Картинка получена из Интернета, автор неизвестен.
Посвящается светлой памяти
Александра Павловича Тарасова.
Этюды из деревенской жизни отставного офицера
или
Как мы вывели новый сорт картофеля.
Последний день месяца мая 1991 года. Осознав всю бесперспективность дальнейшей службы, так как с потерей Отечества-СССР, которому присягал, оказался без здоровья и обязанности кому-то быть должным.
Посему, по состоянию нездоровья и с пенсией за выслугу лет, которая месяца через три «чудесным образом» мимикрировала не в мою пользу, я с чистой совестью вышел на волю.
Кроме означенной пенсии, в кармане у меня ещё притаилась пачка талонов на приобретение спичек, соли, и... ликеро–«водошных» изделий.
Воля моя началась с поселения в бывшей родовой усадьбе известных людей России дворян Брянчаниновых, в селе Покровское, что рядом с Вологдой.
Жизнь меня забросила в лоно деревенского быта.
***
На заре советской власти все барские усадьбы, как правило, передавались «народу».
Вот и это родовое гнездо Брянчаниновых с тенистым липовым садом, как стало народным достоянием, его сразу же приспособили под санаторий для военных и героев гражданских боев.
Он тут же получил название - «Октябрьские всходы».
Через какое-то время эти «всходы», будучи переданными в ведение облздравотдела, «проросли» и превратились в санаторий для туберкулезных больных.
А оказался я, в означенное мною время, в том месте потому, что жена моя, ещё годом раньше, по приглашению заведующего этим заведением, уже была принята на работу врачом.
Там они с заведующим Тарасовым Александром Павловичем и трудились на ниве излечения болезных «товарищей».
«Гражданы» эти, тоже в основном в своем большинстве, были освобождены, но не от службы, а из мест не столь отдаленных.
Таким образом, она с Александром Павловичем и занимались оздоровлением бывших сидельцев от вредных болезней и даже пагубных привычек, приобретённых ими в лагерных зонах.
***
Село Покровское в ту пору утопало в глуши и полном непролазном бездорожье. Как говорил, Александр Павлович - " Дороги у нас, особенно по осени – « веревки или вилы». То есть, или колеса проколешь, или без трактора и троса никуда. Но он видел в этом один большой плюс:- «А зато сюда не всякий шариться будет». Однако, тем не менее, дорогу эту разными "хапспособами",как мог, так и сооружал.
Дом Брянчаниновых, он же санаторий,имел унылый вид, с облупившейся штукатуркой по всем стенам снаружи и внутри помещений.
Но нет худа без добра. Если бы в доме Брянчаниновых после Октябрьской революции не разместили санаторий, то он вообще бы смотрел на мир пустыми глазницами окон и катакомбами разрушенных стен.
Хотя и так-то в конце ХХ века, усадьба и дом Брянчаниновых, вместе с останками разрушенной церкви, являли собой печальный образец «графских развалин».
Ну,что было, то и было. Житиё-бытиё моё новое-«песнионерское» и окружающую меня местность теперь примерно представляете. Поехали дальше.
***
Вот сидим мы как-то вечерком после баньки нашим узким кругом после трудов праведных в доме у Тарасовых; - моя жена Римма, Александр Павлович, Людмила Степановна-жена Сашина, тут же. Но она как -то всё больше по хозяйству. Да,ещё в этом застолье принимала участие матушка Александра Павловича- Екатерина Дмитриевна (мудрая была женщина, сквозь стену видела;- и время и людей).
Мне же, как военному пенсионеру, естественно, не только начальство разрешило,но сам Бог велел, отдыхать в полной мере от дел ратных.
Время стояло на дворе крайне суровое. Всё продавалось только по талонам. Из Покровского в город с этими талонами не наездишься. Пока только в одном вино-водочном вигваме талоны на водку поменяешь, тебя самого стояльцы в этой очереди так отоварить могут, что никакое обезболивающее средство не поможет.
