Впервые это случилось весной. Маша сидела на скамейке, она подставила лицо солнцу, слушала воркование голубей и ожидала сестру. Марина, как всегда, опаздывала. Обещала быстро собраться и догнать сестрёнку, но прошло минут двадцать, а Марины нет как нет. Маша привыкла к такому поведению сестры, ничуть не обижалась и даже научилась проводить время ожидания с пользой. Например сейчас, она отложила книгу и с удовольствием загорала под теплыми лучами весеннего солнца, прикрыв глаза.
Перед ней медленно кружились оранжево-зеленые галактики, вспыхивали красные облака, переливались яркими цветами и уплывали, чтобы уступить место другим, еще более причудливым. Где-то рядом уютно ворковали голуби, чирикали воробышки, смеялись и вскрикивали дети, вдалеке весело заливалась лаем собака и звала хозяина сигнализация осиротевшей автомашины. На миг ей представилось, будто на всей земле среди птиц и животных она осталась одна-одинешенька, и это её вовсе не испугало. Еще в детстве бабушка в церкви показала ей огромных ангелов на иконах и сказала, что и у неё есть такой же красивый, добрый и сильный защитник. Иногда Маша даже разговаривала со своим Ангелом-хранителем, а он ей помогал.
Однажды она забыла ключи, стояла под дверью, звонила, стучала и, наконец, попросила Ангела ей помочь. Бабушка сказала, что святые не всегда сразу исполняют просьбу, нужно немного подождать. Маша перестала трезвонить и долбить кулачком дверь и прислушалась к наступившей тишине, наполненной звуками. «Ну, что же ты, Ангел!..» – подумала она, не успела закончить обращение, как соседняя дверь приоткрылась, показалась голова тети Нины, которая будто спросонья рассмотрела девочку и позвала в гости.
Вообще-то Маша её побаивалась: соседка почти всегда сидела дома, а когда выходила на люди, то молчала и смотрела строго. А тут вдруг тетя Нина, как в сказке, превратилась в добрую волшебницу и напоила Машу чаем с яблочным пирогом, включила телевизор и позволила посмотреть мультики. Сама же она сидела в кресле и, загадочно улыбаясь, вязала. Стоило за дверью послышаться неясным звукам, она встала и повела Машу домой. И как только она своими старенькими ушами расслышала, что пришла мама! Девочка рассказала эту историю бабушке, а та кивнула:
– Всё правильно, это Ангел тебе помог, ты всегда к нему обращайся.
Так на практике Маша узнала, что никогда она не бывает одна, всегда есть, кому её защитить и о ней позаботиться.
Вот и сейчас Маша ни зрением, ни слухом, а скорей, подсознанием почувствовала появление рядом с собой ангела… Или кого-то доброго и могучего, способного защитить и помочь. Она любовалась оранжевой галактикой, которая так величественно раскручивала гигантскую спираль, расширяясь, заполняя огромное зеленое небо. С трудом оторвалась Маша от дивной картины, открыла глаза и метнула взгляд в сторону подъезда, где Марина щебетала с подружкой. И только убедившись в наличии сестры, робко оглянулась – и сразу опустила глаза: в полутора метрах от Маши на той же скамейке сидел самый красивый парень в мире!
Она знала, что его зовут Виктор, его уважают и боятся мальчишки, а девочки видят во сне и мечтают хотя бы об одном свидании с ним. И вот этот герой, как ни в чем не бывало, сидел рядом и внимательно смотрел на неё. Сердце девушки ёкнуло, секунд десять попрыгало в груди и внезапно успокоилось. Когда парни вот так подолгу смотрели на Машу, это всегда её смущало, она опускала глаза, спешила уйти, скрыться – но сейчас ничего такого не было. Словно Ангел-хранитель успокоил девочку. И еще что-то случилось!.. За тот миг, когда она мимолетно взглянула на него, Маша успела рассмотреть печаль на красивом лице. Горечь затаилась в изгибе губ, в глазах, в усталой позе тела, развернутого к ней. Вот почему она подняла лицо и доверчиво, открыто, с девичьим любопытством посмотрела на Виктора.
Эти глаза редко поднимались на собеседника, почти никогда не смотрели в упор. Их можно увидеть только случайно или как-то в полупрофиль, но уж если кому-то посчастливилось уловить непрестанное сияние Машиных глаз – это становилось незабываемым событием. В этих озерах играли все оттенки жизни, на всю глубину, от поверхности до светлого дна. Глаза поднимались к небу – и наполнялись лазурью, если девочка смотрела на траву – будто изумруды сверкали из глубины, цветы – зажигали калейдоскоп всполохов, как во время радужного июньского дождя. Душевные переживания, как бы они ни были глубоки, только слегка поднимали или опускали уголки губ. И всё в ней было плавным, тонким и таинственным. Если не прислушиваться к словам, в мелодичном журчании голоса можно было уловить нотки колыбельной, тихий плач влюбленной девочки или материнское утешение обиженного ребенка.
Если тайком рассмотреть отдельные черты лица, можно подметить излишне высокий лоб, широковатые скулы, чуть вздернутый носик уточкой, легковатый «безвольный» подбородок, но стоило взглянуть на лицо в целом, как происходило чудо, и оно становилось очень милым и даже благообразным, а в минуты счастливого взаимопонимания и вовсе красивым и притягательным. А если отойти от девушки чуть дальше, чтобы в поле зрения попали гибкие тонкие руки, покоящиеся на коленях или на столе, или на подлокотниках кресла; складки одежды, целомудренно скрывающие изящные изгибы точеной фигурки; гладкие русые волосы, заплетенные в косу и лебединую шею с вопросительным изгибом. О, если охватить всё это одним доброжелательным взглядом, то в девичьем облике явно проступят те нематериальные черты, которые свойственны ангелам, цветам, облакам и звездам.
