И все. Ни одного свидетельства, ни в лужском музее, ни в работах краеведов.
       Приведу для начала очень сокращенный перечень заслуг этого выдающегося человека. В 1934 г. Н.А. Козырев разработал теорию протяженных фотосфер звезд, которая получила название теории Козырева-Чандрасекара. Развил теорию солнечных пятен. Обнаружил в 1953 г. молекулярный азот в атмосфере Венеры и в 1963 г. водород в атмосфере Меркурия. Рассчитал температуру в центре Юпитера. Наиболее значительный результат в наблюдательной астрономии - получение в 1958 году спектрограмм лунного кратера Альфонс, которые свидетельствовали о существовании на Луне вулканических явлений. За обнаружение лунного вулканизма Н.А.Козырев удостоен Международной академией астронавтики в 1969 г. именной золотой медали. Его именем названы малая планета «2536 Kozyrev» и один из кратеров на Луне.
       Какими судьбами всемирно известный академик оказался здесь, оставалось загадкой. Найти людей, кто бы был знаком или хотя бы видел Н.А. Козырева в наших местах в начале 50-х, не представлялось возможным. Пришлось искать ответ в биографии ученого и его работах. Действительно, в журнале «Советская археология» (выпуск XVI за 1952 год, стр. 299-301) была опубликована статья Н.А. Козырева «Новая неолитическая стоянка, обнаруженная в Ленинградской области». Отметим, что из десятков научных публикаций ученого-астрофизика это была единственная статья, не связанная с его основной деятельностью. Очень загадочно…
       Биография Николая Александровича Козырева могла бы лечь в основу остросюжетного романа. Он родился 2 сентября 1908 г. в Санкт-Петербурге в семье горного инженера Александра Адриановича Козырева. Выходец из русских крестьян Самарской губернии, Козырев-старший дослужился до чина действительного статского советника, что давало ему привилегии потомственного дворянина. Мать будущего ученого, Юлия Николаевна, была из рода самарского купца Шихобалова.
       Окончив среднюю школу, в 1924 году Николай Козырев поступил в педагогический институт и в семнадцать лет опубликовал свою первую научную статью. По настоянию профессоров он был переведен на астрономическое отделение физико-математического факультета Ленинградского университета. Через четыре года, получив диплом, Н.А. Козырев был принят аспирантом в Главную астрономическую обсерваторию СССР в Пулкове. В 1931 году вместе с В.А. Амбарцумяном они были зачислены в штат специалистами 1-го разряда. Первые же научные работы принесли молодому ученому известность. В 1934 г. в лондонском журнале Monthly Notices (ежемесячник Королевского Астрономического общества) он опубликовал теоретическое исследование о лучевом равновесии протяженных фотосфер звезд. К двадцати восьми годам Козырев становится заметной фигурой в астрономических кругах. О нем говорят на съездах и конференциях, во время его лекций студенты стоят в проходах и теснятся на подоконниках.
       Однако своим индивидуализмом и радикальностью взглядов Н.А. Козырев вносил сумятицу в размеренную и несколько бюрократическую жизнь Пулковской обсерватории. Борьба за отстаивание своих методов исследований привела к тому, что в середине 30-х годов о нем говорят уже недоброжелательно. Например, в публикациях газеты «Ленинградская правда» «Лестница славы» (4.04.1936 г.) и «Рыцари раболепия» (18.07.1936 г.) приводятся примеры из жизни Пулковской обсерватории, где делается акцент на преклонение Козырева и Еропкина «перед заграницей», осуждается их невосприимчивость к критике, молодые ученые укоряются в нарушении старых, добрых традиций - «не выносить сора из избы». Но вынесенный сор уже разлетелся и достиг столицы.
       Не так давно стала известна формулировка обвинения, предъявленного целой группе ленинградских ученых (свыше 100 человек), арестованных в 1936-1937 годах. Дословно это звучит так: «участие в фашистской троцкистско-зиновьевской террористической организации, возникшей в 1932 году по инициативе германских разведывательных органов и ставившей своей целью свержение Советской власти и установление на территории СССР фашистской диктатуры» (справка Управления КГБ по Ленинградской области от 10.03.89 года).