А посему, в условиях повсеместного словесного поноса о борьбе с беспробудным пьянством народа советского, Александр ответил на это полным отрицанием и конкретным противодействием.
«Павлыч» приспособил ведро от доильного аппарата в самогонный, настоял "барды" и,пожалуйте господа, испробуйте, своя, настоящая, самогоночка. Горит синим пламенем.
Настаивай её на чём хочешь. Благо травы вокруг Покровского до…, а, ну да, извиняюсь,по пояс вокруг. А запах от цветов во всей округе такой что одуреть можно.
Так вот и сидим мы за дружеским столом о жизни нашей будущей рассуждаем. А я возьми да и брякни, по простоте своей душевной:
-А знаешь Саша, я в детстве думал,что как вырасту не буду я эту картошку садить,одно мясо есть буду.
А видишь, как сегодня власть-то повернулась. Нет коммунизма. Отечество крякнуло. А я вроде бы офицер старшего состава, а опять же вместо мяса, и показал так, полусогнув руку в локте, …хрен с картошкой есть должен.
Нет, Саня, с этим мириться нельзя, а что-то делать надо?
***
Александр Павлович, уже хорошо принявший после баньки, от всей души расхохотался безудержно, не столько над словами, сколько над закрепляющим их жестом. Он тут же дважды красочно пересказал мою тираду с показом жеста руки, Людмиле Степановне, вошедшей в комнату с ведром окрошки.
О!!! Как он после бани уважал окрошечку, надо было это не просто видеть, а принять в этом действе непременное и активное соучастие.
С ним за компанию и я бывало «ум отъедал»
***
Но, потом, Павлыч, сделал серьезное лицо и сурово высказал всё, что думал о происходившей в стране перестройке и её основателях.
Он, в запальчивости чувств, упомянул, что у него на всякий случай даже на день боя патронов хватит, если что-то вдруг не так перестраиваться будет.
А ещё добавил, что, «при случае» и отрядишко, сабель в тридцать, подсобрать из «мужиков отчаянных» можно будет.
На это, я ему мягко заметил:
- Да, нет, Александр Павлович, нынче тут уж не до патронов и сабель. Забудь про героическое мрачное прошлое, не буди призрак войны гражданской.
Нам с тобой надо другим путем выживать в этой конкретной местности.
Кардинально надо решать проблему на данном отрезке текущего политико-экономического периода. В комплексе, так сказать, по-существу.
-Да и то, правда. Давай, Шура, ещё по одной чарочке пропустим, и в люлечки, на покой, бай-бай. До завтрева.
- Покедова и Вам, Александр Павлович, хороших сновидений.
Субъективно–объективное отступление
о времени, политической и экономической обстановке
в СССР, и о нас в селе Покровское.
В 1987-1993 годах и далее, лихое было времечко «малиновых пиджаков».
«Прожектор перестройки» с утра до вечера со всех экранов высвечивал беспрецедентную за все советские времена показуху о «процветании социализма с человеческим лицом", вынося мозг народу «продовольственными программами» и «переустройством страны за 500 дней».
А вечером все телеканалы продолжали тереть уши и глаза советскому народу.
А народ наш, «доверявший» всем решениям родной партии и правительства, глядел всю эту муру и, под стопарики спирта «Ройял» (для розжига каминов в господских хоромах), свято верил, что не только мы, простые смертные, но и «Богатые тоже плачут».
А тем временем, там «Наверху», Новоявленные "вожди государства российского, партии и комсомола", вкупе с «братками в малиновых пиджаках с золотыми цепями до пупков» уже не только «пилили» казну и тащили её «в коробках из–под ксероксов», но и успешно планировали кооперацию, приватизацию и учиняли полный развал всей страны.
А по утру, проснувшись с глубокого похмелья, повсеместно люд советский обнаруживал, что их заводы, дворцы и пароходы, то тут, то там, уже успешно кем-то приватизированы, а сами «гражданы» свободны от труда на родных предприятиях.
А что делать? Куда крестьянину податься?