Только чтобы все это увидеть, необходимо сбросить с глаз шоры женской зависти или мужской похоти, что удается лишь детям, старикам, святым или глубоко страдающим людям.
Именно таким мучеником неразделенной любви был наш юный герой в тот судьбоносный день. Его печальный незамутненный взор сумел разглядеть в сидящей рядом девушке не только ее сокровенное великолепие, но и доброту и даже то, что окружающие внушили ей, что она «гадкий утенок», которому никогда не суждено превратиться в прекрасного лебедя и взлететь над колхозным птичником в чистые синие высоты.
Вот и сестра её – Марина, кажется – битый час стоит с подружкой, и крутится, и вертится, предоставляя возможность со всех сторон рассмотреть и вдоволь налюбоваться собой. Виктор лишь мельком вскинул на Марину глаза и вновь обратился к Маше.
– Прости, Маша, я очень не хочу тебя испугать или обидеть!.. – наконец, решился он.
«Он знает, как меня зовут!..» – пронеслось в голове девушки, её взгляд от сумочки на коленях скользнул по его лицу и вернулся обратно.
– Сейчас к тебе подойдет сестра, а мне нужно успеть сказать тебе нечто очень важное.
«Господи, да что же такого важного может сказать этот красавчик мне? Или он издевается? Нет, нет, он такой грустный, такой искренний…»
– Послушай меня, пожалуйста… – сказал он и запнулся. – Тебе, скорей всего где-то пятнадцать. Ты еще наполовину ребенок, но уже наполовину женщина. Послушай! Если тебе кто-то скажет, что ты гадкий утенок – не верь. Когда повзрослеешь, ты станешь такой красивой, такой обворожительной!.. Просто всё твоё очарование – он пока скрыто, но откроется – обязательно откроется – тому, кто тебя по-настоящему полюбит. Сейчас подойдет твоя сестра… Ты просто помни это и всё. Ты – красавица! Ты, Маша, очень и очень хорошая девушка.
Походкой топ-модели подошла Марина. Ослепительная белоснежная улыбка на загорелом лице предлагала мужчине непременно восхищаться и преклонятся. Она присела между сестрой и Виктором, тряхнула пышными волосами и грудным обволакивающим голосом пропела:
– До-о-обрый де-е-е-ень!
– Здравствуй, Марина, – второпях бросил Виктор, резко встал и быстро удалился.
– О чем вы тут говорили? – спросила Марина, провожая взглядом мужчину.
– Да так, не о чем, – ответила Маша. – Кажется, он очень несчастный человек.
– С чего бы это!.. – вспыхнула Марина, но внезапно что-то вспомнив сказала: – Да, на самом деле. Говорят, у него роковая любовь. Бедный красавчик!.. Вот бы склеить такого. – Потом обернулась к Маше и медленно произнесла: – Ма-а-ашка, да ты вся светишься, как стоваттная лампочка! Ну-ка, признавайся, сестричка, он что, в любви тебе признался?
– Ну что ты, Марина, – смутилась она, – ты же сама говоришь: у него роковая любовь. Он такой грустный!..
– Ладно, скромница, не хочешь, не говори. Пойдем! Нас ждут лучшие салоны Парижа, Лондона, Нью-Йорка… и нашего города!
Приближалось главное событие года – весенний бал. Все девочки школы за несколько месяцев готовились к торжеству: шили платья, придумывали прически, «делили мальчиков», сбрасывали лишние килограммы, насмерть боролись с прыщами, драили зубы до голливудской белизны. Отец с премии выделил дочерям деньги на вечерние платья. Маша, как всегда, пыталась отказаться и обойтись перешитым маминым, но тут папа возмутился и заставил Марину проследить, чтобы Маша купила приличное платье и не вздумала «напяливать старушечье, с рюшками, в горошек».
Сестры обошли самые лучшие магазины и только в самом дальнем и не очень-то популярном нашли то, что нужно: Маринке – крохотное красное платьице для коктейлей, Маше – льняной сарафан в русском стиле, с вышивкой. Консультант салона с полчаса уговаривал Марину купить для Маши именно этот сарафан:
– Послушайте, девочки, – напористо доказывала стильная женщина лет тридцати, – во-первых, лён – это очень модно и престижно. На Западе такие вещи стоят огромные деньги… А во-вторых, Маше необходимо одеваться в русском стиле, потому что это именно её стиль. Никаких американских шмоток в стиле Барби, никаких французских обтягивающих и обнажающих! Маша несет в себе чисто русскую красоту, и это необходимо подчеркнуть!
– Послушайте, – возражала Марина, – но ведь это не вечернее платье. В таком сарафане впору коров доить и траву косить, а нам с сестрой нужно мужчин с ног валить.
– Ничего подобного! – настаивала на своём консультант. – Все элементы вечернего платья здесь налицо, но еще имеется и тонкая стилизация под народный имидж. Вы не представляете, как такие вещи популярны на Западе! И самое главное – это платье-сарафан очень к лицу вашей сестре. Оно будто специально для неё сшито!
Маша во время этой пламенной дискуссии молча стояла и смотрела на себя в большое зеркало во весь рост. Оттуда на неё смотрела русская красавица с огромными сияющими глазами, румянцем, нежной улыбкой – вся такая притягательная… Маша с удивлением рассматривала себя и вспоминала каждое слово, сказанное ей грустным красавчиком. А ведь пожалуй в его словах есть доля правды, подумала она и… совсем уж смутилась.
