Эта странная командировка

Евгений Михайлович Барыкин
               
                киноновелла
               

        1.
     - … Наша область давно и по праву считается житницей страны.               
В прошлом году колхозы и совхозы, несмотря на знойное лето, сдали
в закрома  Родины  180 млн. пудов зерна.  Проблемы, стоящие перед
тружениками села в нынешнем году, очень серьёзны, и мы прилагаем
все  усилия… и т.д.
     Человек, произносящий эти слова, виден  на телеэкранах
режиссёрского пульта в разных ракурсах: фас, профиль, три четверти.
Человек лыс, грузен,  в очках. Он чувствует себя скованно и, чтобы
не сбиться, читает текст по бумаге.
     На пульте молодой режиссер обращается к кому-то вполголоса:
     - Лёша, переходи на средний план – ну и зануда.  Нагляделись…
     Изображение на одном из экранов стало меняться.
     - Бурунов, а, Бурунов? Возьми заставку…
     На другом телеэкране появляется обычная для конца передач заставка.
     - Семёныч,  покажи мне Риту…
     В павильоне оператор подкатывает массивную телекамеру к столику
диктора.
     - Я просил Риту, а не пустое место, - дежурно сердится режиссер. 
– Диктор где?
     В кадре появляется Рита и садится за столик.   Ей немногим
за тридцать, она держит в руке листы  с текстом, показывает их телекамере,
стучит по ним ладонью, а потом крутит пальцем у виска. Понимая, что до конца
передачи всё равно уже ничего не объяснишь, Рита отмахивается от телекамеры,
берёт со столика другие листы и пробегает их глазами.
     - …Всё это говорит о том,  - с облегчением заканчивает выступающий, -
что  вопрос  мелиорации – насущный вопрос. Когда волжская вода оросит
поля нашей области, мы сможем в три и даже в четыре раза повысить
урожайность зерновых.
     На экране телевизора Рита. Она чарующе улыбается и произносит:
     - Наши дневные передачи закончены. Сейчас я познакомлю вас
с программой передач на сегодняшний вечер… 
     К режиссёрскому пульту подходит девушка:
     - Бахметьев, Рита скоро освободится?
     - Уже программу читает…
     - Напомни  ей:  в 16-10 видеозапись, на Москву.
     - Напомню, напомню…
     Рита в павильоне читает:
     - … в 22 часа 30 минут – «Хоккей-68» - Передача Центрального
телевидения.  В 22 часа 55 минут мы приглашаем к экранам любителей
старинного водевиля…

     Рита   кладет на пульт листы:
     - Ты знаешь, что твоя передача не залитована?
     - С чего ты взяла?
     - Отсутствует штамп комитета.  Влетит и тебе и Лёвушке. А ему ещё
больше, потому что – главред.    
      Бахметьев быстро перелистывает свой экземпляр с текстом, а потом
откидывается на спинку стула:
     - И здесь нет литеры, - произносит он упавшим голосом. – Я-то думаю,
 чего мне так неуютно за пультом? Будто чего  не хватает…
     - Что ж ты, голуба, проморгал? Не видать тебе молодёжной редакции, как
своих ушей. Так и заторчишь на сельском хозяйстве…
     - Вопрос: что делать?
     - Это не ко мне. Это – к Чернышевскому.
     - Я серьёзно…
     - Сначала сказать Льву – он редактор.
     - Я не могу это… Рита…
     - При чём тут я? – Рита хочет уйти, Бахметьев хватает ее за руку:
     - Рита, ты его смягчишь, он к тебе неравнодушен…
     Рита брезгливо отдёргивает руку:
     - По-моему, ты тоже…
     - И я, - покорно соглашается Бахметьев.
     - Уговорил, - язвит Рита, - Пошла на съеденье к Льву…
     У выхода она оборачивается:
     - Олух ты, Бахметьев. И как за тебя Зинка вышла?
     - Что ты этим хочешь сказать? – заволновался режиссер.
     - Не переживай. Я - любя. – И Рита выходит.
     - Ничего себе шуточки, - остаётся один Бахметьев...

     Рита идет по студийному коридору. Маляры красят стены. Мимо
торопится парень с большими фотографиями.
     - Геша! Новый шедевр?
     - Это не в вашу передачу. Это о троллейбусах.
     - Обожаю наш троллейбусный завод! Покажи!
     Геша подает фотографии.
     - Троллейбус, троллейбус, - перебирает фотографии Рита. – Хорошая
морда.  Опять троллейбус. (Геше) Не обмажься об стену. Как тебе новый
цвет студии?
     - А чего? скромненький такой, серенький…
     - Дикторскую уже выкрасили. А вас?
     - Пока нет…
     - И до вас доберутся… Серенький,  говоришь? Не знаешь, где Зайчиков?
     - Зайцев? – уточняет Геша.   -  Он в просмотровом.
     -  Кто снимал, Геша? – спрашивает Рита про фотографии.
     - Я и еще один тип…
     - Твои – блеск,  остальные – так себе.
     И Рита идет дальше.
     - Так вы же не знаете, где мои, а где его…
    Но Рита уже входит в просмотровый зал. На экране шевелятся тени
негативной кинопленки.
     - Лев Александрович, это вы? – вопрошает Рита в темноту, которую
 прорезает луч из киноаппаратной.
     Под проекционными окошками зажигается настольная лампа – за столом
сидит Лев Александрович:
     - Иди сюда…
     - Лев Александрович, - начинает Рита.
     - Подожди, садись. Это касается твоей персоны. – Зайцев указывает
на экран.    
     - Что это? – усаживается рядом Рита.
     - Негатив…
     - Юмор у вас, Лев Александрович, негативный…
     - Тс, несносный человек. Сиди смирно, не ершись.
    Рита хмуро смотрит на экран.
     - Сюрреализм  какой-то… - бормочет она.
     Неожиданно негатив сменяется озвученным позитивом:

                Актовый зал в старинном здании полон 
                аплодирующими студентами. На сцене президиум, сзади
                большой портрет  Ленина.  На краю рампы цветы.
                Диктор говорил  бодрым голосом:
                - В двадцать пятый раз открыл свои двери для
                студентов  педагогический институт имени Подвойского.
                По традиции  был устроен день знакомства   
                с первокурсниками. Перед собравшимися  выступил ректор
                института, он пожелал всем успеха в учебе.