Из «не прибранного»-то в стране оставалось всего ничего.
Даже СССР уже трещал по всем швам границ республиканских.
Хоть бы успеть, выгодно пристроить, за 25 рублей выкупленный ваучер чубайсовский «на свою долю в народном достоянии».
***
Вот в такой судьбоносный период для страны и свела нас жизнь с Тарасовым Александром Павловичем.
А человек он был обличья цыганистого, энергичный и предприимчивый, «нешутейный мужик», как он говаривал иногда о себе любимом.
Внешне он напоминал рубаку-гусара Дениса Давыдова, таковым и был в душе.
Когда мы изредка усаживались на «позицию», то бывало просиживали с ним «позиционно» ночи напролет в политических и общественных злободневных дебатах, «внося, таким образом, свой вклад в возрождение и обустройство России».
Был даже случай как-то, мы до того с ним увлеклись «обустройством Отечества нашего», что у нас, кроме воды покровской на столе, ну, ничегошеньки не осталось.
И вдруг… слышим, на улице, то скрипнет, то стукнет, то стукнет, то скрипнет. И … вот постук на крыльце уже слыхать, вот уж и входная дверь заскрипела. Видим, комнату входит с клюкой Екатерина Дмитриевна и, глядя с укоризной на нас, осоловелых, произносит: - Ну и сколько же, вы, Шурики, сидеть тут ещё собираетесь, выйдите вон на улицу, послушайте, что делается-то вокруг.
И так стукнула по полу клюшкой, что мы, повидавшие в жизни всяких клюшек, и других уразинок, в сей же момент оказались на улице.
Из всех кустов села Покровское доносились трели на все лады, с разноголосыми посвистами и пощелкиваниями. Природу не обманешь. Это заливались соловьи со всей округи. Им было глубоко плевать на все эти перестройки.
В Покровском началась неделя соловьиных ночей. А мы были ещё молодые и их песни нам с Сашкой тоже были не чужды.
***
А меж тем, по ходу перестройки и гласности, молва о нашем Покровском и славном роде Брянчаниновых докатилась из Парижев и до Питера.
И вот однажды прикатили в село Покровское кинорепортеры с журналистами.
А мы с Тарасовым, «делов не знаем», сидим себе за столом и самогоночкой балуемся.
А они, репортеры эти, « графские развалины» со всех сторон и так и эдак на пленку записывают, а мы с Павлычем своё творим «связки прогреваем», да песни из песенника 1956 года по списку поем на все Покровское.
Вот эти молодцы, поглядев на нас, «последних ухарей из села Покровское, здоровье пропивающих» и говорят нам:- «А вот вы, «господа - товарищи» не могли бы для нас под запись спеть. Мы бы потом это кино в Париже потомкам российских эмигрантов Голицыных, Татищевых и других,покажем?»
А нам-то что. Мы уже слегка «заштыренные», ну и спели… им «Пара гнедых». Конечно, с ошибками, пьяненько, не в голос, но зато от всей души нашей спели.
Прошло времени совсем немного. Вдруг Тарасову из Парижа эти господа пиджак малиновый послали. Носи мужик. Нынче модно. У нас в Париже такие все носят.
Да, Бог с ним, с пиджаком этим. У нас с ним костюмы и свои ещё не изношенные имелись, конечно, не малиновые, но импортные, ГДРовского пошива, по 50 рублей советскими деньгами.
Главное в этом было то, что дамочки парижские, как послушали нас с Сашей, да посмотрели всё кино это, сразу все "гамузом" в Россию засобирались.
Все заблажили в голос: - « Есть оказывается ещё мужики в России. Значит, будет жить страна».
Обрадели мы с Александром Павловичем от доверия такого, оказанного всем русским мужикам заграничными слоями эмигрантского общества.
***
А теперь позвольте продолжить далее, по-существу.
На следующее утро, ни свет, ни заря, слышу сквозь сон, кто-то на крыльце шарится, покашливает.