Усталые, но довольные возвращались сестры домой. Во дворе их встретило неожиданное многолюдье. Теплая солнечная погодка выгнала домоседов на улицу. Бабушки и молодые мамаши с малышней оккупировали детскую площадку с песочницей, качелями, каруселями. Мужчины грохотали костяшками домино за длинным столом под старыми липами. Юные спортсмены бегали по футбольному полю, прыгали по волейбольной площадке, гоняли на роликах и самокатах по асфальту. У гаража вокруг сверкающего «крайслера» кучковались «мажоры» – эти стильно одетые молодые люди в свой кружок никого не впускали, высокомерно поглядывая на окружающих.
А вблизи подъезда, на скамейке, где недавно сидели Виктор с Машей, – на той же скамейке пили пиво местные хулиганы во главе с Фрезером. Маша не обратила на эту компанию внимания. Они часто сидели тут и никогда сестер не задевали. А тут Фрезер пристально рассмотрел Машу с ног до головы, что-то тихо сказал, парни заржали по-жеребячьи. Главарь встал, сделал несколько шагов в их сторону, властно подозвал девушек и хрипло сказал:
– Маша, пора и тебе заплатить налог. Готовься!
– Какой еще налог? – спросила Маша у сестры, но та её увела в сторону и прошипела:
– Я тебе дома все объясню, – прошелестела Марина и дернула Машу за рукав: – Пойдем отсюда…
***
Во дворе появилась белая голубка. Она казалась облитой светом, будто чистое непорочное сияние исходило от белоснежного оперения. Откуда, из какой приличной голубятни, из какой достойной семьи сбежала эта чаровница? Может быть, поссорилась с женихом или на родителей обиделась, а может, заскучала и погналась за приключениями? Никто не знал. Дворовые сизари – эти крылатые бродяги, дети с мамашами и бабушками, отроки с отроковицами, юноши с юницами – все принялись её опекать. Серые голуби стаей сопровождали беляночку в круговых облетах территории, охранным эскортом окружали её приземления и по очереди представлялись, надувая грудь, сотрясаясь телом от восторженного воркования:
– Мадемуазель, разрешите засвидетельствовать вам своё почтение! Вы так божественно прекрасны! Я жизнь готов положить к вашим мохнатым ножкам – только прикажите!..
– Ах, оставьте, голубчик, – фыркала блондинка, – я слишком дорожу свободой. Впрочем, может быть, когда-нибудь, в других обстоятельствах…
Дворник Руслан даже собственноручно изготовил и подвесил на старой липе домик с кормушкой. Только белокурая капризница вела себя независимо, с легким отчуждением, как баронесса в обществе простолюдинов, и принимать ухаживания вовсе не спешила. Полетает по кругу, разомнется слегка, то на черной ветви столетнего вяза посидит, то на белом изгибе плакучей березы, то на свой домик запрыгнет, то в кустарнике прогуляется. А иногда на травку и песочек среди людей опустится, поворкует, поклюет крошки от батона, распушит хвост по-павлиньи, но стоит кому-нибудь приблизиться, как вздрогнут белые крылья, и вмиг унесется голубка подобно огненной стреле прочь от земли, подальше от двуногих, поближе к небу.
Только с двумя землянами голубка поддерживала дружеские отношения. Трижды в день из второго подъезда Серого дома пожилая дама в бусах и кружевном переднике выводила на прогулку золотистого лабрадора и кошку голубой русской породы.
– Господа, я зайду за вами через полчаса, – обращалась она к животным.
– Хорошо, мэм, в назначенное время мы будем ожидать вас в обычном месте, – отвечали они, степенно удаляясь на променад.
Эта парочка всегда держалась вместе. Кошка ревнивым фырканьем отгоняла от своего друга девочек, а пёс – интеллигентным рычанием – мальчишек. Так вот, когда эта странная парочка завершала обход своей территории, то по традиции устраивалась погреться на солнышке. Пёс ложился на бок, кошка сворачивалась голубым клубочком у его широкой палевой груди, и оба принимались издавать приглушенные звуки, полные истомы и удовлетворения. В такую минуту иногда слетала с небес голубка. Она сначала чуть в отдалении приглядывалась к землянам, потом бочком, бочком, как бы невзначай, подпрыгивала поближе и, наконец, вспархивала и усаживалась на спину собаки. Кошка, не прекращая урчания, слегка приподнимала симпатичную мордочку и косила на птицу зеленым глазом, а пёс и вовсе никак не реагировал. То ли представители элитных пород признают друг в друге ровню, то ли между ними существует сословная взаимопомощь, только они подружились.
Но как часто случается в жизни, нечто прекрасное привлекает к себе не только дружелюбие, но зависть и похоть, а порой и убийственную ненависть. Так с некоторых пор во дворе появилась ворона, которая вела себя нагло и агрессивно. Она отбирала корм у голубей, преследовала белую голубку и даже раз напала на ребенка, клюнув малыша огромным клювом в макушку. И неизвестно чем бы закончилось это нападение, если бы Руслан вовремя не закричал и не отогнал нахалку.
– У нас завелась ворона, – пожаловался он Виктору, который как всегда энергичным шагом пересекал двор, – эта птица-шайтан нападает на детей и голубей.
– Не волнуйся, Руслан Ибрагимович, мы её прогоним, – сказал тот и вошел в свой подъезд.