       Разногласия в обсерватории как нельзя кстати подошли под уже организованную компанию - большая часть астрономов была выходцами из дворянских семей. В конце октября 1936 г. был арестован научный консультант по вопросам радиофизики А.П. Константинов. В ночь на 7 ноября 1936 года взяли еще четырех пулковцев: И.А. Балановского, Н.В. Комендантова, П.И. Яшнова и Н.А. Козырева. Козырева арестовали публично. Произошло это 6 ноября в Доме архитектора (бывший Юсуповский дворец) на балу в честь победы Октябрьской революции. Когда после танца Козырев провожал свою даму, к нему подошли двое и вывели из зала.
         Суд над сотрудниками Пулковской обсерватории состоялся в Ленинграде 25 мая 1937 г. на выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР. Семеро ученых, в том числе и Н.А. Козырев, были признаны виновными по ст. 58 УК РСФСР и приговорены «к 10 годам тюремного заключения с поражением в политических правах на 5 лет, с конфискацией всего, лично им принадлежащего имущества». Без защиты, только с учетом собственных признаний «виновных», заседания длились по пять минут. А.П. Константинов, судимый в тот же день, был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян уже на следующий день.
          Самыми сложными для Николая Александровича оказались первые два года заключения в Дмитровском централе. Попасть в карцер там можно было за любой ничтожный проступок, например, за кашель: оказывается, при кашле надо было укрываться одеялом. Ходить тоже запрещалось: днем заключенный должен был сидеть на табурете, ночью лежать на койке. За нарушение правил Козырева отправили в карцер на пять суток (просидел шесть). Это случилось в феврале 1938 г. Температура в подвальном карцере держалась около нуля градусов. Туда заключенных заталкивали босыми, в нижнем белье, а из еды раз в сутки выдавали 300 г черного хлеба и кружку горячей воды. Из-за отсутствия дневного света счет времени можно было вести только по числу выданных пайков. О кружку с водой можно было погреть закоченевшие руки. И тогда Козырев стал горячо молиться. Он всю свою жизнь твердо верил, что именно благодаря молитвам продержался в карцере. Об этом написал А.И. Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛАГ».
         В 1939 году Козырева перевели в Норильский лагерь, что было в какой-то степени для него спасением. Для авиастроения стране требовались медь и никель. Геологоразведку и геодезические съемки в карьерах и котлованах строящегося горно-обогатительного комбината могли производить только специалисты высокой квалификации. Козырев очень пригодился и был даже расконвоирован - все равно бежать некуда. Однако через полтора года вновь был арестован и вторично осужден.
         В органах НКВД существовало негласное правило: никто из заключенных по троцкистскому заговору не должен был выйти на свободу. Для этого использовался отработанный прием. Примерно к середине срока, когда становилось ясно, что человек выдюжит, на него заводилось новое дело. Чаще всего судили по расстрельной статье: проведение враждебной контрреволюционной агитации среди заключенных. Поводов для обвинения в антисоветской пропаганде можно было найти уйму, штатные стукачи предоставляли доносы в большом количестве. Например, к Козыреву был приставлен проворовавшийся бухгалтер, который подкидывал провокационные вопросы, цитируя классиков марксизма. Скучавший по интеллектуальному общению, Николай Александрович потерял бдительность. Он иногда упоминал пункты обвинения, предъявленного ему на суде: подсудимый - сторонник теории расширяющейся Вселенной; считает Есенина и Гумилева хорошими поэтами, а Дунаевского плохим композитором; во время одной драки в бараке заявил, что бытие не всегда определяет сознание; не согласен с высказыванием Энгельса о том, что Ньютон - индуктивный осел. Козырев  не стал отказываться от своих убеждений, но последний пункт все-таки решил оспорить. Председатель суда его спросил:
        - Значит, вы не согласны с высказыванием Энгельса о Ньютоне?
        - Я не читал Энгельса, но знаю, что Ньютон - величайший из ученых, живших на Земле, - ответил астроном.