     Рита вся подалась вперёд:
     - Это же мой институт! Я здесь училась! Где вы достали?
     - Ты смотри, смотри, - Зайцев был доволен.

                Диктор продолжал:
                - От лица будущих выпускников выступила
                с приветствием студентка пятого курса Рита
                Ковалёва. В частности, она сказала…
                На трибуне Рита.  Ей двадцать четыре года.   
                Белый свитер обтягивал её стройную фигурку. Волнуясь
                и застенчиво улыбаясь в зал, она звонко говорила:
                - Наша группа будущих филологов решила: после
                получения в родном институте дипломов едем
                на целину – работать преподавателями…
                Зал взрывается аплодисментами. Рита,
                смущённая, пережидала аплодисменты. Удивленно и
                радостно переглядывался президиум.
                - Это решение – наш комсомольский ответ
                на призыв Партии. Мы хотим быть на передовом
                крае строительства коммунизма…
                Аплодисменты.
    
     Кинофрагмент заканчивается.  Экран на мгновение ослепляет, но тут же
зажигается свет.
     - Господи! Сколько лет прошло!  Десять? Двенадцать?  Лев Александрович, где
вы достали? –  в голосе Риты благодарность, она растрогана.
     - Хроника. Из киножурнала.
     - Я знаю, я помню, как нас снимали. Ох, я и волновалась – жуть!
     Лев Александрович подпирает ладонью щёку и с интересом смотрит на Риту:
     - Так ты у нас – целинница?
     У Риты  дёрнулась улыбка:
     - Нет. Я поступила в аспирантуру. При нашем институте.
     - Да, я и забыл:  мы же тебя оттуда перетянули… Жаль, что не была на целине…
     - Почему?
     Зайцев проводит ладонью по лицу, словно смахивая усталость.
     - Когда открыли твой институт?
     - И не помню…
     - Ну, что же ты? В 33-м году.
     - Верно!               
     - А перед войной ему присвоили «имени Подвойского»… Институту
вот-вот исполнится  35 лет.  Изумительная  история,  прекрасный преподавательский
состав, известные выпускники!.. У нас готовится передача – больше, чем на час.
Используем хронику. Но это – пока единственное, что осталось в нашем городе.
Остальное в киноархивах Красногорска или в Белых Столбах – под Москвой.  Завтра
туда летит Верочка. Посмотрит хронику и всё  подберёт. Ну, конечно, ты будешь вести
 передачу. Жаль только, что такие чудесные  кадры нельзя использовать…
     Рита удивленно поднимает брови:
     - Почему?
     - На целину-то вы, милая, не поехали…
     - А если пустить без звука?..
     - Да наверняка  кто-то из  твоих сокурсников озвучит этот эпизод… Начнутся
какие-нибудь заминки… - нет.  А ведь как приятно был бы удивлён наш  уважаемый
зритель, узнав, что Риточка учительствовала на целине…
     - Ах, Лев Александрович, - досадливо морщится Рита, -  вы же не знаете, что
осталось за кадром…         
     - А что за кадром?
     - Многое. – Рита склоняется над листком бумаги, начинает что-то чертить. –
Ну не поехала на целину. Это преступление?
     - Что вы, милая, вас никто не винит.
     - Прошло десять лет. За истечением срока давности простим мне эту
слабость.  –  И Рита покоряюще  улыбается.  –  Я вот зачем пришла.  Мы
с Бахметьевым  отменили цензуру…
     - То есть?
     - Выдали в эфир незалитованную передачу.
     - Чью?
     - Конечно, вашу… Вот. – Рита пододвигает листы.
     - Думаю, ничего страшного, но всё  равно скверно…  - Зайцев задумался. - Хочешь
в Москву? – неожиданно спрашивает он.
     - Кто ж не хочет?
     - В командировку, на пять дней. Соберёшь хронику об институте.
     Рита что-то чертит на бумаге.
     - Ну что же ты молчишь?
     - Согласна…
     - Но с условием: залитуешь текст – переписываю командировку на тебя. И лети
 в столицу…
     - Но я не литую тексты….
     - Поезжай в комитет, как раз обеденный перерыв кончается. Примени всё
обаяние – какое  есть, и какого нет, да просто улыбнись -  твоя улыбка, кого
хочешь растопит. И пусть этот старый черт задним числом поставит литеру
на тексты. Я дам тебе машину. – Зайцев торопится к двери.
     - А передачи?
     - Алла поработает,  Кузнецова.  –  У выхода Зайцев задержался:
     -  А свитерок  был на тебе – загляденье…
     Рита остается одна. Рука что-то машинально чертит на бумаге. Она
смотрит на листок, там по нескольку раз обведены слова -  «Многое остаётся
за кадром».  Рита сминает лист.