Рано утром Руслан подметал двор. Он любил свою работу. Она перешла ему по наследству от отца, тому от деда… Особенно ему нравились утренние часы, когда он остро чувствовал необходимость своего труда, когда с удовольствием наводил чистоту, орудуя инструментами, и готовил двор к появлению первых жильцов. В ранние утренние часы он чувствовал себя принцем маленького королевства. Он был главным. Ему подчинялись собаки и кошки, птицы и насекомые, к нему тянулись цветы и каждый листик дерева. Дворник поливал растения, срезал засохшие ветви, подкладывал удобрения… С ним вежливо здоровались первые жильцы, выходившие из подъездов. Оглядывались, любовались порядком и чистотой и вежливо так: «Доброе утро, Руслан Ибрагимович!»
Дедушка рассказывал ему, что раньше дворники носили значки – огромные сверкающие бляхи, как американские рейнджеры, да и уважали их не меньше заокеанских блюстителей порядка, потому что они отвечали не только за чистоту двора, но и за общественный порядок и безопасность жителей. Деду пожимал руку сам городовой, а на праздники домовладелец одаривал его серебряным рублём. Проживая долгое время среди русских, городские татары научились почитать Пасху и Рождество, прекрасно знали, какого числа «Введение», «Никола-зимний», «Предтеча» или «Крестовоздвижение» – именно в такие дни необходимо было особенно тщательно выметать двор, чтобы получить похвалу начальства и заветную серебряную монету.
Руслан знал, «в случае чего» обращаться необходимо к участковому, а лучше – к Виктору. Раньше-то в горячих ситуациях дворнику помогал отец Вити, генерал в штатском, но тот вырастил «правильного» сына и постепенно передавал ему свои дела государственной важности. С одной стороны, залетная ворона может показаться мелочью. Только помнится, в последние годы от них пострадали десятки людей, в основном, старики и дети. Эти птицы обладают недюжинным умом, хитростью и мощным клювом, которым они способны нанести смертельную рану. У ворон как у собак: среди них иногда появляются бешеные птицы, в которых будто шайтан вселяется – и тогда жди от неё беды. Руслан очень любил детей и всегда защищал их от хулиганов, никогда не позволяя в своём дворе драться или обижать маленьких. Руслан полюбил и белую голубку, даже домик для неё на дереве соорудил. Он часами любовался малышней и полетом белой птицы – они казались пожилому человеку ангелами, поэтому никак не мог он позволить бешеной вороне нападать на них. Всё это ворочалось в голове дворника, пока тот наводил чистоту.
– Ай, шайтан! – вскрикнул он и, прикрыв рукой рот, оглянулся. Никого. Он во дворе один. – Витя, Витя, какой молодец!
На клумбе, под старой липой, как раз под тем домиком, который старый дворник подарил белой голубке… лежала ворона с едва заметной ранкой в голове. Руслан осторожно тронул серое тело птицы – нет, готова… Надо же так метко попасть в самый глаз! Ай, да Витя, ай да снайпер! Не зря отец с детства учил тебя своему делу. Не зря. Он рукой в перчатке подхватил застреленную птицу, отнес в мусорный контейнер и поглубже закопал.
– Вороны больше нет, – сказал он одной мамаше, потом другой, – прогнали шайтан-птицу. Целая спецоперация ночью была! Не бойся, гуляй с дитём.
– Спасибо тебе, Руслан! – улыбались молодые женщины. – Ты молодец!
– Руслан своё дело знает, – ворчал тот, смущенный, уходя по делам, – Руслан порядок любит.
И снова вернулся во двор мир и детский смех. И белая голубка в сопровождении сизокрылой охраны кружилась по двору на радость людям.
Только прибежали однажды дети к Руслану в сторожку, потащили его за рукав во двор и показали пальчиками в небо. В небесной синеве кружился коршун. Голуби расселись по деревьям и окружили белую голубку, тревожно воркуя и со страхом поглядывая на небо.
– Да что ж за напасть такая! – возмутился Руслан. – Ну, почему эти шайтаны ангелам покоя не дают! Ну, я вам покажу! – И решительно направился к подъезду Серого дома, где жил Виктор.
Только тот, как всегда, опередил дворника и вышел ему навстречу.
– Не волнуйся, Руслан Ибрагимович, – сказал Виктор. – Не паникуй. Решим и эту проблему. Только никому ничего не говори.
– Как можно, Витя! – сказал дворник, подняв кустистые брови. – Еще мой дедушка верой и правдой служил народу. Что же мы не понимаем, что такое госбезопасность!..
В конце сороковых годов напротив старого дома, напоминающего огромную букву «С», пленные немцы построили восьмиэтажный дом серого цвета. Он как бы замыкал двор и поначалу имел собственное ограждение с будкой охраны. В шестидесятых годах ограду убрали, но никто и не пытался нарушать границу территории дома. Во-первых, охрана там осталась, только невидимая – просто к непрошеному гостю, который крутился тут и заглядывал в окна, подходил мужчина с бесцветным лицом в серой одежде и суровым тоном, не терпящим возражений, предлагал пройтись «куда надо». Далее следовала проверка документов и сопровождение в ближайшее отделение милиции. А во-вторых, рядом с домом стояли автомобили, внушавшие страх и уважение: поначалу черные «ЗИМы» и «Чайки», потом – ЗИЛ-114, а позже – первые в городе «Мерседес-600». По второму кругу, в гаражах, окружавших Серый дом, нежились «линкольны», «ситроены», «порши» и даже один «мазератти»…
Даже дети знали, что в Сером доме проживало большое начальство. Жильцы старого дома делились на две категории: начальство и рабочие. К первой относились директора заводов и магазинов, ректоры ВУЗов, заведующие складом, старшие офицеры; ко второй – заслуженные строители, машиностроители, их семьи и остальные разночинцы попроще.
