Тайна склепа инокини Елизаветы Годейн
Давайте перенесемся в Москву 1875 года.
В роскошный особняк княжны Анны Кирилловны Годейн из знатного рода Багратионов. Знаменитому военачальнику Петру Багратиону, герою Отечественной войны, она приходилась двоюродной племянницей.
Обычно гостеприимный, полный света и музыки дом в тот горький день был полон печали и темноты.
После тяжелой болезни скончалась Анна Кирилловна, оставив дочь Лизу. Одну на белом свете...
Уже несколько дней Лиза не выходит из комнаты матери. Именно те дни и станут решающими в ее судьбе – она резко и навсегда изменит свою жизнь! И этот поворот судьбы уведет ее из роскошной столицы в далекий, заброшенный богом край, в наше Поволжье.
К необычной судьбе этой женщины я обратился потому, что считаю ее одной из первых женщин-благотворительниц, которые оставили след в степных краях наших.
Я пересмотрел немало дореволюционных материалов о благотворителях и меценатах за историю Российской империи. И поверьте, встретить среди них женское имя, тем паче монахини – большая редкость! Ну, словно найти ценный женьшень в глухих таежных дебрях.
ПРЕРВАТЬ ЧРЕДУ ПОТЕРЬ...
Семья Лизы Годейн входила в круги блистательного московского общества.
Дети, сестры Саша и Лиза, получили прекрасное образование, изъяснялись на иностранных языках, часто бывали за границей в Париже, Лондоне…
- Нужда не стучится в их особняк под Москвой, он ломится от фамильного богатства,-судачили родственники поплоше.
Мать Лизы, фрейлина императрицы, мечтала составить выгодную партию дочери Лизе.
На нее заглядывались(а больше - на роскошное приданое!) титулованные бездельники:
- Завидная невеста!
- Но ведь я еще ни в кого не влюблена, - смеялась она, любуясь бирюзовым перстеньком.
Зажиточность и знатное происхождение придавали Лизе чувство полной независимости в высшем свете, где не знали меры роскоши и необузданным страстям.
В роду Годейн гордились своими корнями - еще так живы в памяти подвиги героев 1812 года. Храбрость и талант дяди полководца Багратиона, соратника Суворова и Кутузова, вызывали желание продолжить славное имя рода!
Семья процветала, и над ней не витало ни единого мрачного облачка!
Но шли годы, и роковая судьба приготовила семейству чреду непоправимых утрат! Словно черный, беспросветный рок навис над ними!
Вначале безвременно ушел из жизни отец семьи, майор Николай Годейн. Сильно горевала Лиза - траурные марши заглушили ей музыку мира.
Второй удар! Опасная болезнь унесла в могилу старшую сестру Сашу. И былые радости сестер погрузились в глубокие сумерки небытия.
Третий удар! Измученная горем мать, Анна Кирилловна, недолго пережила их, погребли и ее.
Долгим, тяжким был путь Лизы с кладбища. Она потеряла ВСЕХ… Что осталось теперь ей, кроме жизни, которая оканчивается для всех одинаково…
Опустел ранее брызжущей весельем дворянский дом Годейн, наполнился скорбью.
Лиза молилась до зари со слезами к богу и взывала к судьбе.
Денно и нощно она чувствовала боль, боль и только боль! Она заполонила ее всю и не отпускала. А надо было вести хозяйские дела, переписку, управляться с челядью…
Но теперь Лиза была уверена, что именно ей необходимо прервать страшную чреду потерь!
В горьких раздумьях она принимает непростое решение – отдать себя служению людям, делами духовности и благотворительности.
И что же выбирает? Найти дело, в которое сможет вложить силы и душу, потратить крупные средства, оставленные семьей ей, как наследнице.
А они были огромны – справные имения и плодоносные земли, крупные капиталы в банках, серебряные и золотые изделия…
Елена появляется вдруг в духовной Оптиной пустыни у известного старца отца Амвросия.
Странно, почему стезя привела ее к нему, - задумался я?
И переворошил груды пожелтевших фолиантов.
Оказалось, что в той пустыне были Гоголь и Достоевский, Лев Толстой, многие философы и великие деятели. Они съезжались сюда с Руси за наставничеством и поддержкой в делах благотворительных.
В старинных книгах вычитал я, что отец Амвросий близко к сердцу принял душевные терзания девушки и помог ей в поисках смысла будущей жизни.
Он предлагает ей очень важное дело:
- Потребно помочь нарождающейся женской обители в Саратовской губернии, в сельской слободе Гусевка Камышинского уезда.
Так перед Лизой открылась новая, необычная полоса ее жизни.
И что же наша дворянка?
ИЗ МОСКВЫ - В ГУСЕВКУ...
Лиза принимает решение. Надо ехать!
Она проводит последнюю, прощальную ночь в своем имении в Горках, (будущих ленинских, большевистских). Молится под образами, и как бы разговаривает с родными, прося у бога и у них помощи да благословения в начале нового пути.