        Верховный суд РСФСР счел приговор Таймырского суда - 10 лет - либеральным и заменил его высшей мерой - расстрелом. Но норильское лагерное начальство не торопилось с исполнением приговора: Козырев был нужен им как специалист. Находившийся в том же лагере историк и этнолог Лев Николаевич Гумилев, сын Николая Гумилева и Анны Ахматовой, по линии жизни на руке будущего академика предсказал, что расстрела не будет.            Действительно, лагерное начальство затягивало исполнение приговора, ссылаясь на отсутствие в Дудинке расстрельной команды. Это обстоятельство и спасло Козырева. Пулковские астрономы Д.И. Еропкин, М.М. Мусселиус, Е.Я. Перепелкин, проходившие с ним по одному делу и попавшие в другие лагеря, были расстреляны.
        В августе 1944 года на имя Народного Комиссара Внутренних Дел СССР поступило заявление от академика АН СССР Г.А. Шайна с ходатайством об освобождении из заключения астронома Козырева. Берия, получивший донесения о разработке в США атомной бомбы, уже понял ошибку своих предшественников и начал вытаскивать из лагерей выживших ученых. К концу войны были освобождены П.И. Лукирский, В.Р. Бурсиан, Ю.А. Крутиков и другие. Видимо, и Козырев попал в этот «счастливый список».
        Пересмотр дела Н.А. Козырева растянулся на полтора года. Следователь Богомолов был несколько озадачен порученным делом. Он намеренно затягивал производство, подозревая, что это очередная проверка его лояльности к врагам народа. Но после повторного напоминания сверху Богомолов без труда смог доказать, что «вынесенный приговор (25 мая 1937 г.) по делу Козырева состоялся по необоснованным данным». Эта весьма редкая для того времени формулировка хоть и не привела к реабилитации, но дала Козыреву главное - свободу. Он был освобожден в последних числах декабря 1946 года. Всего через три месяца Козырев защитил диссертацию на тему «Источники звездной энергии и теория внутреннего строения звезд». Как ему это удалось - остается загадкой. Академик Г.А. Шайн, хлопотавший об освобождении Козырева, пригласил его на работу в Крымскую астрофизическую обсерваторию.
         И с этого момента начинается почти десятилетний пробел в биографии Н.А. Козырева. Конкретных данных, где он в это время проживал, нет. По официальным документам Козырев числился в штате Крымской обсерватории, однако чаще его видели в Пулково. Скорее всего, этот период (особенно первые 5 лет, когда еще был жив Сталин) связан с его проживанием вне больших городов. Эту версию подтверждает известный биографический факт: в 1948 году в одном из Ленинградских театров произошла случайная встреча Козырева с Николаем Богомоловым, и тот посоветовал своему бывшему подследственному не появляться в Ленинграде. Действительно, таймырский приговор 1942 года еще оставался в силе, и Козырев понимал, чем ему это могло грозить. Однако здесь его удерживали дела. Козырев каждый раз рисковал, когда читал доклады в аудиториях Пулково или встречался с родными в Ленинграде.
Именно к этому периоду (1949-1953 гг.) относится появление Н.А. Козырева в наших местах. Выбор был не случаен, из Луги в Пулково можно было доехать, не заезжая в Ленинград. Кроме того, еще во время заключения у Николая Александровича открылась язва желудка. Были у него и другие заболевания, которые он не афишировал. «Еще с 1955 года, после тяжелой болезни, - рассказывал после смерти отца его сын Федор, - одна нога у отца оказалась короче другой, но он ходил без палочки». Несколько лет он отдыхал в деревне Бетково, расположенной на берегу Меревского озера. Здесь и позже у Козырева была дача (до середины 70-х годов), куда он иногда приезжал.
        В Бетково у Николая Александровича не было возможности заниматься астрофизическими наблюдениями. И тогда страсть к исследованиям проявилась в совершенно далекой от его любимых звезд археологии. Козырев любил кататься на велосипеде и плавать на лодке, хорошо знал окрестности. Однажды на песчаной отмели Меревского озера он нашел наконечники стрел, скребки и керамические осколки. Это были следы неолитической стоянки, о которой позже он написал статью.