Маша с Мариной считались дочерьми начальника, потому что их отец занимал должность начальника цеха крупного завода, ездил на автомобиле «Волга» и часто бывал заграницей. Девочек допускали в Серый дом в гости к школьным подругам, но каждый раз, когда они проходили мимо седого вахтера с колючими глазами, по спине прокатывалась волна мурашек. Да, конечно, всё в этом доме отличалось от других обычных строений: стены метровой толщины, тройное остекление окон, бесшумные лифты с зеркалами, просторные комнаты, широкие коридоры, мебель, картины и ковры… Воздух в доме вкусно пронизывали запахи дорогих духов, сигарет, ванили и жареного мяса.
В укладе жизни людей, проживающих в Сером доме, сквозила какая-то державная нерушимость. Мало кто знал, что в этом доме имелись собственные спецмагазин, круглосуточный буфет, медпункт, огромное бомбоубежище, кинотеатр и даже зимний сад. Мало кто знал, что половина жильцов дома закончила жизнь в лагерях и расстрельных камерах. Даже отец Виктора, сын генерала КГБ, будучи лейтенантом, побывал под следствием и от расстрела его спасла смерть Сталина и осуждение культа личности, а так бы...
После прихода к власти Хрущева, когда у начальства отняли многие привилегии и даже у некоторых персональные автомобили, металлический забор с пиками демонтировали, собственного дворника уволили, уборка территории Серого дома легла на плечи Ибрагима, отца нынешнего Руслана, за что он получил надбавку к окладу жалования в сумме трёх с полтиной. С тех пор дворник не только наводил чистоту вокруг Серого дома, но и пользоваться услугами спецохраны, и с их помощью соблюдал порядок на вверенной ему территории. Заведовал охраной дома генерал КГБ Смирнов – это было для него вроде общественной нагрузки.
Но со временем генерал стал передавать полномочия сыну Виктору. Тогда волна перестройки пыталась разрушить систему госбезопасности. Во-первых, перестройщики мстили «органам» за притеснения, во-вторых, ворвались в архивы и уничтожили папки со своими персональными делами, где значилось, кому конкретно и насколько аккуратно те «стучали» на соседей и коллег по работе, выслуживая себе квартиры и должности. Отец открыл для Виктора частную охранную фирму, передал ему в подчинение двух лучших своих офицеров. По традиции, сын в качестве «общественной нагрузки» следил за порядком во дворе и не отказывал в помощи дворнику.
…А следующим утром Руслан в той же круглой клумбе, среди цветов обнаружил бурое тело коршуна, похожее на петушиное, только с хищным клювом, с той же почти незаметной дырочкой в голове.
– Ай, да Витя, – прошептал Руслан, удивляясь профессиональной работе снайпера. – И чем ты это их?.. Настоящий солдат! Мужчина!
***
В их роду эта традиция повелась еще от прадеда. Старших мужчин называли поочередно или Сергеем, или Яковом. Так и пошло: Сергей Яковлевич или Яков Сергеевич. Этому не повезло: он назывался Яковом Сергеевичем, имечко своё ненавидел и делал всё возможное, чтобы его называли иначе.
Во дворе тогда сложились две враждующие группировки: одна называла себя «Яппи», и состояла из сыночков начальников и «новых русских», вторая – «Шакалы» – объединяла отпрысков попроще, но тем не менее яростно желающих «вырваться в люди» и непременно разбогатеть. Банды люто ненавидели друг друга, но открытых конфликтов избегали. Во-первых, за тощими спинами «яппи» маячили телохранители крутых папочек, а во-вторых, «шакалы» не забыли случай, когда одного из них отправили за решетку всего лишь за дежурное избиение одного из «яппи» – папочка побитого «мажора» подключил знакомого прокурора и отправил юного хулигана в колонию за нанесение тяжких телесных повреждений – чтобы другим неповадно было.
Яша вступил в банду «Шакалов», прошел обряд посвящения и стал самым младшим шакалом, которому полагался наставник. Старший друг новопосвященного по кличке Молот иногда водил мальчика в боксерский клуб, но заниматься Яше там было не суждено. Он плохо переносил удары, даже легкие, особенно в голову, легко терял сознание, из носу текла кровь, гематомы и синяки долго не проходили. Но друг-боксер все-таки научил его бить и уходить от ударов противника. Так что драться он умел, правда, панически боялся ударов по собственному телу.
Однажды он увидел «бой века» между непобедимыми тяжеловесами Джо Фрезером и Мохаммедом Али, состоявшийся в 1976 году.
– А почему у него такое имя? – спросил Яша у наставника.
– Али от рождения носил имя Кассиус Клэй, в 1975-м принял ислам и сменил имя на мусульманское.
Яша на подсознательном уровне презирал вероотступников и предателей. К тому же ему не понравились оскорбления и угрозы, которыми Али сыпал в адрес противника перед боем. В этом было что-то немужское, подлое. Фрезер вяло отбивался от нападок сбесившегося соперника и вёл себя как положено мужчине, уверенному в своих силах – спокойно. Вот почему во время просмотра матча в видео-салоне Яша «болел» за Джо Фрезера, да так увлекся, что кричал от восторга, когда в пятнадцатом раунде непобедимый Али был отправлен в нокдаун, а матч блестяще выиграл Фрезер.
– Знаешь, Молот, я хочу, чтобы меня все называли «Фрезер», – сказал Яша.
– Хорошо, – кивнул наставник. – С этой секунды ты – Фрезер из священного клана «Шакалов».