Я как был в одном исподнем, в трусах семейного типа до колен, так из постельки шасть на крыльцо, а топорик-то на случай за спиной придерживаю.
А это оказывается с самого ранья Александр Павлович уже взгромоздился на моё крыльцо.
Ну, видуха у него была, я вам доложу, самая что ни есть экстравагантная. Она полностью отвечала реалиям текущего момента. В таком «прикиде» любил он делать обход по утрам, а иногда и по вечерам, вверенного ему околотка и своего заулка. На голове у Павлыча была кавказская войлочная шапочка ( из Домбая в свое время привез). Заношенный ватник времен сталинских лагерей.
А самое главное, на нем красовались спортивные-«спартаковского типа», красные революционные шаровары. Вот-вот, аккурат, а-ля «Попандопуло», из кинофильма «Свадьба в Малиновке».
Хорошая могла бы быть фотография, «историческая практически», я в трусах и с топором, и он в таком спортивно-лагерном снаряжении. Прямо-таки-
«Совет на крыльце в селе Покровское».
Вообще вид его был махновско-партизанский. Не хватало только для полного антуража лишь моего карабина за спиной, да сабли на боку.
Вот он, новоявленный «Робин Гуд из покровского леса", так и предстал предо мной на крыльце и, выверенным до автоматизма движением полураскрытой ладони, от носа к подбородку, поглаживал свои усы и «профессорскую» бородку.
Белозубо ощерился и говорит мне:
– А, ты знаешь, я ведь, парень, ночь не спал.
Все размышлял над твоими словами, в душу запавшими, и вот к утру чего надумал. Будет у нас к осени и мясо, будет у нас и картошка… Но сам понимаешь,не потопаешь, не полопаешь. Мы с твоей женой, сам видишь, при делах тут государевых, а ты-то свободен.
- А ну-ка, излагай, излагай, да поподробнее. А что дальше?
- А я вот так думаю. Сегодня же поеду на колхозный телятник и возьму там, на откорм телят маленьких.
А вон там, за санаторием, у нас старая барская усадьба не паханая стоит. Распашем, картошки с капустой насадим и зарасти они потом все господа-товарищи навозом, а у нас к осени всё своё, домашнее, будет.
- Так? Мысль, конечно, интересная. А кто это всё делать тут будет?
- Как кто? Ты не понял что ли? Или прикидываешься? А мы поможем, чем можем...
-Ну, ты подумай..., а я в седло и поехал, делов не впроворот.
Жена твоя тут за меня на хозяйстве остается. Приглядывай тут за нашими «крестьянами». За ними, в наше время неспокойное, особенно глаз да глаз нужен. Мигом сопрут, что приглядят. Для них это «милое дело», ноги приделать любой вещи. У них опыт в этом деле пожизненный, особенно у некоторых. Отдельные «гражданы-товарищи» уже ходки по 3-4 в исправительно-трудовые колонии делали. Отдельные экземпляры даже на строгом режиме сиживали. Так сказать с «высшим уголовным образованием». Ну, ни мне тебе рассказывать. Сам же понимаешь.
Так потом и вышло. Колокол вечевой, посередке деревни между двух столбов, висевший аж со времен революционных, в одну из ночей, лба не перекрестив, сняли лиходеи и увезли в неизвестном направлении. Глазом не моргнули.
- До вечера, - изрек уже на ходу Саша.
Фыркнула "Нива", только и видел я заведующего нашего. И так вот, считай, каждый день-деньской, в «седле» и проводил жизнь свою неуемную Александр Павлович.
***
Вечером. Появляется колхозная машина, за ней, на своей "Ниве", Сашка. Кричит на всю деревню.
- Эй, где вы, крестьяне? Выходите! Принимайте живность...
И выгружают из кузова машины двух теленочков. Их надо было видеть. Маленькие, обгаженые, на ногах не стоят. Это он списанных, видите ли, взял, на выхаживание.