        2.
     В тёмном и пустом актовом зале педагогического института у стен в проходах
высились массивные юпитеры на тонких треногах. К ним змеились  провода.
     На сцене, где за кулисами  светила одинокая пожарная лампочка, Павел – парень
лет двадцати четырёх – возился с верхними софитами. Он стоял  на большой  стремянке 
почти под потолком и заменял лампу.
     Павел  начал спускаться и вдруг увидел, что на сцене стоит женщина, много
старше его.
     -  Анна Петровна? – парень немного растерялся.
     - Я, Паша,  - улыбнулась  в ответ женщина. – Ну, сойди…  с небес на землю…
    Павел спустился с лестницы, и женщина сразу прильнула к нему, прислонясь щекой
к его груди и прикрыв  глаза. Павел стоял, опустив руки.
     - Что ж ты меня не обнимешь, Пашенька?
     - У меня руки…  в пыли…
     Анна Петровна подняла к нему лицо.
     - Я очень изменилась за лето?
     - Вы загорели… - произнёс он.
     Она отстранилась от него. Он стал отирать ладони, как будто желая убедить себя,
что  у него и впрямь запачканы руки. Она взяла их  в свои, чтобы остановить эти
жесты самообмана.
     - Никогда не лги, Паша,  ни себе…  ни мне,  - сказала она ему, как ребёнку.
     Он не знал, что ответить. Почему-то бросил взгляд на  портрет Ленина. 
     - Как Москва? Что мама? – спросила она, потому что молчание затягивалось.
     - Мама работает.  А Москва… Москва строится.
     Опять замолчали. Наконец, Павел решился:
     - Анна Петровна… Я всё лето думал… Я…
     - Не надо,  Пашенька, - ласково попросила она.
     - Нет, надо, - тепло, но настойчиво возразил он.
     - Я всё поняла,  когда не получила ни первого твоего письма, ни второго,
 ни десятого… Даже раньше:  когда ты не смог сказать мне «ты»…
     - Анна Петровна… давайте будем друзьями…
     - А разве это не так?
     - Но ведь… - растерянно начал он.
     - Тебя это тяготит? Ты этого стыдишься? – она осторожно заглянула ему в лицо.
     Он отвернулся:
     - Не знаю…
    Теперь что-то неуловимо изменилось в Анне Петровне – она как будто поникла.
     - Боже мой! – тихонько  и немного жалобно  воскликнула  она. – Всё
понимать, и не в силах ничего изменить!  Как жестоко!.. Ты не подумай, -
быстро заговорила она, - я не умоляю тебя вернуться. Я понимаю –
я…старше. И люблю тебя,  люблю, будь я проклята за эту любовь… Я
с самого начала ждала, что ты уйдешь, - спокойно сказала она. – Я знаю, ты
любишь эту девушку, весь институт это знает…  Не то я говорю, Паша.
     Она подошла к нему:
     - Ну, почему так устроено? Почему ты для меня – всё, а я должна сказать –
«нет»? Ты хоть меня понимаешь?..
     - Я люблю вас, - вырвался у Павла хрип. – И не знаю, что делать… Это
трудно… давайте будем друзьями…
     Он пошел за кулисы к электрощиту,  дал полный свет на сцене и в зале…
     За кулисами стояла Рита.  Белый свитер обтягивал стройную  фигурку.
Девушка  испуганно  смотрела на Павла.  Её  наполовину  скрывал большой
портрет Ленина, который еще не успели повесить в глубине сцены. Рита
приложила палец к губам и подтолкнула Павла  из-за кулис.
    Женщина стояла у стремянки.
     - Анна Петровна, - срывающимся голосом  позвал  её Павел.
     - Не смотрите на меня, Паша, не смотрите, - сдерживая себя, чтобы
не заплакать вслух, она  быстро пошла в зал к выходным дверям.
     Когда дверь за ней закрылась, Павел сел  на перекладину стремянки и 
уткнул голову в колени.
     Из-за кулис осторожно появилась Рита. Она подошла к Павлу,  постояла
 и вдруг ласково провела рукой по его голове.
     - Пашка, - восхищённо произнесла  Рита, - как она тебя любит!  Как лю-ю-бит!..
     - Ты с самого начала… слышала?
     Рита кивнула и призналась:
     - Я спряталась, как ты вошел.
     - А что здесь делаешь?
     - Пришла посмотреть, - Рита указала на юпитеры. – Завтра же хроника снимает…
     - А меня вот софиты попросили наладить. – Посмотрел вверх. – Чёрт, -
ругнулся он. – Оставался бы я электриком, жил бы в Москве. Чего еще?
     Он грустно усмехнулся:
     - Что делать? А? – и сам себе ответил:
     - Брошу всё к чертям собачьим и уеду. Сейчас все куда-нибудь уезжают:
кто на целину, кто куда…
     - И оставишь Аннушку? – Рита кивнула куда-то в сторону.
     - Я готов провалиться сквозь пол, когда она читает  нам лекции…
     - Паша, - ласково начала объяснять Рита. – Остался год. Всего лишь год.
Ты умница…  Соберись. Будь мужчиной. Ну, если ты не можешь с нею… -
Рита поискала слово,  – общаться, то сделай это как-нибудь тактично.
Закончишь институт,  будет  диплом, и езжай, куда душа позовёт… 
     - Мне предлагают аспирантуру.
     - У нас? Кто?
     - Ректор предложил…
     Рита почему-то на мгновение растерялась:
     - Это уже сложнее…
     - Всё перепуталось. И совсем не знаю, что делать, - самому себе 
проговорил Павел. – Пошёл я. – Он вдруг резко поднялся и направился к выходу.
Там он остановился.
     - Ты завтра выступаешь с речью. Тебя хроника снимать будет.
     - Ужасно боюсь. Это же в первый раз. Текст боюсь забыть, -  Рита через  зал улыбалась
Павлу.
     - Не дрейфь. – У тебя  получится. У меня не получается, а у тебя получится….
     Когда девушка осталась одна, она громко заговорила:
     - Наша  группа филологов после института решила ехать на целину. Это
наш ответ на призыв Партии…
     В глубине юпитера вспыхнула точка и начала разгораться – ярче и ярче,
ослепляя глаза. А голос Риты звучал всё отдалённее, пока не затерялся
в  звуках большого города.