        Имеются еще несколько обстоятельств, которые могли связать Николая Александровича с Лугой. В то время здесь проживал известный филолог и антиковед Аристид Доватур, с которым Козырев был знаком еще до ареста. Доватур был двоюродным братом сокурсника и коллеги Козырева по Пулковской обсерватории Александра Николаевича Дейча. Отсидев в лагерях по ложному обвинению, Доватур не имел права жить в больших городах и в 1947 году поселился в Луге. Возможно, именно через Козырева Дейч передавал своему брату заказы на переводы книг и деньги, в которых Доватур так нуждался. В Луге проживали родственница Николая Александровича по материнской линии (двоюродная или троюродная сестра) и… Вера Николаевна Кузнецова – его первая жена. История жизни этой женщины достойна отдельного повествования.
         Вере Кожиной, дочери начальника сейсмической станции в Пулково, было всего семнадцать, когда она встретила высокого голубоглазого аспиранта. Николай был старше ее на семь лет, что, впрочем, не помешало вспыхнувшей любви. Родители Веры были против раннего брака дочери - хотели, чтобы она получила образование, подобающее профессорской дочери. Но через год Вера все-таки становится Козыревой, и в молодой семье рождается сын Александр. Вера посещает курсы иностранных языков и готовится поступать на филологическое отделение Ленинградского университета. Она радуется успехам своего мужа и гордится им.
         Однако, отстаивая свои научные интересы, Козырев быстро наживает себе врагов и завистников. Тучи над ним сгущаются, но супруги понимают это лишь в последний момент. Уже после ареста ради спасения себя и сына Вера Николаевна подает на развод и публично отрекается от мужа. Но этот ход не сработал. Через несколько месяцев начинаются аресты родственников «врагов народа». Вере Козыревой, которой на тот момент только исполнилось 22 года,  дают пять лет исправительно-трудовых лагерей по статье ЧСИР (член семьи изменника Родины). Четырехлетнего Александра забирают сестры Козырева Юлия и Елена.
          Поначалу Вера Николаевна находилась в заключении в Томском лагере, откуда была направлена в Севкузбаслаг. Самыми страшными оказались два последних года заключения. В 1941-1942 гг. лагерная пайка мало чем отличалась от пайка блокадного Ленинграда. Молодая, красивая и интеллигентная женщина вряд ли вынесла бы тяготы лагерной жизни, но в ее судьбу вмешался случай. В Козыреву влюбился начальник охраны лагеря капитан Кузнецов. Он всячески поддерживал ее, перевел на более легкую работу. Такое благосклонное отношение не могло остаться незамеченным, и вскоре Кузнецов был обвинен в связи с политзаключенной. Он был лишен звания и уволен из органов. Освободили Козыреву день в день - 5 сентября 1942 года. Почти сразу же Вера Николаевна вышла замуж за В.П. Кузнецова, ожидавшего ее освобождения. После войны они переехали в Лугу.
        Жизненная активность Козырева поражала многих. Создавалось впечатление, что он хочет наверстать упущенное за 10 лет тюрем и лагерей. Он всегда держал себя в форме, и с начала 50-х внешность Козырева почти не менялась: высокого роста, подтянутый, коротко стриженный или выбритый наголо, выглядел моложе своих лет. Физик и публицист Анатолий Львов, знавший академика в те годы, так описывает впечатление производимое Николаем Александровичем на окружающих: «Женщины влюблялись вмиг, с первого взгляда. Мужчины быстро поддавались обаянию ума, кругозора». Для него всегда открывались двери и сердца. У Николая Александровича, после освобождения из лагеря было три значимых в его судьбе женщины. Татьяна Борисовна Казанская (переводчик и филолог-романист), Елена Борисовна Жигадло (артистка русского театра Эстонии) и  Римма Васильевна Чубарова (ученый-археолог). С Риммой Васильевной он познакомился в археологической экспедиции на Ангаре в 1957 году и прожил с ней до конца своих дней. Кроме довоенного сына Александра, у Козырева было еще трое сыновей: от Т.Б. Казанской - Николай (1952 г), и от Р.В. Чубаровой - Дмитрий (1958 г.) и Федор (1961 г.)
