Хмурым дождливым сентябрьским вечером на пустынном берегу Темзы возился с лодкой бородатый оборванец неопределённого возраста. В своих давно потерявших цвет лохмотьях он выглядел, как нищий, но нищим на самом деле не был, ибо у оборванца было своё ремесло и определённый с этого ремесла доход. Правда, ремесло того сорта, о котором не станешь рассказывать всем подряд направо и налево. Оборванец состоял в профсоюзе «речных собирателей», а это совсем не то, что профсоюз угольщиков или плотогонов.
Темза – тёмная река. Что только не несут по осени её неприветливые мутные воды. Брёвна и доски, обломки коры, пустые бутылки – всё это становится добычей «речных собирателей». Порой и мёртвые тела. И именно такого рода «добычу» вытаскивал сейчас из лодки Старик - под таким именем его, как вечного должника, знали во всех прибрежных барах Ист-Энда.
Человеческое тело, пусть даже и женское, а не мужское – ноша нелёгкая, и пребывание в воде не делает его легче, поэтому ничего удивительного, пожалуй, не было в том, что увлечённый своей работой Старик не заметил появления на сцене нового действующего лица. Им оказался разбитной малый в матросской рубахе и засаленной куртке, подошедший к лодке характерной раскачивающейся походкой бывалого моряка. Его губы и подбородок украшали следы недавнего кровопролития – похоже, он только что вывалился из бара «Могила Фараона», где по вечерам регулярно проходили кулачные бои, но побитый перед ним или победитель, Старик затруднился бы сказать – никакие эмоции не отражались в глубоко посаженных светлых от выпитого глазах моряка.
- Хороший улов, старик, - насмешливо проговорил он, останавливаясь у Старика за спиной – голос у него оказался резкий и глуховатый, с простуженной хрипотцой и запахом шотландского виски. – Фунтов, чай, на шестьдесят потянет. Уху варить станешь или на рынок понесёшь?
Не ожидающий свидетелей Старик, хоть, собственно, и не делал ничего предосудительного, подскочил на месте и испуганно выругался:
- Лихорадка тебя забери! Принесла нелёгкая! Чего тебе надо?
- Рыбкой не угостишь?
- Пошёл прочь. Не видишь, какая тут у меня «рыбка»?
- Ты её сам убил? – деловито поинтересовался моряк, склоняясь над утопленницей.
- Нет, в реке выловил. Да ты глянь, она уж размокла вся, как бы это я её успел так, - Старик невольно начал оправдываться и тут же рассердился на себя за это, а рассердившись, закричал:
- А ну, иди своей дорогой! Ходят тут!
– Ну-ну, не кипятись! – моряк сунул руку со сбитыми костяшками суставов пальцев в карман, и оттуда появилась на сумрачный вечерний свет приятно шуршащая купюра. – Никто не собирается лишать тебя честного заработка. Просто мне нужно это тело и совсем не нужен рядом с этим телом ты. Возьми лучше и поди выпей за моё здоровье.
- Подожди, - на лице Старика промелькнула догадка. – Так это ты её... того?
Моряк улыбнулся. У него оказалась хорошая улыбка - короткая, но задорная.
- А тебе не всё ли равно?
- Да, в общем, всё равно, конечно, - пробормотал Старик – он как раз только-только разглядел достоинство купюры и поспешно отступил, опасаясь, как бы этот странный тип не передумал. - Ну, я пошёл, а? Пошёл... – и он поспешно направился прочь, то и дело оглядываясь через плечо.
Моряк проводил его глазами, а потом склонился над телом утопленницы, пристально его разглядывая. При этом он что-то негромко бормотал про себя и насвистывал.
- Темно, - наконец, досадливо проговорил он самому себе, выпрямляясь. – Ничего не рассмотреть – темно.
Он огляделся, вытягивая шею. Берег был пустынным, только из «Фараона» по-прежнему доносились шум и голоса. Моряк поднёс к губам ссаженные пальцы и стал задумчиво слизывать с них кровь. Он выглядел при этом, как собака, зализывающая рану – смотрел своими глубоко посаженными глазами исподлобья и, похоже, что-то напряжённо обдумывал.
Полицейский констебль Эмундсен – здоровый беловолосый скандинав с крупными чертами бесстрастного лица и таким размером обуви, что ему пришлось заказывать амуничные ботинки индивидуально – боялся покойников. Он прекрасно понимал, что с его родом занятий эта слабость особенно неудобна, но поделать с собой ничего не мог. Стоило ему увидеть человеческое тело без признаков жизни, и Эмундсен покрывался потом, а желудок его начинал себя вести и совсем уж беспардонно. Ну и, конечно, по вечному закону невезения, все три последние утопленницы достались ему.
Так и теперь, патрулируя прибрежную зону со злополучным вертепом «Фараон» и причалом перевозчиков, Эмундсен заранее ощутил неприятное щекотание предчувствия где-то в районе мочевого пузыря или чуть выше. Причина этого щекотания обнаружилась очень скоро, и Эмундсен досадливо крякнул.