        3.
     Аэропортовский  автобус  огибает  оголённый  сквер  у  Большого  театра и 
подкатывает  к  остановке.
     Выходящих пассажиров поджидают два парня с неожиданным вопросом:
     - У вас есть билеты?
     Представительный дядечка принимает их за контролёров:
     - Да-да, пожалуйста…
     - Спасибо.
     В дверях автобуса появляется Рита, в руках изящный чемоданчик.
     - Здравствуйте, с приездом! – приветствует первый «контролер».
     - Здравствуйте, -  покоряюще  улыбается Рита. Парни просияли.
     - У вас есть билеты?
    Рита  засмеялась:
     - Есть, но я тоже в командировке.
     - Вы актриса? - Преданно глядя в глаза, спрашивает первый.
     - Почти, - улыбается Рита. Она окидывает взглядом пространство площади
и, почувствовав себя в столице, с удовольствием погружает своё бытие
в  московскую толчею.
     Парни смотрят ей вслед. Первый мечтательно спрашивает:
     - Интересно, что она обо мне подумала?
     - П-ф, - произносит  второй.

     На станции метро Рита звонит по телефону-автомату. В трубке раздается детский голос:
     - Нинка у телефона.
     - Какая Нинка?
     - Громова. Мне шесть лет…
     - А-а, - понимает Рита, - ты, наверное, дочка Елены Николаевны…
     - Наверное, - подтверждает Нинка.
     - А скажи, Нина, мама, дома?
     - Мама дома, она сочиняет новую книжку – с картинками и про тигра. Вот.
– выпаливает Нинка.
     - Очень хорошо, - улыбается Рита. – А ты можешь позвать маму
к телефону? Скажи, звонит её старая подружка.
     - Подружки старыми не бывают, - рассудительно произносит Нинка.
     - Хорошо – давняя подружка. Мы с твоей мамой учились в одном
институте, - поясняет Рита.
     - В инси… Я не выговорю… Можно я скажу – вы с ней в детский садик
ходили?
     - Говори, - соглашается Рита.
     У себя дома  Нинка кладет трубку на телефон.
     Рита с удивлением слушает гудки, затем ищет  двухкопеечную монету, не
находит, качнув досадливо головой, покидает будку.
     Дома Нинка бежит впереди мамы, снимает трубку с телефона и 
протягивает её.
     - Милая моя, ты же отключила телефон, как я теперь буду говорить? –
ласково укоряет мама, она явно не выговаривает буквы «Р» и «Л». –
Помощница ты моя…
     В гостинице Рита  отпирает дверь своего номера, заходит.  Рита набирает
номер телефона.
     У себя дома  Нинка подбегает к матери, которая  что-то печатает на  машинке.
     - Мама, та самая  тётя звонит, которая сказала, что она старая подружка…      
     Рита ждёт ответа в телефонной трубке.
     - Громова слушает, - доносится из трубки  голос Елены.
     - Еленка, здравствуй… - обрадовалась Рита.
     - Здравствуйте, - в голосе Еленки  выжидание. – Кто это?
     - Не узнаёшь?!
     - Что-то слышится родное… - Неуверенно картавят в трубке.
     - Да я это – Рита…
     В трубке наступила тишина, потом, стараясь выговаривать все буквы,
Еленка произносит отчуждённо:
     - Здравствуй, Рита. Как ты живёшь?
     - Хорошо живу, - недоумевает Рита.
     - Ты счастлива? – с безучастным лицом спрашивает  Еленка.
     Рита недоумевает:
     - Как сказать.  И да и нет. Работаю – диктор на телестудии, веду передачи…
     - Я знаю, я видела тебя, когда к нам приезжала летом. Хорошо смотришься.
     - Спасибо, Еленка... Я только сегодня прилетела…
     Рита уловила что-то такое в разговоре, что её настораживает.
     Еленка нервно снимает и надевает очки. 
     - У меня  командировка… Такая странная… Но дело не в этом. Я хочу
с тобой встретиться…
     - А я не хочу…  -  голос Еленки стал совсем холодным.
     Рита  сразу понимает, но по инерции спрашивает:
     - Что?
     - Я не хочу тебя видеть. Потому что… Потому что ты сама знаешь, почему…
     - В чём дело, Лена? Что я тебе плохого сделала?
     - Мне – ничего. А может быть, и мне…
     - Совсем непонятно.
     - Очень жаль.
     - Мы так давно не виделись и вдруг…
     - И лучше нам не встречаться… Извини…
     - Подожди, объясни спокойно!  - Почти кричит в трубку Рита, но уже раздаются гудки…
   
        4.
     Еленка подкинула монету, на лету поймала и прокартавила в сторону Риты:
     - Если «орёл»,  Павка прибежит первым.
     Разжала кулачок – «решка».
     - Вот проклятая, - рассердилась Еленка. Она и Рита сидели
на трибунах  городского стадиона, заполненного студентами разных
вузов. Голос из репродуктора  объявил забег на 400 метров, начал
перечислять фамилии спортсменов-бегунов.
     В руках Рита держала большой бинокль. Она навела его на стартовую
черту, где перед забегом разминались  студенты-спортсмены. Среди
них был Павел.
     - И чего ты, Еленка,  переживаешь? Это же спорт, достояние толпы.
Он создан, чтобы сегодняшнее сборище разрядило эмоции…
     У Еленки округлились глаза:
     - Ты говоришь так, потому что никогда не вступала в поединок
с равными…
     - Тонкое замечание… Зато ты у нас – Ленка-спортсменка.
     Павел перестал разминаться. Он смотрел на трибуны. Рита перевела
бинокль по направлению его взгляда.
     - Ага, - удовлетворённо и немного злорадно произнесла она,  - вот
и бессмертная героиня Льва Толстого... Еленка, какая сцена из "Анны Карениной" тебе больше всего?..
     Вдоль трибун, ища свободное место, продвигалась Анна Петровна.
Какая-то девушка поднялась и замахала ей рукой – звала к себе.
Анна Петровна подошла к ней, обняла и села рядом. Вытянув голову, она
смотрела на старт.
     Раздался выстрел, бегуны рванулись в перёд.
     Трибуны взревели, затопали, начали свистеть.
     Сразу два спортсмена оказались впереди – Павел и некто Редькин,
так его имя скандировали трибуны.
     Поначалу Павел шел первым, но ближе к финишу Редькин поднажал и
вырвался вперёд почти на три метра. На трибунах началось неистовство.
     - Паша! Паша! – подпрыгивала на месте Еленка, ломая руки.
     Рита на мгновение метнула окуляры бинокля в сторону Аннушки. Та
стояла неподвижно среди общей сумятицы лиц, гвалта и свиста.
     До финиша оставалось совсем немного, когда Павел сделал рывок.
     - Пашенька! Пашенька! – уже шептала Еленка. – Давай, давай!
     - Редькин! – вдруг закричала Рита. – Рвани!
     Редькин пришел первым совсем немного опередив Павла…
     - Почему ты болела за этого?.. – спросила Еленка, когда они
выходили со стадиона.
     - Я, может, загадала, - отшутилась Рита. – Не везде же нашему
любимцу быть первым.
     Рита прищурилась,  увидя  кого-то в толпе болельщиков. Приставив
к одному глазу бинокль, она навела резкость на идущих Павла и Анну
Петровну. Они шли,  не разговаривали,  просто шли рядом. У Анны
Петровны  в руках покачивался букет сирени.
     В бинокле на линзу нанесены горизонтальные и вертикальные отметки.
Точка их пересечения остановилась и замерла на Павле…