Со светлой зарей она отправляется в провинцию, в далекий город Камышин на Волге.
Да, трудно ей было покидать Москву! Осталась за плечами беззаботная, устроенная жизнь с прислугой, балы и дворцы, картины и мраморные лестницы, огромные хрустальные люстры и любимые книжки в золотых кожаных переплетах…
Путь из великолепных Горок в затрапезный Камышин проходил по таким местам, которые ранее ей не приходилось встречать…
Это не было путешествием в цветущий Баден-Баден… Она с тоской увидела разруху и голод, толпы нищих и оборванцев, вымирающие деревни и пьяниц, разбитые дороги – все «мерзости российской действительности» предстали пред ее изумленными глазами.
Теперь, как никогда прежде, она была уверена, что находится на правильном пути.
В Камышине ее встретили с радостью и повезли в скудную деревушку Гусевку.
Лиза с головой погрузилась в дела и нужды захудалой общины и близко к сердцу приняла их, как свои собственные.
А беды были немалые. Так, капиталы монастыря были невелики. И составляли, на 1885 год лишь 11, 5 тысяч рублей...
И на неопытную благотворительницу свалилась такая ноша, что она пришла в смятение - и вернулась в Москву. У нее не было желания обустраивать свою жизнь на задворках империи.
Дабы найти добрые советы и помощь, она вновь посетила отца Амвросия в Оптиной Пустыни.
Хотела уже уйти в монастырь, принадлежащий этой Пустыни. Там доживали свой век многие знатные женщины.
Но старец ответствовал ей:
- Служить Господу в уже устроенной обители – достойный подвиг. Но еще больший – это устроение новой общины, монастыря. И добро этого подвига не в спасении своей души, а в хлопотах о привлечении к служению господнему других чад.
Возвращайся, дочь моя, в Гусевку, где все ждут тебя, и привнеси туда свои труды добра…
А в придворных залах Москвы судачили расфуфыренные, залитые французскими духами фрейлины:
- Лизонька Годейн покинула нас и уехала… Нет, не в Париж и не Мадрид…
- В какое-то сельцо… Боже, какое скверное начало,.. а какие там запахи. Ах, и зачем ей это надо?
- Господи, помоги ей, может и опомнится…
Итак, отец Амвросий благословил Лизу послужить далекой обители между Волгой и Доном.
Когда я читаю ветхие документы, рассказывающие о работе, которую вела эта подвижница, то мне порою становится не по себе. Ведь это было под силу только крепкому и опытному хозяину! Прямо сказать, мужику!
Она продает все свои имения и особняки, земли и сады, снимает в банках со счетов капиталы, обращает их в хрустящие ассигнации, закладывает в ломбарде драгоценности немыслимой стоимости…
По приезду своему в захудалую Гусевку она оплатила кабальные задолженности женской общины. И более того, выкупила все, заложенные за долги, земельные участки.
Здесь, в худосочной общине, начала возводить на свои деньги хозяйственные постройки да жилые здания, прочные и каменные. Она организовала кирпичное производство, чтобы иметь свой строительный материал.
Приняла решение о возведении храма и пожертвовала для этого десятки тысяч рублей.
Но главное для нее, для ее души, были простые люди!
В общину могло теперь прийти много крестьянок, обездоленных жизнью, нуждающихся в помощи и крове.
И Годейн помогала бедноте близлежащих сел, не гнушалась сама выезжать к больным и престарелым. Он закупила большой запас лекарств и оказывала хворым и убогим лекарскую помощь. Фактически она организовала бесплатное медицинское обслуживание.
Она, просвещенная дворянка, радела об образовании детей малоимущих семей. Создала школу, в которой получала азы знаний сельская замызганная детвора.
Житейская благотворительность ее была таковой, что захватывала даже покупку бытовых вещей, предметов домашнего обихода.
Для нее не было мелочей, она ко всем относилась радушно.
Изысканная аристократка Годейн все свое достояние, капиталы отдала на служение мирянам! Даже мебель красного дерева, привезенную из Горок и ценную утварь, она продала. Оставила себе только небольшую, любимую с юности, библиотечку.
Сегодня трудно поверить в такое бескорыстие, но таковы исторические факты, подтвержденные документами старины.
Господи, по силам ли будет ей это испытание? - не раз думал я, листая казенные бумаги тех лет.
Те же беспристрастные факты поведали мне о шипах в ее жизни.
В первые дни пребывания в обители, к ней, гремя связками ключей, заходила настоятельница, особа самоуправная и не жаловавшая эту незваную дворянку.
Теперь же, уделяя внимание образованию сестер-монахинь, Годейн пытается привлечь к этому и настоятельницу. Но, как не странно, в сем благочестивом деле не удосуживалась ее поддержки.
Их взгляды на улучшение жизни в обители расходятся все больше и больше!