Однажды он сбежал с уроков и пошел в кинотеатр на «Крестного отца». Фрезер много слышал от друзей об этом фильме, но когда сам увидел гениально показанную мафиозную романтику, он понял: вот, кем нужно стать в этой жизни – крестным отцом русской мафии! Он уже начал примерять на себе небрежную манеру ведения беседы, протягивание руки с перстнем для поцелуя… Как вдруг под конец фильма к нему подсел мужчина в плаще и стал гладить его по коленке. Яша огляделся на пустой зал с двумя парочками – эти занимались только друг другом – попытался сбросить волосатую руку, но мужчина прижал Яшу к сиденью, засопел, продолжал гладить и расстегивать ему брюки. Мальчик испытал страх, беспомощность и отвращение. Он понял, что попал в лапы извращенца, а что делают эти подонки с юными жертвами, ему было известно из американских триллеров.
Так же мальчику было известно, что призывать окружающих к помощи – бесполезно. Народ стал безразличным к беде ближнего, и реагировал только на сигналы, которые касались лично каждого: в доме это мог быть вопль «пожар!», а в людных местах – «держи вора!» В таких случаях нужно сильно кричать и «делать ноги». Наконец, Яша вышел из паралича, набрал воздуху в легкие и что был сил звонко крикнул: «Вор! Держите вора!». Мужчина оторопело расслабил тиски, мальчик воспользовался замешательством, сильно дернулся и выскочил из кинозала на улицу, спешно приводя в порядок брюки. Следом вышел мужчина и, прикрыв лицо поднятым воротником плаща, стал его преследовать. Яша рассмотрел милиционера на углу и вприпрыжку направился к нему. Мужчина отстал, свернул в подворотню и скрылся из виду.
Яша остановился в двух шагах от милиционера, но обращаться к нему не стал. Во-первых, он понял, что говорить о случившемся с незнакомцем в погонах стыдно, а во-вторых, мнение его окружения о милиции не отличалось уважительностью. А потом перед его глазами все еще мелькали картинки жестокой мести с выстрелами из пистолета, удавкой на шее и выпученными глазами жертвы. Он подумал, подумал и решил отомстить извращенцу в лучших традициях мафиозной вендетты.
В следующий вечер под синим зонтом открытого кафе у выхода из кинотеатра сидели трое. Плечистый мужчина лет двадцати двух отхлебывал из высокого стакана пиво, а рядом с ним ели мороженое двое подростков, пятнадцати и десяти лет. Самый младший – Фрезер. Когда из кинотеатра стали выходить зрители, Яша узнал своего обидчика и подал едва заметный знак старшему. Трое встали из-за стола и принялись преследовать коренастого мужчину в плаще, который вел за руку испуганного мальчишку, ласково обещая купить мороженое и конфет. Недалеко от старого кирпичного дома троица догнала мужчину в плаще, старшие схватили его за руки, а Молот для успокоения пленника помахал перед его носом вороненым наганом. Мальчишку, которого вели на заклание, отпустили домой и наказали больше на вечерние сеансы одному не ходить, хотя тот уже и так запомнил урок на всю жизнь.
Мужчину завели в подвал старого дома, от двери которого у Молота имелся ключ. Они воткнули в рот извращенца кляп, привязали к трубе канализации. Молот нанес мужчине свой знаменитый хук в челюсть, голова того повисла. Дальше они деловито достали инструменты и сделали на лбу мужчины черную татуировку тушью, огромными буквами. Надпись содержала одно только слово, обозначающее на воровском жаргоне то же самое, что «гомосексуалист» на языке судебно-процессуальном. С таким клеймом на лбу, в бессознательном состоянии мужчина был отпущен на свободу поздней ночью. Яша-Фрезер ликовал, никогда он еще не чувствовал себя так превосходно!
Однако что-то в психике Яши все-таки сместилось. Как это часто бывает, человек, в детстве переживший насилие, или погружается в панический страх или сам становится расположенным к насилию. Со временем он подрос, из хлипкого мальчишки превратился в крепкого юношу. Его холодное лицо носило печать цинизма и жестокости. В банде «шакалов» Фрезер стал играть роль бригадира. У него появилась собственная группа отморозков, как он их ласково называл, которые по его указанию избивали, воровали, угоняли машины. Как и прежде, помня свою физическую непереносимость ударов в голову, Фрезер никогда не совался в переделки, где мог получить хоть один удар. Всегда за него первыми бросались в драку «отморозки», а он добивал противников ногами и проводил беседы с ними в стиле Дона Карлеоне, гнусавым голосом криминального философа.
Одной из коронных «фишек» Фрезера стало «право первой ночи» – своеобразный налог, который платили ему девушки его двора в обмен на последующее покровительство. Видимо, именно так он мстил жестокому человечеству за свой детский испуг и мальчишеский позор.
Маша после разговора с Виктором будто расцвела, она из гадкого утенка превратилась в прекрасную лебедь. Фрезер и раньше видел рядом с красавицей Маринкой её серое отражение – невзрачную, бледную, забитую сестру, но никогда не воспринимал её серьезно как девушку – так, убогая серая мышка... А тут в погожий весенний день Фрезер увидел нечто необычное: красота Маринки поблекла в сияющем ореоле магического очарования Маши. Фрезер подозвал девушек и сказал:
– Маша, пора и тебе заплатить налог. Готовься!
– Какой еще налог? – спросила Маша у сестры.
– Я тебе дома все объясню. Пойдем отсюда…
***
Так случилось, что об этом разговоре узнал Виктор. Вообще-то, он знал о Яше-Фрезере всё. Отец научил его собирать информацию обо всех людях, попадающих в поле его зрения. В среде «яппи» и «шакалов» Виктора весьма уважали и делились с ним информацией без задних мыслей. Хоть он и не входил в состав ни одной банды и предпочитал быть волком-одиночкой, его считали авторитетом и за его силу, и за острый ум, и за возможности отца, генерала спецслужб. Знали так же и о том, что Виктор имел собственное огнестрельное оружие – пижонский пистолет «беретта», которым владел на вполне законных основаниях, как штатный работник охранного предприятия. Известно было и о том, что парень успел лично поучаствовать в опасных переделках с поножовщиной и стрельбой, из которых всегда выходил победителем, без единой царапины.