-НУ и чего мы с ними делать будем? Нет, нет. Вы врачи, вы их и выхаживайте, а я лучше в партизаны, «Бабой-Ягой», в леса подамся; - грибы – ягоды добывать, веники вязать, травы всякие полезные-целебные собирать буду.
Но дело было уже сделано. Ничего не оставалось, как принять теляток этих в нашем доме. Разместили этих бедолажек в пристроенном к дому скотном дворе. Сразу решили, что им надо делать уколы от беломышечной болезни. А ухаживать?
Договорились, что каждая семья будет их обслуживать по неделе. И так, пока не вырастут. Один бычок был с белым пятном на башке. Я его сразу " Мишкой "прозвал. Второго, такого мордастого и настырного, естественно, "Борькой " кликать стали.
Начали выкармливать этих «президентов худосочных», до настоящей «президентской» упитанности и их весовой категории вше среднего.
А что бы они могли ходить, я их на костыли поставил. Под копытца и до сгиба ноги я им ивовые шинки прибинтовал. Пошли ребята, а куда б они делись. Жрать захочешь, не только на костыликах, ползком к еде добираться будешь.
Теперь и до картошки пора дошла. Июнь начался. По времени самая крайняя пора у нас под Вологдой картошку сажать, а то и опоздать можно. А как? Какими силами?
Поле было примерно гектара два, если не больше, метров 150 по ширине и метров 200-250 в длину. С трех сторон лес, а с четвертой, старые барские пруды. Поле не пахано года 3-4, а может и того больше.
Так! Что делать с этим полем?
Решили пригласить тракториста на тракторе "Беларусь". Пока тракторист пропахал это поле раза два, прокультивировал и нагнал боровки, он за это время успел выпить у Сашки всю самогонку. Мало того, ещё и спирту медицинского добавляли.
Правда и мы с Сашей себя тоже рюмочками не обошли. И приняли на грудь.
Трактористу это дело понравилась. Он и ещё дня два пахал бы, в пух и прах взбивая эту полоску земли, если бы я не сказал:
- Всё! Шабаш! Выпить, больше ничего нет. Только вода.
Как он уехал я не помню. У меня тоже уже выпито было. До осени мы этого тракториста больше не видели.
А дальше что?
А дальше, мы собрали всю свою картошку, взрыли все картофельные ямы у крестьян в деревне, а она невелика и была то, дворов 10-15. На собирали с миру по нитке, и как говорится - "голый, без штанов".
Посадку картошки организовали на другой день, двумя семьями: - я с женой, Сашка всех своих вывел, получилось 6 работничков и ещё бабушка, надзирающая за производством посадки. Клюшкой проверяла глубину вспашки. Одновременно, притом, понукала нас.
Ну, расти картошечка! Обмыли вечером это дело тем, что у бабушки Кати в заначке оставалось. Время пошло в рост.
Недели через три ботва вымахала до колена. Пора окучивать. А как, и чем? Саша вечером спрашивает:
- Григорьич, ты же деревенский парень был. А ты пахал в детстве?
-Да, пахал.
-А ты знаешь парень, а я ведь тоже умею за плугом ходить. Лошадка у нас есть, плуг вон тоже, наверное, от барина ещё остался. В каретнике, наверное, лежит. Пошли, посмотрели, есть плуг, вполне рабочий.
Я и говорю: - Сань, ты пойми, нам ведь картошку надо не запахивать, а окучивать. Распашник-окучник нужен.
Саня почесал в голове и говорит: - Знаю где взять. Пошли в другое помещение.
Точно, есть распашник.
-Всё. Значит завтра, пока солнце ещё на восходе и ветерок, запрягаемся и вперед. Ну, так и договорились?
Утром мы "Цыганку" запрягли в распашник. А лошадку звали так потому, что Сашка по зиме ещё, связался с цыганами и по-пьянке променял им свою настоящую санаторскую лошадь, на эту. Она была ростом «чуть меньше пони, но чуть больше козы».
