Под ударами лома стена внутренних покоев наконец-то поддалась. Массивные камни кладки один за другим ухали внутрь. Состав для растворения связки пах порченой колбасой. Дознаватель с помощником придвинулись ближе, вглядываясь в тьму по ту сторону. Из отверстия, которое рабочие уже расширили до почти метрового в диаметре лаза, потянуло спёртым воздухом. Хаа в очередной раз подумал, что романтикам следует прижигать обонятельные рецепторы, прежде чем идти работать в Исторический Отдел. Иначе они рискуют быстро разочароваться в чудесах древних тайн и переродиться в скучающих и скучных прагматиков. Как он сам и сонм других.
В висящем на груди амулете дрогнул родовой богомол. Выгнул спину, закричал, потянулся лапами куда-то вверх, скребя прозрачную поверхность. Никто кроме хозяина не услышал ни звука. Да и сам он не обратил внимания.
Как-то один мыслитель спросил: "что если окружающее только мнится мне? Что если на самом деле я посажен в чей-то фамильный амулет, лишён смерти и благословения?" И не нашёл ответа.
Тем временем в покои глашатая, ставшие его усыпальницей, пронесли лампу, свет которой походя разогнал по углам мрак, копившийся тут более пяти веков. Тогда, во время исхода, эвакуационные отряды так сюда и не добрались. То ли позабыли все про старого служителя, то ли помешало что-то.
То ли драконом залюбовались, то ли пыль поднялась.
Глашатай сидел на покрытом ковром возвышении в центре комнаты. До последнего внимал вестям, приходящим с края разверзшегося тогда хаоса. Его тело, облачённое в ритуальные одежды, не подверглось гниению, только высохло и потемнело, будто бы чрезмерно обласканное Солнцем. Краски наряда, некогда яркие, поблекли, да и сама ткань выглядела готовой при малейшем прикосновении рассыпаться в пыль.
Сама комната была обставлена довольно скудно – кровать с балдахином у дальней стены, пара кресел и всё. Стены забраны драпировкой. Оба окна выбиты обвалом, так что внутрь свешиваются, растекаясь по полу, сбитые из каменного крошева языки чудовищных зверей.
Сказано, что демоны не видят письмена. А потому не ведает никто из них иной истории окромя своей. Какая же лживая херь всё это. Хаа читал запрещённые книги, хранящиеся на нижних уровнях архива Библиотеки, и знал благодаря давно уже уснувшему любопытству про сгинувшие культы других, не помешанных на прошлом богов. Хотя для принятия пожертвований есть ли смысл вспоминать… Вспоминать? Свет бесовский, как же обрыдло это слово!
Седая борода глашатая спускалась до пояса – нужно будет обрить его, перед тем как показывать народу. Канон…
– Выйти всем! – требовательно возвестил дознаватель. – Хаа, готовь зрящий взвар!
Рабочие толкаясь полезли обратно в пролом. Хаа же без суеты но достаточно споро принялся за подготовку ритуала. У него был в этом вполне достаточный опыт – пятый год в помощниках дознавателя.
Установив на специальную подставку, водружённую у ног глашатая, глубокую бронзовую чашу, Хаа смешал в ней жидкости из нескольких пузырьков, которые до того покоились в специальном отделении его дорожной сумки, и порошок с едва уловимым металлическим запахом, щепоть которого была взята из маленького чёрного кисета с оттиском символа Библиотеки на крышке. Согласно предписаниям пропорции следовало отмерять специальными весами, но на практике так делали только новички. Затем он зажёг небольшой огонёк под чашей и прочитал слова активации – первый этап был завершён.
Когда дым из чаши окутал старца целиком наподобие кокона, то в сером мареве стали видны радужные лоскуты, словно свитые из нескольких верёвок каждый, медленно кружащие вокруг давно уже мёртвого тела. Обрывки посланий, принятых глашатаем, которые он не успел возвестить, а может, просто не стал этого делать. Всякую мысль, или деяние время покрывает паутиной.
Люди разучились посылать сообщения на расстоянии, как это умели раньше, хотя пока сохранили знания о том, как их читать и сохранять. Очень многое из технологий прошлого утрачено. Возможно, поэтому люди так самозабвенно принялись всматриваться в минувшее. Настолько, что забыли зачем. И сейчас не захотят уже вспоминать. Грустно и странно осознавать это, но сказано: «знание выдержит сильный».
Потому и готовящийся ритуал по сути был формальностью. Ибо стен Библиотеки не покинет ничто, потворствующее сомнениям в возвещаемых ею истинах. Скорее всего, отчёт об их миссии уже приготовлен.
Выждав несколько минут, дознаватель начал читать слова порядка. Лоскутки посланий задрожали, сместились с привычных орбит и стали выстраиваться сообразно очерёдности, в которой были отправлены и приняты. Их было всего пять. Когда успокоившись они замерли перед служителями, Хаа подцепил самый старый специальным малахитовым хватом и вытащил его из общего ряда, упокоив напротив командира.