К тому же с подачи отца он обучался на спецкурсах навыкам диверсионной и антитеррористической работы. Умел взрывать и разминировать, владел всеми видами оружия, умел одним касанием «болевой точки» выводить противника из строя. Научился добывать информацию и психически воздействовать на врага. Досконально изучил искусство грима и изменения личности, умел подделать любой документ, открыть самый сложный замок и добыть необходимую сумму денег. Но самое главное, что передал ему отец – это любовь к Родине. Кроме врожденной честности Виктору для этого необходимо было узнать ту секретную информацию, которую тщательно скрывали от народа. Почему скрывали? Потому, что любой психически нормальный человек, обладая этой информацией, понимал вселенскую миссию России и узнавал дальнейший ход её развития.
Итак, Виктор, пораженный таинственной красотой Маши и удручённый несчастной любовью к роковой женщине, узнал о требовании Фрезера «заплатить налог».
Поздней ночью, когда Фрезер возвращался из ресторана домой в самом благодушном настроении, в подъезде его дома свет оказался погашенным. В полной темноте, Фрезер шарил по стене и, ругаясь на чем свет стоит, медленно поднимался по ступеням на свой третий этаж. Вдруг его голову потряс сначала удар в нос, потом – в глаз. Фрезер в темноте не разглядел нападавшего, не слышал удаляющихся шагов, а только мягкий звук закрываемой входной двери. Он чувствовал, как из носу хлещет кровь, на губах появилось отвратительный сладковато-соленый вкус крови, а глаз заплывает от стремительно набухающей огромной гематомы.
Ближайшую неделю Фрезер провел дома с компрессами на лице и страхом в сердце: никто еще не нападал на него, он привык, что его боятся, что слово его – закон, что за его спиной сила клана «Шакалов». … И вдруг кто-то посмел усомниться в его авторитетности и пошло избить, как обычного хиляка, которым он, оказывается, остался не смотря ни на что. Это «открытие» не очень-то его обрадовало. Он не мог рассказать об этом позоре даже Молоту, который его давно уважал и считал чуть ли не ровней себе. Ну ладно, он во что бы то ни стало обязательно найдет обидчика и жестоко отомстит за свой позор!
В тот вечер, когда Фрезер получил по носу, Марина все порывалась рассказать Маше о том, что такое «налог», «право первой ночи», но её постоянно отвлекали то телефонный разговор, то обнаруженный прыщик на лбу, то ужин, то комедия по телевизору. Марина по-прежнему считала свою сестру чем-то второстепенным, поэтому легкомысленно забыла о необходимости предупредить Машу о грозящей опасности. А той и дела не было до всего этого. Маша знала, что мама аккуратно следит за своевременной уплатой счетов и налогов, и обязанной или должной кому-то себя не считала.
Как только Фрезер залечил раны на лице и вышел во двор, он издалека увидел Машу и вспомнил о своем намерении. По животу прокатилась горячая волна, он вскочил, бросил друзьям-бандитам «я скоро» и последовал за девушкой за угол дома. Он уже почти настиг беглянку, его уже всего трясло от предвкушения сладкого насилия, как откуда ни возьмись на его пути выросла согбенная фигура бомжа. Фрезер чуть не сбил грязнулю и, осыпая его ругательствами, стал брезгливо обходить фигуру в обносках, его идиотскую коляску с каким-то хламом… Как вдруг из этой кучи хлама вылетел грязный кулак, и его голову тряхнул точный удар в нос, второй – в глаз, третий – в кадык. Фрезер, обливаясь кровью, рухнул в беспамятстве на асфальт и затих.
Маша спешила в школу на собрание и не заметила ни погони Фрезера, ни бомжа с его коляской, ни того, как один рухнул, а другой мгновенно исчез, будто растаял в тени густого кустарника.
Повторное избиение еще больше удручило Фрезера. Братва, конечно, обещала перевернуть город вверх дном и хоть из-под земли откопать беспредельщика, посмевшего напасть на их авторитета… Но Фрезер в насмешливых взглядах их свинячьих глазок, в интонациях сиплых голосов каждый раз ощущал издевку. Его авторитет рушился на глазах. Необходимо было найти и уничтожить обидчика – сначала морально, а потом и физически!.. И он решился обратиться к наставнику.
За последние восемь лет Молот превратился в солидного мужчину. Он обладал крупными пакетами акций, имел собственные предприятия, недвижимость в стране и за рубежом. Он не любил бандитскую феню и манеры. Тяготел к законному бизнесу, но не уклонялся и от вооруженных стычек с конкурентами: на войне как на войне.
Молот опустил глаза, выслушал ученика и долго молчал, попивая дорогущий виски. Что только не передумал Яша за эти тягучие секунды своего позора! Потом наставник вызвал Мозгунчика, который занимался сбором информации, и спросил:
– Скажи, а не появился ли в городе залетный гастролер, который хотел бы нас подмять?
– За последние два месяца в городе появились два человека, способных на такое. Один только что вышел из заключения и принялся искать работу. Он завязал и вряд ли нам опасен. А вот второй – известный авторитет из Поволжья. Он ведет переговоры с нашими бизнесменами на предмет поставки в свой регион оборудования и кожи. Этот способен на всё.
– Как зовут? Где живет?