Ну, держись цыганочка, нооо, пошла, милая, бороздкой. Сашка впереди её ведет, я за плугом. Два боровка объехали. Цыганку шатает, Сашка задыхается, за сердце хватается.
Комары ... миллиард и все сразу нас троих доедают. Отдохнули. Начали продолжать свою затею, но теперь уже, Сашка за плугом, а я цыганку в повод веду. Ещё страшнее, Сашка чуть не ползком догоняет. И тут я первый раз услышал из уст Александра Павловича - " Ё... ю ... и маму этой пони вспомнил, - грубо так, но из последних сил.
Вообщем, окучили мы всю делянку к полудню. Упали и мы, и лошадь. Отлежались чуток, но комары опомнились и опять за нас взялись..., догрызать нас. Вижу пони тоже от них хвостом отмахивается еле-еле. Загнал бедняжку в пруд по шею. Посвежела сразу.
***
Прошло недели две.
Картошка то, как то не быстро растет, а вот лебеда... поперла. Полоть надо. И вот, мы опять выходимстройными рядами в поле на прополку.
В аккурат на ту пору, к Сашке в гости из Сибири подкатила его сестра со своим сынком. Ну и их он тоже сагитировал выйти на плантацию. Наши «Изауры»;- Людмила Степановна, Оля и Таня - дочери Сашины, с сибирскими гостями, да я с Риммой Васильевной дружно дергаем лебеду эту, рядок за рядком.
Бабуля наша, Екатерина Дмитриевна, тоже тут же рядом, за бригадира и контролера с клюшкой прохаживается.
Идет Саша, молча по рядку, и с остервенением теребит за стебли эту траву по пояс, яростно отмахиваясь при этом от полчищ комарья и оводья проклятого.
Вдруг... со стороны Александра Павловича, до участников этого всеобщего «картофельного субботника» донесся глухой, шипящий рокот: - «Ё... ю м..ь эту лебеду». Затем, отношение к матери этой лебеды стало, с каждым шагом Александра Павловича, повторяться вновь и вновь, с нарастающей степенью тональности и частотой звучания.
Все молча слушают, но продолжают дергать "лебеду… мать её", которую Александр и вспоминал пошагово. И вот, когда он в очередной раз опять, как заклинание, произнес своё волшебное выражение, я в полный голосдля всех;
-Вот товарищи,слушайте и запоминайте, мы сегодня, в самом зените перестройки, новый сорт картофеля районировали.
Все, в один голос: -Какой новый? "Покровский"-что ли?
- А вы слышали - "Ё..ю. М... ь " - называется.
Вас там не было. А жаль. «Изауры» не хохотали, они ржали так, что лошадь отдыхала. Да и сама - то «Цыганка», понимай она язык Сашкин, валялись бы тут же, на полосе, вверх копытами и, взахлеб, ржала бы со всеми вместе. Саша, осознав глубинный смысл своих крылатых, исконно русских фраз, смеялся вместе с нами.
-Ну, Григорьич, ну, ты и подметил. В самую, что ни на есть, точку попал. Можешь же ты людей заразить оптимизмом и энтузиазмом в борьбе за правое картофельное дело. Да и труженицы наши, поглядите, тоже мне, селикционерки перестройки, видишь как обрадели, а то поначалу, с утра все, как одна , кроме Людмилы Степановны, как -то неохотно на плантацию шли.
Теперь, до сих пор в этой деревне, крестьяне говорят по весне;- " Ты, Марья, какой сорт картошки- то нынче садишь?»
-Как какой? Один у нас сорт теперича, давным - давно. "Ё...М..ь "называется.
Ну как копали её это отдельная песня. Накопали много, пришлось сдавать. Сдал свою часть в сельпо и за неё получил под расчет... два утюга. Они тогда в дефиците были.
Их бедолаги – «челноки», бывшие инженеры, учителя и прочие трудящиеся, ставшие в одночасье свободными предпринимателями, в Польшу на другие товары бартером меняли.