        5.
     Рита стоит у окна, за которым урчит машина, убирая грязный снег.
     Женщина средних лет в белом халате подходит к Рите:
     - Извините, вы заказывали хронику о пединституте… - она глянула
в бумагу, - Подвойского…
     - Я… - оторвалась от своих размышлений Рита.
     - Часть материала мы выписали в просмотровый зал, остальную,   как вы
просили, в монтажную… Пойдём в зал?
                По экрану струятся коричневые царапины, затем
                на черном фоне возникают белые  буквы, написанные 
                шрифтом 20-х годов:
                «Выход Николая II-го из педагогического института им.   
                Подвойского (бывш. Генерал-губернаторство, 1912 год)»               
                Знакомый фасад Педагогического института.
                Из больших  парадных дверей, марионеточно  дёргаясь,
                выходят военные   и женщины в белых платьях.  Вместо того, 
                чтобы   приветствовать выход  царя ,  свита разворачивается
                в сторону кинооператора, запечатлевавшего торжественный
                момент Истории.  Государь Император  – в скромном военном 
                мундире,  небольшого роста -  появляется один.  Наверное,
                работа  киношника  также  привлекает внимание  самодержца,
                он лицезрит  объектив,  подносит руку к козырьку –
                поприветствовал  потомков.               
                Надпись:
                «Приезд члена  Реввоенсовета Республики  тов.
                Подвойского в Штаб Южного фронта. Октябрь, 1919 год»               
                Знакомый фасад. У подъезда стоят красноармейцы. 
                Наверное, оператор работал «скрытой камерой»  -  потому что
                почти никто не обращает на киноаппарат внимания.
                Люди деловито снуют в подъезд и на улицу.  Вдруг справа
                из-за кадра появляется и смотрит  прямо в объектив
                мальчишка-оборванец.
                И в этот момент к дому быстро подкатывает автомобиль,
                из него – спиной к аппарату -  выходит человек в длинной
                шинели. Он проходит  мимо  красноармейцев и часовых,  те
                становятся на вытяжку,  а когда  Подвойский скрывается за
                дверью, один боец толкает  другого  в бок.  Всё это время на
                переднем плане маячил беспризорник, а потом, как будто что-то
                поняв, улыбнулся во всё  чумазое лицо.

     - И этот план непременно оставим, - говорит в просмотровом зале Рита
сотруднице архива.
      - Интересно, кем стал этот пострел? – спрашивает соседка Риты. - А может
 быть, погиб в Отечественную…
                «Поджог  вредителями здания губкома. 1927 год»
                Оператор, по всей вероятности, приехал на пожар
                последним, когда огонь уже погасили, и дым слабым туманом   
                вытягивался их распахнутых и лопнувших от огня окон.
                Неожиданно в кадр въезжает пожарная машина, следом
                такие же пожарные на лошадях.  Огнеборцы  пообсуждали
                увиденное,  дружно сели  в машину и на  пожарную телегу
                и укатили.   
               
      - Оставим? –   спрашивает Рита  работницу киноархива.  –  В передачу
такой короткий план может и не войти, но оставим – на всякий случай…
      -  На всякий пожарный, - уточняет архивная дама.  Она делает пометку
в  блокноте.
                «Первый выпуск студентов педагогического института
                им. Подвойского. 1938 г.»               
                Актовый зал. На сцене президиум. Сзади большой
                портрет товарища Сталина. В торжественной
                обстановке вручают дипломы.

      - Фонограмма сохранилась? – интересуется Рита.
      - Из довоенных очень мало материалов с фонограммой.  Что-нибудь
подложите, - говорит  работница архива .

                Перед оркестром военный дирижер ритмично рубит рукой 
                воздух.  Надпись: «Военный дирижер С.Першин и его
                питомцы исполняют  Марш из кинофильма «Весёлые 
                ребята».

     - Вот  марш и подложим…
     На лицах женщин мелькают экранные тени.
     - Сейчас пойдут кадры, снятые  в  первые дни  Отечественной войны.
У вас в институте был призывной пункт.      

                Панорама по сосредоточенным лицам молодых людей.
                Это очередь, движущаяся к столу, за которым          
                сидят военные.  Студенты подают паспорта, комсомольские
                билеты, что-то говорят.

     - Называют свои фамилии, - поясняет работница архива, в голосе волнение.
               
                …К столу подходит девушка с короткой стрижкой...

