Поездка на Камышовый перевал никак не задавалась. Один день лил дождь, сопровождавшийся шквальным ветром. На другой – туман заполонил всю Сусунайскую долину, он переползал через гору Большевик, сея холод и осеннюю стужу Охотского моря. Но на третий день с утра позвонил мой одноклассник – «морской волк», судовой механик Анатолий и с неистощимым юмором заявил:
- Что, москвичи, озябли? Это вам не Таити с Гаити, а Сахалин. Край климатических и социальных контрастов. Через полчаса заеду, чтоб были готовы, едем на перевал.
- Толя, а туман? – возразила я.
- Этот туман к двенадцати рассеется и будет хорошая погода. Гидрометцентр, в лице Жвиржус Анатолия Петровича гарантирует.
Я обожаю автомобильные экскурсии по острову. Знакомые до боли места пробегали перед моими глазами. Вот и речка Сусуя, потом Цунай и, наконец, мощная бурлящая Лютога. Она сначала петляла по долине, но скоро, зажатая горами, загремела, беснуясь в ущельях и сверкая сполохами радуг. Мои мужчины вели свой автомобильный разговор, а я наслаждалась изумительной сахалинской природой. Дорога петляла среди возвышенностей и гор, унося нас вверх к синеющей гряде Камышового хребта.
Изумрудные прозрачные лиственницы и тёмно-зелёные пихты покрывали горы. И чем выше мы поднимались, тем меньше было деревьев, а склоны ущелий и вершин утопали в зарослях камчатского бамбука. Промелькнули речки с чудными названиями: Тиабут, Чипиань, за ними село Бамбучки. Где-то там внизу под одеялом тумана остался Южный, а здесь блистало яркое солнце и природа вторила ему. Наконец, мы свернули вправо и поднялись на огромную площадку с монументом на возвышенности.
- Вот тебе, Светлана, пушка, как ты пожелала, – сказал Анатолий и открыл двери, – я ду-маю, тебе здесь понравится.
Я схватила камеру и вышла из машины. От восторга у меня защемило сердце. Обелиск стоял среди бескрайнего моря полевых жарков, словно красный цвет их говорил нам о тех кровавых событиях, которые здесь проходили. Я жадно дышала ароматным ванильным воздухом, который источали эти маленькие жаркие цветы и также жадно снимала увиденное: цепи гор, уходящие на север и на юг, а на западе голубой чашей обозначился Татарский пролив. Мы были не одни. Я приблизила изображение и разглядела двух мужчин, сидящих у подножия обелиска на ступеньках. Тут же был разложен столик с незатейливой закуской, бутылкой водки и бутылкой воды. За зарослями высоких и очень больших лопухов стоял новенький сияющий джип «Чероки». У джипа сидел молодой мужчина с ноутбуком на коленях.
Павел и Анатолий фотографировали горы. Я направилась к памятнику. На высоком постаменте была установлена пушка-гаубица, внизу на металлической опоясывающей ленте было написано: «Слава советским воинам, павшим при освобождении Южного Сахалина и Курильских островов в борьбе с японскими агрессорами». Чуть ниже – мраморная плита с именами павших в боях на перевале.
- Присоединяйся к нам, дочка, помяни товарищей моих, – пригласил меня старший, совсем не старик, но лет, судя по моменту, ему было немало.
- Спасибо, только немного.
- А ты зачем снимаешь? Журналистка что ли?
- Нет, я для себя.
- Для себя? – удивился он, – а почему не для людей?
- Батя, не приставай к женщине, – одёрнул его другой, помоложе.
- А ты откуда залётная, высоко забралась, – продолжал отец.
- Я приехала в гости из Москвы, вернее домой, я родилась здесь.
- Неужель из столицы? – он оживился и плеснул мне ещё в стакан.
- Пей, дочка, за Василия, друга моего. Тут и полёг в 45-ом, и ответь мне старику, я вижу, ты умная, да и не молодка уже.
- Батя! – запротестовал сын.
- Отстань! Могу я с Москвой поговорить, коль она сама ко мне приехала. Скажи, пожалуйста, когда закончилась Отечественная? Та, что в 41-ом?
- 8-го мая капитулировала Германия, – не задумываясь, ответила я.
- Вот-вот, Германия фашистская. А когда же Мировая? Та, что Вторая?
- 9-го мая – День Победы! – поспешила я и пожалела, вспомнила вдруг отца, его медаль «За победу над Японией», но уже было поздно.
- А мы что тут делали 2-го сентября в 45-ом, в «Казаки-разбойники» играли, по-вашему?! – закричал он. – Так вот, Великая Отечественная и Вторая Мировая войны закончились здесь 2-го сентября 1945 года. Это я тебе говорю, Герой Советского Союза Горшенин Иван Димитриевич. Так когда должны мы праздновать День Победы, 9-го мая или 3-го сентября?
Я опешила. Действительно, как же так?
Тут к нам подошёл молодой мужчина, который сидел у машины:
- Дед! Ты опять митингуешь? – затем представился, – я – Горшенин Сергей Вла-димирович, мой отец – Владимир Иванович, и наш дед, с ним вы уже знакомы. Прекращай, неудобно. Что ты к женщине пристал? – поглядел он на меня вопросительно.
- Светлана Корчагина, проездом, с мужем и одноклассником.
- И ты тоже, депутат-демократ, – наступал дед. – Сколько раз говорил тебе, подними этот вопрос в своей «Единой России». Неверно это. Неправильно и несправедливо! Я что хочу сказать, дочка, Бог с ним, что нет такого праздника, пусть будет 9-го мая, какая разница, но обидно мне. Я целый день смотрел ваш Первый канал 2-го и 3-го сентября, ни слова о том, что мы победили Микаду и сбросили его с Сахалина и Курил, а в Маоке – это Холмск – город там внизу, десять тысяч япошек сдались в плен. И мы здесь кровь проливали. Про Хиросиму и Нагасаки зато сказали, не забыли. Ты когда поедешь в Москву подскажи Константину Эрнсту – нехорошо это. Мы же Россия, одна страна. Негоже забывать своих героев.
Подошли Павел и Анатолий, завязался мужской разговор. Я отошла и долго не могла прийти в себя. Когда на обратном пути я поведала им эту историю, Анатолий засмеялся и с присущей ему иронией сказал:
- Чего ты удивляешься, страна-то большая, сама говоришь, девять часов летели, просто забыли и всё.
А потом он рассказал, как шумно и самобытно отмечают на острове праздник Победы 3-го сентября. Во всех городах на площадях ставят походные кухни, варят кашу и всем раздают тушёнку и воинские сто грамм, поют песни, пляшут с размахом, с удалью.
Настроение моё улучшилось. Я теперь знаю, когда папе наливать армейские сто грамм – 3-го сентября. И всё-таки, как же так?