– Зовут Юрием Борисенко, погоняло – Брюс…
Молот вскинул строгий взор на докладчика, тот сразу исправился:
– Простите, Олег Михайлович! Прозвище – Брюс. Живет, конечно, в пентхаусе «Ориент Палас».
– У него есть команда?
– Да, три вооруженных охранника.
– Брюса не трогать. А эту троицу, Фрезер, ты убери. Сдается, они через тебя к нам подбираются.
– Уберу, в порошок сотру! – прохрипел Фрезер. – Сегодня же ночью!
В ночной перестрелке погиб Джон, и Зяма получил ранение в живот – оба из группы Фрезера, но трое головорезов Брюса были застрелены и сожжены в собственных «бумерах».
– Да, что-то дороговато обходятся нам твои комплексы, – проворчал Молот, огорченный потерями «живой силы» группировки. Походил взад-вперед по кабинету, сел в кресло и после долгой паузы сказал: – Завтра поедешь к Брюсу и объявишь, что теперь он будет под нашим крылом. Надо же что-то поиметь с этого побоища.
– Всё сделаю! – гаркнул Фрезер. – Он у меня будет как шелковый!
Он лично объехал все предприятия, которые заключили договора с приезжим и затребовал копии документов. Подсчитал суммарную прибыль и приятно удивился: за такие деньги не жалко потерять и половину бойцов группировки. На встречу с Брюсом он явился подготовленным, злым и решительным.
– Теперь мы – твоя крыша! – заявил он с порога.
– Да я лично не против, – медленно произнес Брюс, – только сначала поговори с моим партнером. Не будет ли он возражать? – Нажал кнопку золоченой трубки телефона и протянул ему.
– Весь бизнес Брюса в нашем городе будем контролировать мы, – прорычал Фрезер в трубку, не здороваясь. – Если ты, лох, возражаешь, приезжай сюда, только захвати побольше черных пластиковых мешков, у нас они в дефиците, не успевают подвозить.
– Давай фифти на фифти, – прозвучал голос из трубки.
Это было признание своего поражения, конкурент на всякий случай пытался выпросить долю побольше. Конечно, оставлять их ни с чем, тоже неверно, с ними еще сотрудничать, но и уступать половину прибыли он не желал. Это за секунду пронеслось в голове Фрезера. В трубку он примирительно, но жестко сказал:
– Ладно, бери десять процентов и радуйся, что остался жив. Я не терплю возражений! Всё! – И отдал трубку Брюсу, предварительно запомнив название модели телефона. Надо будет купить такую золотую игрушку и подарить Молоту.
Наставник выслушал хорошие новости, распаковал и полюбовался золотой трубкой телефона. Потом встал, положил тяжелую руку на плечо Фрезера и сказал:
– Считай, исправил ситуацию. Молодец.
Это «молодец» наставника дорогого стоило! Фрезер почувствовал себя так же, как тогда, после первой вендетты. За его спиной хлопали крылья, в груди кипел восторг и сладкое самодовольство. Это надо отметить! И он с верным подельником Цаплей, очевидцем успеха, отправился в ресторан фешенебельного «Ориент Палас». Там он не отказывал себе ни в чем.
Под утро он возвращался домой один. Цапля остался в номере отеля с черноглазыми девчонками. Ноги болели от сумасшедших восточных танцев, живот распирало от съеденных острых блюд, голова слегка кружилась от выпитого. На душе по-прежнему пели соловьи, жизнь представлялась одним большим счастьем.
Свет в подъезде сиял стоваттными лампами в защитных бронированных плафонах – это он позаботился. Впрочем, чего сейчас-то бояться? После сегодняшней победы ему ничего не страшно. После Молота он – первый в городе!
И вдруг свет погас и голова Фрезера дернулась от удара. Из носа потекла горячая струйка крови. Страх парализовал его. Вспыхнул яркий свет – ему в лицо ударил ослепляющий луч мощного фонаря. Он видел только яркое пятно света в абсолютном мраке и каплющую на белую французскую рубашку черную струйку собственной крови.
– Кто ты? Что тебе от меня нужно? – спросил Яша громким шепотом. От страха свело горло. Он чувствовал себя мотыльком, пришпиленным булавкой к стене.
– Ничего, – раздался сиплый голос, явно измененный. – Только забудь Машу, и я оставлю тебя в покое.
– Кто ты? – повторил Фрезер вопрос.
– Ангел-хранитель Марии, – чуть насмешливо сказал таинственный мститель. – Сегодня было последнее предупреждение. Если ты хоть раз посмотришь в сторону этой девушки… Хоть раз!.. Понял? Я. Тебя. Уничтожу. Ради этой девушки я не только тебя, а всю твою поганую кодлу живьем закопаю. Всё. Пошел вон.
Фонарь погас. Рядом с Фрезером произошло бесшумное движение воздуха, через полминуты свет включился. А несчастный Яша продолжал сидеть на ступенях, не в силах пошевелиться от страха, тупо разглядывал яркое пятно на белой рубашке и как заклинание повторял: «Вот тебе и Маша, вот тебе и дурнушка...»
Следующий день с раннего утра просиял ярким солнцем. Казалось, радовалось всё живое: люди и птицы, кошки и собаки, цветы и деревья. По выметенному и политому двору, сверкающему каплями росы, проходила Маша – и все оглядывались на неё, любуясь внезапно проснувшейся в девушке красоте. А в небе парила в окружении охранного эскорта белая голубка. Маша подняла глаза к небу и помахала голубке рукой, а белоснежная птица снизилась и чуть ли не над головой девушки совершила приветственный круг. И чем-то они были очень похожи – девушка и голубка…