     Рита непроизвольно хватает соседку за руку:
     - Аннушка! Это она!
     - Вы узнали? Кого вы узнали? – вглядывается в экран женщина.
     - Это наш преподаватель.  Я…  я училась у неё…
     - Я тоже воевала, Рита. Какие это были годы! – с невольной  горечью
говорит работница архива. – Сейчас люди  не так живут: не порывом. Пусть
на меня  обижаются нынешние,  но обмельчали люди. Страстишки стали мелкие…   

        6.
     Рита сидела у распахнутого окна в коридоре второго этажа института.
     Из аудитории, чему-то громко смеясь, вышел Павел.
     - Как дела, Риток? О чем мечтаешь вечерами в мае?
     - Ни о чем. Я в прострации.
     - А что практика?
     - Знаешь, раньше я ненавидела институт  – здесь всегда столько народу,
шум. А теперь, после этой практики в  школе, он кажется мне раем… Дети
это маленькие  изверги, злые гномики… Подумать только: всю жизнь,
каждый год – говорить в сентябре о Пушкине, в январе о Некрасове, в апреле
о Маяковском… И всю жизнь – кипа тетрадей… в авоське. И это счастье?
     - Я не узнаю тебя…
     - Тебе хорошо – ты аспирант.
     - Пока нет.
     - Ну, что ты, Пашенька, - усмехнулась Рита, - кто потягается с твоей
золотой головушкой?
     Мимо с портфелем проходила Анна Петровна. Она двигалась как-то
неуверенно, глядя себе под ноги, словно боясь оступиться.
     - Здравствуйте, Анна Петровна, -  поздоровались Рита и Павел.
     Она подняла голову, мгновение о чем-то думала, а потом, кивнув, пошла
дальше.
     - Что с ней? – вполголоса спросила Рита.
     Павел болезненно поморщился:
     - Не спрашивай.
     Анна Петровна остановилась и тихонько позвала:
     - Паша… - Отошла к подоконнику, стала рыться в портфеле.
     Павел глянул на Риту и подошел к преподавательнице. Она достала
из  портфеля листы:
     - Я прочла, там мои пометки… Вы молодец…
     Она немного помолчала:
     - Что делаете?
     - В школе, на практике.
     - Я знаю, - грустно кивнула Анна Петровна. – Ребята слушаются?
     - Когда как…
     - Смышлёные?
     - Сорванцы… Завтра их можете увидеть: придут на стадион: болеть
за меня. У меня забег на 400 метров…
     - Спасибо, Паша, приду. –  Она протянула руку. – Успеха тебе.
     Аннушка пошла к выходу.
     Павел вернулся к Рите.
     - Что она тебе дала?
     - Так. Мой реферат со своими замечаниями.
     - Дай почитать.
     - Бери… - Павел увидел в окно, как Анна Петровна вышла на большое
крыльцо института,  постояла немного и тихонько пошла. Рита выглянула
в окно, проводила глазами учительницу.
     - Каким я себя подлецом чувствую, - вдруг вырвалось у Павла,
но было непонятно, кого он больше винил – себя или Аннушку.
     - Послушай, - осторожно начала Рита. – По-моему, тебе не надо
оставаться в аспирантуре. Поехали с нами на целину. Ты не выдержишь с нею
– когда-нибудь сорвёшься…  Там поработаем годика три. А потом, на такой же
доске «напишут наши имена». - Рита кивнула на мемориальную доску, где были
высечены имена и фамилии студентов и педагогов, погибших на войне.
     - Не туда шутишь, Рита. – нахмурился Павел и отошёл.
     - Головушка, - тихо произнесла Рита и стала перелистывать реферат.
Между страниц лежала записка:
     «Паша, любимый мой человек. Скучаю по тебе и люблю. Жду каждый
вечер, что придешь. Просто придёшь. Ан.».
     Рита глянула в окно – на крыльце стоял Павел с однокурсниками.
     - Ветров! – окликнула Рита, и помахав запиской, бросила её Павлу. Он
поймал  листок, прочёл,  и поднял лицо к Рите.
     Издалека они смотрели друг другу в глаза.

        7.
     В столовой Красногорского киноархива к Рите, которая обедает, подходит
парень – тот самый, что с товарищем спрашивал у неё  билет.
     - Приятного аппетита, - говорит он Рите.
     - А-а, старый знакомый. А где же ваш приятель?
     - Серафим? Вон он… - Парень снова покорен обаянием Риты и улыбается
до  ушей. Серафим стоит у раздаточной. Он немного церемонно кланяется и
сразу принимается за изучение меню.
     - Вам нужен билет? – шутит Рита.
     - Не-ет, - снова сияет парень.
     Серафим расплачивается  у кассы.
     - Геннадий, - зовёт он друга. – Тот быстро к нему подходит.
     - Ты её узнал? – восторженно шепчет он.
     - П-ф, -  делает Серафим.
    Рита, Геннадий и Серафим стоят у просмотрового зала. Серафим
продолжает  разговор:
     - У вашего института наверняка насыщенная всякими событиями история.
Было бы интересно, если бы режиссер для сравнения взял  какой-нибудь вуз
в Соединенных Штатах – в Колорадо или, допустим, в Техасе. И можно
проследить, во что превратился американский институт. Неплохая задумка,
как вы считаете?
     Рита слегка иронично смотрит на Серафима:
     - И во что по задумке превращается американский институт?
     - Наверняка там готовят каких-нибудь советологов и всяких
ниспровергателей марксизма.
     Геннадий не выдерживает:
     - А если там выпускаются просто инженеры?
     - Всегда найдется зацепка, - отрубает Серафим. – Надо уметь видеть…
    Из просмотрового зала донеслось музыкальное вступление  к киножурналу
«Новости дня». Комментируя кадры, о чем-то говорит  диктор.
     - Ребята, - заторопилась Рита. – Мой просмотр. Всего доброго.
     Она подаёт руку Серафиму, тот немного церемонно кланяется.  Рита
пожимает руку Геннадию и  уходит в зал.
     Как только дверь закрылась, Серафим ринулся в атаку на своего друга:
     - И всегда ты так, - укоряет он. – Тебе советуют одно, нет – ты по-своему.
Тебе скажут: снимите, как доярка  Нюша повышает надои, ты снимешь про
жизнь продавщицы из универмага (хотя и о них теперь надо снимать). А те,
которые поскромней, которые не ставят себя…
     Геннадий шумно вздыхает:
     - И шестикрылый Серафим / На перепутье мне явился…
     - То же мне – Пушкин…
     - Чтобы я делал без вас, милостивый государь? – вполне искренне
говорит Геннадий.
     - Обскочат тебя, Гена, обскочат…
     - Один уже резво скачет…
     - Ты про кого? – обижается Серафим. – Кажется, не я в штате студии,  а ты…
     Геннадий вяло отмахивается:
     - Да так я…. – И кивает на дверь: - Подождём?
     Серафим уставился на друга, словно желая спросить: «Издеваешься?»,
а потом стал втолковывать почти по слогам:
     - Она уже попрощалась с тобой.
     - Но она подала руку, - с улыбкой  возразил Геннадий.
     - Псих…
     Геннадий пропустил мимо ушей это замечание и мечтательно вопросил:
     - Интересно, что она обо мне подумала?
     - П-ф, - делает губами Серафим…