Возле рассохшейся посудины Старика на мелких камнях лежала подозрительная куча тряпья, над которой заинтересованно склонялся длинный, как жердь, и тощий, как та же самая жердь, завсегдатай «Фараона», носивший кличку Риф, данную ему за угловатость и твёрдость кулаков. Впрочем, завсегдатаем он стал недавно, а до этого, вроде бы, ходил на норвежском китобое. Подробностей о себе Риф не рассказывал – настойчивых просто угощал за свой счёт ромом и вежливо просил отцепиться, а несговорчивых тоже угощал, но несколько иначе, так что Громила Дэйв до сих пор, сталкиваясь с ним в дверях пивной, вежливо раскланивается, а потом каждый раз незаметно трогает челюсть.
- Здорово, Риф, - уныло сказал Эмундсен, подходя. – Что тут такое? Труп, что ли, опять? – он старался говорить равнодушно, но голос предательски подрагивал, выдавая его. – На берег вынесло?
- Не вынесло, а вывезло, - поправил Риф, поспешно пряча в карман мощную двояковыпуклую лупу. – Один из «речных собирателей» выловил это в реке и привёз в своей лодке.
- Где же он сам?
В глазах Рифа мелькнул непонятный всполох.
- Отправился за выпивкой, - сказал он. – Не каждый может так хладнокровно любоваться размокшим телом, как вы, констебль Эмундсен.
Эмундсен покосился на моряка тревожно – похоже, Риф, так или иначе, подозревал о его слабости. Неужели заметно, что его поташнивает? На всякий случай он нахмурился посуровее:
- Сам-то ты, похоже, наслаждаешься зрелищем – вон даже увеличительное стекло у тебя. Детали разглядывал? – и, не дождавшись ответа, покачал головой. – Странный ты тип, Риф. Смотри!
- Смотрю, - спокойно сказал Риф. – Покараулить, пока вы за подкреплением сбегаете?
- Пусти лису в курятник, - проворчал себе под нос Эмундсен, но предложение пришлось принять – оставлять труп лежать на пустынном берегу не полагалось. Полагалось свистеть и ждать, но поднимался ветер, и Эмундсен подозревал, что ближайший к нему патрульный полисмен может и не услышать свиста, а Риф запросто повернётся и уйдёт, и что ему, Эмундсену, в таком случае делать одному в темноте с этой неприятной находкой?
- Ну ладно, покарауль, - нехотя согласился он и повторил на всякий случай: - Но смотри у меня!
И снова Риф спокойно кивнул:
- Смотрю.
Эмундсен отсутствовал не слишком долго, но когда он возвратился на берег, прихватив с собой ещё двух полицейских, одним из которых оказался сержант, его непосредственный начальник, он нашёл на берегу существенные перемены. Лодки Старика на месте больше не было, утопленницы тоже не было. Зато у самой воды неподвижно лежал ничком Риф. Ошеломлённый Эмундсен склонился над ним и тронул за плечо. Но тут же отдёрнул руку - пальцы погрузились в липкое и горячее.
- Он ранен! - воскликнул констебль, оборачиваясь к своим спутникам. – Это кулачный боец Риф из «Фараона», списанный матрос. Я попросил его покараулить тело, а теперь тела нет, а он без сознания и в луже крови.
- Боец? Ну-ну... Посветите-ка мне сюда, - сержант решил взять инициативу в свои руки. – Я взгляну, что с ним.
Эмундсен взял фонарь. Сержант и второй констебль перевернули бесчувственное тело на спину. В плече ниже сустава оказалась сильно кровоточащая рана – кровью пропитался весь рукав, пятно на боку расползлось до кармана. Лицо Рифа было мертвенно бледным.
- Он потерял сознание от кровопотери, - решил сержант. – Идите сюда, Эмундсен, поможете мне наложить жгут. А вы, Кингсли, берите первый попавшийся экипаж, да везите его в полицейский госпиталь. Оставайтесь там с ним – попробуем допросить его, когда врачи окажут ему помощь.
Кингсли, быстро бормотнув: «Слушаюсь!», - бросился на поиски экипажа. Сержант и Эмундсен принялись оказывать помощь раненому с тем умением, которым по долгу службы обладает каждый рядовой полисмен, и которое сходит на нет по мере продвижения по служебной лестнице. Боль от их манипуляций заставила Рифа застонать и открыть глаза. Он недоумённо сдвинул брови, словно силясь припомнить, что произошло. Побелевшие губы шевельнулись.
- Не пытайтесь говорить, - остановил его попытку сержант. – Это может оказаться вам не по силам.
- Как холодно, - пробормотал Риф. – Куда он меня? Серьёзно?
- Надеемся, что нет. Врачи смогут лучше оценить ваше состояние. Вы успели разглядеть того, кто на вас напал? Сможете его узнать?
Риф вяло отрицательно качнул головой и снова закрыл глаза.