Вот так, мы с Сашкой и окучивали картошечку. А мяско- то мы к осени вырастили, в самом деле, своё добыли трудами своими совместными. Тушенки наделали, самогонки нагнали. Удалась зима 1992 года... не голодная совсем и веселенькая.
Жизнь продолжалась. А Новый год встречали в лесу. Хороша получилась новогодняя ночь у костра, с ружейными салютами. Даже «Цыганке» розового шампанского налили. И ведь отпила с нами за кампанию, что характерно.
Уж такой кампанейский мужик был Саша, любого мог уговорить. С ним любой, бывало, выпьет.
Вместо эпилога.
Много воды утекло, за последние два десятка лет. Сегодня, к великому моему сожалению, Тарасова Александра Павловича давно уже нет в живых. Но, аура его души обволакивает нас и парит, как птица, над селом Покровское и его округой.
В то безвременье, когда в стране всё лежало «на боку» и расползалось по углам под девизом «Да. Берите вы себе суверенитету, сколько проглотите», «эскадрон его мыслей шальных» не давал Тарасову спокойно греть бока на лежанке у печки.
Он жил помыслами, о возрождении усадьбы, родового гнезда Брянчаниновых. Ежедневно и повсюду он обращал взоры «крестьян» и «товарищей областного масштаба» к светлой памяти Святителя Игнатия Брянчанинова, к реставрации и возведению Храма в селе Покровское.
Он, всеми правдами и неправдами, где уговорами, где спиртом-самогоном, отсыпал дорогу до Покровского.
Его радение летом 1992 года благословил сам Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий 11,посетивший сей, забытый большим начальством, уголок, в котором возрастал некогда Святитель Игнатий.
Так Александр Павлович и стал первым организатором прихода Храма Покрова Пресвятой Богородицы.
Сегодня, спустя 20 лет, дорога в Покровское стелется скатертью.
Дом Брянчаниновых восстановлен и розовеет в лучах восходящего солнца, как заря пресветлая.
А рядышком, божественным светом воссиял КРЕСТ на, возведенном заново, ХРАМЕ ПОКРОВА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ, освященный рукой архиепископа Вологодского и Великоустюжского МАКСИМИЛИАНА.
Не мала заслуга в великом деле возрождения Святой Руси, в отдельно взятом, полузабытом, уголке её, и Людмилы Степановны Тарасовой. Это русская женщина с лебединой верностью своему мужу, с душой поэтессы и лучезарной улыбкой глаз к прихожанам Храма.
Дочь Александра Павловича - Оля и муж её Павел истово «приглядывают за хозяйством», оставленным им в наследство, приумножая благополучие и благоденствие его .
Даже тот же сорт картофеля продолжают высаживать, не подпуская близко к полю жуков колорадских.
Сегодня, Александр Павлович, очень бы радел дочерям своим Татьяне и Ольге.
Уже после его смерти они подарили ему внуков:- Екатерину-вторую и Александра Павловича Тарасова-младшего.
На внученьку Катеньку-вторую, он бы молился с любовью, как на мать свою Екатерину Дмитриевну.
А о своем внуке, Александре Павловиче-младшем, он вообще бы, белозубо улыбаясь, с цыганской искрой в глазах, с восторгом сказал,( я слышу его голос и слова):- Ну, Александр Григорьевич. Ты только погляди, «едрить ево мать», ведь мой Шурка, ну вылитый я. Велик ли ещё, а уже, «в седле и за рулем».
При этом, он довольно бы потирал, привычным жестом правой ладони, левую ладонь, сжатую в полукулак.
Сегодня, потомок рода Брянчаниновых, Татьяна Александровна Ватсон, каждый год, как ласточка, прилетает из далекой Австралии к своему родовому гнезду.
Низко кланяется своим предкам, которые обрели покой на Покровском кладбище. И с большой любовью смотрит на родную РУСЬ с крылечка своего дома ярко-синего, что напротив Храма и могил рода Брянчаниновых.
Царство небесное всем им, ушедшим в мир иной. Благоденствия всем живущим и мир творящим.