        8.
     Вечеринка в доме Анны Петровны достигла того момента, когда гости
разбиваются на группки – кто танцует, кто ведёт беседы. Здесь были Рита,
Еленка, другие их  однокурсники – человек десять. Павел на вечеринку
не пришел.
     Проигрыватель издавал что-то заграничное, весьма модное. Посреди
комнаты одна, без партнёра танцевала девушка. Анна Петровна и Рита
наблюдали за нею.
     - Понять не могу, - вполголоса произнесла Рита, - чего в ней нашёл
Павел?
     Анна Петровна глянула на Риту.
     - Мила – славная девочка, - мягко возразила она. -  И в ней есть
очарование юности… Еще гости? – встрепенулась Аннушка, уловив движение
в своей прихожей. Вошла пара.
     - Он не придет, - тихонько сказала Рита.
     Анна Петровна повернулась к ней:
     - Вы о ком?
     - О Павле, - беспечно ответила Рита.
     - Странный вы человек, Рита… Зачем вы мне это говорите?
     - А я, Анна Петровна, давно хотела сказать… - Рита покосилась на гостей. –
Мы  можем – с глазу на глаз?
     В другой комнате Рита сходу выложила:
     - Уговорите Павла уехать отсюда, после института…
     Анна Павловна по-новому глянула на свою студентку, отвела глаза, потом
 снова глянула в нее:
     - Почему – я? – Наконец, спросила она.
     - Вы имеете на него влияние…
     - Не  говорите загадками.
     - Его не  оставят в аспирантуре…
     - Вот оно что… Почему же я должна с ним говорить?
     - Анна Петровна,  милая,  но ведь… - Рита немного растерялась.
     - Я вас внимательно слушаю…
     - Весь институт знает  о  его отношениях…
     - Договаривайте…
     - …об отношениях с вами…
     Анна Петровна несколько раз покачала горестно головой, словно
собиралась с мыслями.
     Рита продолжала:
     - Об этом вслух не говорят, смотрят сквозь пальцы. Но стоит кому
во  всеуслышанье… такое начнётся…
     - Рита, - спокойно остановила ее Аннушка,  - Рита… - повторила она,
словно хотела что-то понять, и вдруг, глядя на девушку прямо, спросила:
     - Трудно даётся подлость?
     Рита с возмущением начала:
     - Я не понимаю, Анна Петровна….
     - Вы собираетесь остаться в аспирантуре. Я видела ваше заявление
у ректора… 

        9.
     Рита за монтажным столом просматривает кинохронику.

                По гаревой дорожке стадиона бегут спортсмены.   
                Впереди Павел, но его уже догоняет Редькин.  Под
                бурную  музыку  диктор  говорит:
                - …сразу захватил Павел Ветров. Но почти
                у самого финиша Николай Редькин вырвался  вперёд
                и уверенно  закончил  дистанцию.
                На пьедестале почета – Редькин, Павел и еще один
                спортсмен. Девушки подносят им сирень.
                - Первые весенние букеты – чемпионам города, - 
                вносит  лирическую  струю  диктор.

     Посмотрев этот кусок кинохроники, Рита отматывает пленку назад
и снова прогоняет ее через аппарат.

                По гаревой дорожке  бегут Павел и Редькин.  Под
                бурную  музыку  диктор  говорит:
                - …сразу захватил Павел Ветров. Но почти
                у самого финиша Николай Редькин вырвался  вперёд
                и увер…

     Рита неожиданно оставляет движение кинопленки. На экране  бегуны
замирают  перед самым финишем.  Рита по кадрику продвигает вперед
кинопленку, словно надеясь, что Павел обгонит соперника, тот всё равно
первым касается финишной ленточки.
     - Эх, Редькин, Редькин… - почему-то укоряет Рита.
     Еще один отрывок их кинохроники:

                На экране строительство студенческого  общежития.
                Женщина-диктор бодро рассказывает:
                - Необходимость постройки нового общежития для
                института имени Подвойского назрела давно. Однако
                строительные организации  не торопились. И тогда
                студенты  решили:  построим  общежитие  своими
                руками.
                Работа спорилась, и к началу зимы здание уже
                имело крышу.  Сейчас отделочные работы ведутся внутри.
                «Сдадим общежитие к новому 1959 году!" - взяли
                на себя социалистическое обязательство подвойцы.