        После разоблачения культа личности Сталина у Козырева появилась возможность перевестись из Крымской обсерватории в Пулковскую (1957 г.)  Одновременно он подал апелляцию на отмену второй судимости. Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 21 февраля 1958 года приговор Таймырского окружного суда по делу Козырева был отменен и ученый был полностью реабилитирован. Попав в первую волну реабилитации, Козырев в качестве компенсации получил небольшую квартиру в Ленинграде на Алтайской улице. Правда, в этой квартире он бывал редко, там жили его родственники. Сам он жил в Пулкове, где организовал лабораторию для своих опытов по причинной механике, а весной и осенью по-прежнему выезжал в Крым для астрономических наблюдений.
         Теорией Козырева, в которой утверждалось, что время имеет свойство растягиваться и сжиматься (теоретическое обоснование возможности создания машины времени), заинтересовались советские спецслужбы. Они даже предложили ученому материальную поддержку его исследований. Но Николай Александрович отказался, так как в условиях сотрудничества оговаривалось засекречивание полученных результатов. Возможно, этот отказ повлиял на дальнейшие события. В 1959 году, через год после выхода в свет книги Н.А. Козырева «Причинная или несимметричная механика...», три известных академика - Л.А. Арцимович, П.Л. Капица и И.Е. Тамм выступили в газете «Правда» с грубыми нападками на ученого. Эта статья, как считают сегодня исследователи наследия Козырева, «не научная дискуссия, а политический окрик за научное инакомыслие». В то время в СССР было принято считать такие статьи руководящим указанием. Поэтому Н.А. Козырев длительное время был лишен возможности публиковать результаты своих исследований. А исследовал он и атмосферу Венеры, и кольца Сатурна, и спутники Юпитера. Он изучал их сейсмическую активность, делал спектральные анализы и вычислял температуры их поверхностей.
       Но почти все его открытия замалчивались или не признавались. Лишь через одиннадцать лет, после высадки американских астронавтов на Луну, Н.А. Козыреву был вручен диплом первооткрывателя лунного вулканизма. Подтверждения его открытий часто поступали из-за рубежа - американские Вояджеры зарегистрировали на спутнике юпитера 8 действующих вулканов.
       В конце сентября 1969 года Академия астронавтики (штат Нью-Мексико, США) приняла решение о награждении профессора Н.А. Козырева именной золотой медалью с вкрапленными семью алмазами, изображавшими ковш Большой Медведицы. Формулировка звучала так: «За замечательные телескопические и спектральные наблюдения люминесцентных явлений на Луне, показывающие, что Луна все еще остается активной планетой». Почти год спустя академик Л.Н. Седов, вице-президент Международной астронавтической федерации вручая Н.А. Козыреву награду, сказал: «Такая медаль присуждена пока только двум советским гражданам – Ю.А. Гагарину и Вам».
        Международное признание достижений Козырева раздражало многих. Действительно все выглядело несколько парадоксально: именная медаль из США, золотая цепь от астрономов ФРГ, и ничего от нашей Академии наук. А все потому, что Николай Александрович для своих коллег был очень «неудобным» человеком. Его теорию о времени, как одном из источников энергии во вселенной, они воспринимали в штыки. Действительно, своими теоретическими выкладками Козырев если не перечеркивал, то подвергал сомнению теорию самого Эйнштейна. Представьте себе, если бы они были приняты, то десятки, а может и сотни диссертаций уважаемых академиков тут же превратились в макулатуру. Потому в академических кругах Козырева воспринимали как опасного еретика. Все его обращения в Академию наук не о признании, а хотя бы публикации результатов его исследований оставались без ответа, а исследования почти не финансировались. В 60-70-х годах главным единомышленником и поборником теории времени был В.В. Насонов, да и тот помогал Козыреву проводить эксперименты безвозмездно.