– Начинаю, – бросил тот, закрывая глаза и настраиваясь на контакт с полумёртвой энергетической структурой.
– Да, просвещённейший, – рефлекторно откликнулся помощник.
Постепенно сообщение начало набирать яркость, едва заметные переливы цвета сменились отчётливо видной, пока ещё аритмичной пульсацией. В то же время от лица дознавателя отхлынула кровь, сделав его похожим на опаловую маску. Выдержит ли пять соединений без отдыха? А то потом ещё тащить его полуживого до экипажа…
Наконец совсем уже непохожее на рваный лоскут сообщение раскрылось подобно дивному цветку. Хаа немедленно выхватил грифель и блокнот, обёрнутый в искусно выделанную кожу супротивца.
– Сохранилась только первая фраза, – отрывисто прохрипел дознаватель, ещё не пришедший в себя и усиленно растирающий лицо ладонями. – Всё остальное стёрто. Возможно, самим глашатаем. Восстановлению не подлежит.
И следом в покои плеснул иной голос, принадлежавший юноше и странным акцентом красящий привычные слова:
– У нас дождь и закат.
И всё. Раскрытая весть распалась на десяток лепестков, медленно разлетающихся в разные стороны и истаивающих на глазах. Определённо это не то, что мыслится свидетельством времён становления Библиотеки, а то и более древних. Значит, работа толкователей не пропадёт зазря.
Пришла очередь второй вести и тот же голос, мягкий и тёплый, как ворох детёнышей меки, произнёс:
–У нас ветер и кошки гоняются за листьями.
Кто такие кошки, Хаа не знал. Впрочем, не всякое знание оправдывает память о себе. От кощунственных мыслей по спине уже не пробегал озноб.
В третий раз так же была только одна вступительная фраза. Голос всё того же парня, звучавший в этот раз глуше, словно попорченный простудой, сказал:
– У нас облака и туман.
Три соединения подряд дались дознавателю с трудом. Хаа уговорил его сделать перерыв и усадил на одно из кресел, предварительно отряхнув то от накопившегося слоя пыли. Затем достал походную кружку, плеснул в неё воды из фляги и, произнеся слова тепла, принялся готовить тонизирующий отвар. Корешки и толчёные листья летели в закипающую воду, набухали и растворялись, исходя разноцветными шлейфами мутной взвеси.
Сказано, что предельная ипостась огня есть звёздный свет, предельная ипостась земли есть время, предельная ипостась воздуха есть жизнь разумная и неразумная. Предельная ипостась воды – тьма.
Этот незнакомец по ту сторону бездны лет был, возможно, знакомым, или родственником глашатая. Или передавал из родных для глашатая мест. Но почему только первые слова – удовлетворительного объяснения этому измыслить не удавалось. Загадка человеческой души.
Голос в четвёртом сообщении уже не был тёплым, но был наполнен резкими диссонирующими нотками, которые говорящему так и не удалось скрыть.
– У нас тревога и мало кто понимает, что происходит вокруг, – произнёс он.
Хаа оглянулся на дознавателя – из носа того стекала струйка крови. Глаза пожилого служителя лихорадочно блестели, дыхание было прерывистым и учащённым.
– Командир, вам необходимо отдохнуть и восстановить силы, – заявил Хаа с дозволенной отсутствием посторонних прямотой. – Я соображу что-нибудь перекусить.
– Нет, в последнем послании самое важное! Я уверен! – отмахнулся тот.
– Там нет ничего важного! – воскликнул Хаа. – Одна лишь романтическая околесица. А вы ведь можете и не выдержать пять соединений подряд.
– Плевать! – отрезал дознаватель, подрагивающей рукой подхватил с подлокотника кресла кружку с остатком отвара и влил его в себя единым торопливым движением. А затем, уже начиная настройку связей с последним сообщением, разочарованно и даже, странное дело, обиженно добавил. – Разве ты не видишь? Последнее послание сохранилось полностью.
Конечно, оно выглядело менее обтрёпанным, но по результатам беглого анализа информации содержало менее всех других. Впрочем, это не особо заботило Хаа. Он думал, остались ли у него ещё сердечные стимуляторы и найдётся ли в раскинувшейся неподалёку от руин деревне грамотный лекарь.
Соединение давалось дознавателю с огромным трудом. Тело его била крупная дрожь, лицо и кисти рук побелели до мертвенной синевы, кровь сочилась теперь не только из носа, но так же из ушей и из-под сомкнутых век. Служитель отдавал дознанию последние крупицы сил. Ясно чувствовалось, что никакого резерва для себя он не оставит.
Хаа хотел силой прервать ритуал, просто уничтожив послание. Слова диссонанса уже вертелись на языке, но что-то останавливало, заставляло стоять в стороне и смотреть.
Наконец сообщение толчками и словно бы нехотя раскрылось и уже другой голос, женский, вроде бы молодой, но доверху заполненный безнадёжностью и скорбью, произнёс:
– У нас война.