Не нравилось властной настоятельнице, что Годейн много средств отвлекает на помощь неимущим жителям дальних и ближних сел. Более того, она норовила помыкать ею. Может, золотые червонцы не давали ей покоя?..
Но настоятельнице даже за все годы не удалось сплести терновый венок для Годейн. Втайне она, нахмурившись, признавалась себе: «Эта дворянка лицом не вышла и страшна как бес, но умна как ангел».
Слух о доброте Годейн все больше струился среди сельчан. Именно к ней в сильный мороз и непролазную слякоть шел простой люд, взывая о милосердии христианском.
К тому же авторитет и знания ее были настолько велики, что Годейн часто выступала мировой посредницей между спорящими сестрами и просто селянами.
Но она не любила слушать хвалебные слова о себе, своей доброте и подвижничестве. Немедленно просила оставить такие разговоры, сердясь не на шутку. Гордыня ей была чужда, не то, что нашим толстосумым чинушам! Непорочная и самоотверженная, она ничего не просила для себя, радея едино о людях.
Благодаря этой неутомимой труженице, простой народ находил в монастырском хозяйстве постоянную работу, хорошую оплату, а тем самым крепкую жизнь семьи.
"НЕ СНЕСУ ОДЕЖДЫ МОНАШЕСКИЕ..."
Елизавета Годейн все отдала для создания и благоденствия Гусевской женской обители, но сама не решалась надеть монашеские одежды.
- Это дело великое и многотрудное, - говорила она о постриге в монашество, – ибо не смогу я выполнять всех правил. Монахини в послушаниях несут много трудов, каких мне не в силах вынести.
Настолько строго и честно оценивала она свои физические силенки, свое слабое здоровье. Ибо тяжелые недуги уже давно одолевали ее, что она и скрывала.
Но, крепкая духом, она многие годы несла свою непомерную ношу, истинно равную монашеской.
И вот в 1882 году она все-таки стала инокиней.
Годейн с заботой занималась хозяйством, была церковной чтицей, ухаживала за садом, хотя ей было очень трудно. Нередко у нее шла горлом кровь, да так, что подолгу не могли остановить.
В свободные часы в уединенной монастырской келье занималась рисованием и написанием иконок.
Любила читать. Старалась следить из захолустья за светской и духовной жизнью, выписывала из Москвы и Петербурга книги да журналы.
Скажем честно, ей хотелось иметь связь с прежней светской жизнью. Ей приятно было читать об успехах и жизни милых московских подруг, которые так и не дождались ее возвращения… Она вела с ними переписку и никогда не порывала связи. Высоко ценила дружбу. Хотя сама была уже бедна и неизлечимо больна.
Здоровье ее год от года ухудшалось. Сказалось бремя тяжких забот и ответственности, да и силенок от рождения было мало отведено.
Тяжелый недуг усиливался. Резко. Она чувствовала, как быстро угасает ее жизненная энергия. Она уже ступила на порог смерти.
Приходя в себя, радовалась, как ребенок, лучу солнца и цветку герани на окошке. Вот что вспоминала ее близкая подруга-монахиня:
- За два-три дня до смерти видела она себя в большом и прекрасном здании и по пробуждении в восхищении говорила: «Ах, как там хорошо! Сколько там народу, и как всего там много». Видение повторялось дважды.
Что виделось ей? Возможно отчий дом и не состоявшаяся семейная жизнь, супруг и детки малые вокруг? Все, что тайком скрывалось в уголках души женской… А может быть и то, что мы называем «Жизнью вечной»…
- Не плачьте, - говорила она стоявшим у изголовья, - я ведь еще живая…
Она закрыла глаза так, словно уснула. За окнами кельи свистела порывами метелица. Мужики ломами долбили промерзшую землю, готовя ей последнее пристанище. В церкви совершили отпевание и инокиню Елизавету (Годейн) погребли в склепе Гусевского монастыря. Звонили щемяще колокола. Так ведают старинные записки. Но так ли это?...
Было ли о том ее духовное завещание? И не чаяла ли она быть упокоенной на земле рода своего Багратионов, в Горках ли, или еще-где... Об этом нет пока ответа.
…Но память о ее нежной и щедрой душе и поныне живет в сердцах людей.
В селе Гусевка восстановлена женская обитель и вознес в небо купола монастырский храм. Все становится на свои места, как когда-то при жизни Елизаветы Николаевны Годейн…
Не так давно на территории этого храма обнаружено возможное место ее упокоения и проводится экспертиза на предмет достоверности личности усопшей...
Тогда и откроется истинная тайна склепа инокини Елизаветы, княжны Годейн из славного рода Багратионов... Она ли здесь погребена?
А может, она вовсе не умерла, а просто неслышно удалилась из земной юдоли с ее заботами и печалями, дабы возвратиться к нам из загадочного небытия...
Яркая жизнь этой подвижницы не сгорела свечой монастырской, ее можно сравнить со светом далекой звезды, всегда сияющей на небесах!