        Быть признанным за рубежом и отвергнутым своими - тяжелое бремя. Может потому наибольшее взаимопонимание у Козырева возникло с учителем физики из Рязани. Их первая встреча произошла в Москве в 1963 году на квартире писателя О.В. Волкова. Александр Исаевич Солженицын, а это был именно он, подарил в тот день Козыреву свою только что вышедшую книгу «Один день Ивана Денисовича». Этот экземпляр с подписью автора: «Николаю Александровичу Козыреву - восхищаясь его мужеством и преклоняясь перед его трудом. 7 июля 1963 года. А. Солженицын», и сейчас хранится в семейном архиве. Двух несгибаемых людей писателя и ученого сближали не только судьбы, но и философские взгляды на мир. Вот как характеризует их отношения сын Козырева Дмитрий: «Схожим был не только строй мысли этих двух русских интеллигентов. Оба они в молодости считали себя твердыми атеистами. Однако после чудовищной бури, чуть было не уничтожившей страну, у притворов храмов стали собираться чистые сердцем люди, в том числе Солженицын и Козырев». Встречались они всего несколько раз, но переписывались регулярно.
         В 1970 году Козырев оформил документы на поездку в Америку, для вручения ему там вышеупомянутой медали. Перед самым отъездом он съездил в Рязань, где навестил Солженицына. Николай Александрович знал, что Солженицын находится под надзором органов госбезопасности, но все же поехал, чтобы морально поддержать Александра Исаевича. Вернувшись в Москву, он вдруг узнал, что виза ему отменена.
         С этого времени, Козырева в научной среде «терпели» с трудом, выжидая момент, чтобы от него избавиться. Все 70-е годы его продолжали обвинять в шарлатанстве, статьи по-прежнему не печатали. Наконец, 10 апреля 1979 года академик Козырев был уволен из обсерватории по сокращению штатов. Это для него было самым сильным ударом - без работы Козырев себя не мыслил. Долгие тяжбы с письмами в адрес Академии наук СССР, принесли ему лишь восстановление на полставки как консультанта. Последней каплей стал подписанный в конце 1982 года академиком АН СССР А.М. Прохоровым приказ полностью уничтожить тираж напечатанного сборника № 9 «Проблемы исследования Вселенной», только из-за того, что в него были включены статьи Н.А. Козырева.
        Из-за всех этих переживаний обострились старые болезни и в 1983 году Николай Александрович скончался. Через четыре месяца умерла и его жена Римма Васильевна (Чубарова). Оба они похоронены в одной могиле на Пулковском кладбище. Весной 1983 года окольными путями (через гавайского астронома Д. Крикшэнка) семья Козырева получила весточку из Вермонта: «Очень я любил Николая Александровича и надеялся, что он доживет до признания его работ. Царство ему небесное. Александр Солженицын».
Имя Козырева никогда не будет забыто. Никто не вспомнит тех напыщенных академиков стоявших стеной на его пути. А его будут помнить, ведь он обогнал свое время. Лучше, чем Андрей Вознесенский в одном из своих посвящений Н.А. Козыреву не скажешь:

Вольноотпущенник Времени
возмущает его рабов,
Лауреат Сталинской премии тех, довоенных годов
Ввел формулу тяжести времени.
Мир к этому не готов.

        Действительно, мы еще не готовы полностью оценить его интуицию и признание его заслуг еще впереди. А пока, продолжаются эксперименты с лучами и зеркалами Козырева, приносящие удивительные результаты. Все чаще появляются данные экспериментов современных ученых по частицам, двигающимися быстрее скорости света. А это значит, что теоретические выкладки Козырева продолжают свое победное шествие.

        PS  Теория времени, по воспоминаниям самого Николая Александровича, у него оформилась в 1953 году. Вполне возможно, что это произошло здесь, на лужской земле, в деревне Бетково, где он часто уединялся и размышлял.
В 1976 году Н.А. Козырев последний раз приезжал в Лугу, заходил в библиотеку, где работала его первая жена Вера Николаевна Кузнецова. Она пережила Козырева на 10 лет и похоронена на лужском кладбище. На годовщину смерти матери приезжал ее сын Александр. Вряд ли кто-то ухаживает за ее могилкой, у нее, как и у Козырева не было близких подруг. Люди, пережившие сталинские лагеря, как правило, не заводили друзей, и мы не вправе их за это судить.