        10.
     Павел взбежал по лестнице строящегося общежития.
     - Где Рита? – спросил он проходивших ребят.
     - Опоздал, Павлик, мы уже пригласили её на танцы…
     - Где она?! – взорвался Павел.
     - Да на третьем этаже…
     Перепрыгивая через ступеньки, Павел рванул наверх.
     - Что это с ним?
    …Павел распахнул дверь комнаты, где Рита и Еленка малярничали. 
На девушках были синие, немного попачканые краской халаты.
     - Еленка, выйди. – Приказал Павел, сверля глазами Риту.
     Еленка глянула на подругу и заколебалась.
     - Быстрей! – проскрежетал Павел.
     - Не рычи, - прокартавила Еленка.
     - Выйди, Еленка, - спокойно попросила Рита. – Нам поговорить.
     - Смотри, чтоб он не придушил тебя…
     - Ну, что ты, Павлик у нас – джентльмен…
     Когда они остались вдвоём, Рита демонстративно окунула кисть в ведро
и принялась красить стенку.
     Павел обозлился, резко развернул девушку к себе лицом.
     - Но! Руки! – сказала Рита  с  готовностью дать отпор.
     Павел еле сдерживал бешенство:
     - О чем ты говорила с Аннушкой?
     - Только, Паша, давай без истерик, по-деловому, - почти миролюбиво
предложила Рита.
     - Ну.
     - Аннушка тебе доложила,  что я собираюсь поступать в нашу аспирантуру?
     - Тебе не светит.
     - Конечно. Ты у нас единственный претендент на единственное место.
     - Что ты там припасла?
     - Оставь этот тон… Я ещё  никого не убила… Если б я действительно
была подлой,  не отдала бы записку. А ведь улика – и прекрасная! Я не могу
и не хочу так…
     Павел брезгливо смотрел на Риту.
     - Мы с отцом… мы дадим тебе откупного. Не обидим: тысячу, две тысячи…
     - Тысячу? Две тысячи?
     Павел дай ей пощёчину.
     Рита зажалась. Она с недоумением и обидой глядела на Павла, с лица
которого постепенно сходила гримаса омерзения, появлялось выражение
невольного сочувствия. Рита вглядывалась в Павла, до неё всё отчётливее доходило
происшедшее: растерянность сменилась брезгливостью, брезгливость – насмешкой,
и вдруг она истерически захохотала:
     - Я думала, он… - давилась она смехом, - а ты… ты…  такой, как все…
Не удержался, ударил!..
     Павел опешил от её хохота.
     - Рита! – стал он трясти её за плечи. – Рита!
     Она также внезапно замолчала. Подняла к нему лицо и с удовольствием проговорила:
     - Тебя и твою старуху отец в порошок сотрёт…
     Павел отпустил Риту и отошел к растворенным окнам.
     - Что ты с собой сделала! – страдальчески проговорил он.
     - Только без проповедей, Пашенька! Всё, голуба! Поставили точечку… Зря ты
ладошкой сыграл. Так бы я, может, всю жизнь мучилась, что хорошего человека
сгубила, а теперь… Фору ты дал мне, Пашенька…
     - Ты не женщина, ты не человек….
     - Вот и не унижайся  передо мной. Будь  мужчиной, Па-ша.
     Она подошла к нему и вдруг чмокнула в щеку, отставив назад  руки,
перепачканные  краской.
     - Жаль всё-таки, что оказался ты. Будь кто другой, куда проще…
     Она направилась к двери. Прежде чем, уйти бросила:
     - Можешь немного побелить – успокаивает. – И исчезла в черноте коридора.
     Сзади раздался звон стекла. Перед разбитым окном стоял Павел
с окровавленной рукой.
 
        11.
     Пожилая грузинка торгует мимозой около станции  метро ВДНХ. В ногах
у неё стоит корзинка с желтыми букетиками. Распродажа не идёт.
     Около подземного перехода нервно ходит Рита. Она ждёт.
     - Дорогая, красивый цветок, - предлагает грузинка Рите.  Та, виновато
улыбнувшись,  отходит   к парапету подземного перехода.
     Неожиданно к цветочнице начинают подходить и раскупать  букетики.
     Рита поднимается – к ней торопится Еленка.
     - Здравствуй, Еленка, -  тихо говорит Рита.
     - Здравствуй. Ты слышала? – Гагарин погиб и ещё один лётчик…
     - Когда? – выдохнула Рита.
     - Сейчас у выхода парень транзистор слушал. Левитан говорил.
     У грузинки раскупают цветы. Рита и Еленка тоже покупают по кустику 
мимозы и выходят на Аллею Космонавтов. У бюста Юрию Гагарину
в молчании стоят люди.  Цветы ложатся к подножию памятника. Падает
снег.  Наверное,  последний  в  этом  марте.
      …Еленка и Рита сидят на диване в кассе предварительной продажи
билетов, что на первом этаже «Метрополя».
     Рита кутается в пальто – впечатление, что её знобит.
     - А потом? что было потом? – спрашивает она.
     - А лет пять тому назад, - продолжает Еленка, - Павел встретился
мне в Доме Литераторов. Мы столкнулись в буфете. Сначала я не узнала
его. Он был, мягко говоря, подвыпивший. О чём-то громко рассказывал
дружку. Упросил меня поехать к нему. Там я увидела фотографию Аннушки,
и тогда он мне всё рассказал. Или почти всё. Я не хотела верить… Но
ты знаешь, когда он очень… напился, он признался, что благодарен тебе…
     - Благодарен? – поражена  Рита.
     - Да. Ты… ты освободила его - от Аннушки. Он продолжал её любить,
но тяготился…
     - Он живёт всё там же? Помнишь, мы к нему на каникулах ездили?
Потоптались у двери, и ушли...
     - Ну, мы же экспромтом в Москву рванули, а к нему тем более. А он
на лыжах кататься уехал, и мама его куда-то уезжала. Кстати, в этот раз
мы с его мамой познакомились.  Переживает она  за Пашку.  Поругивает.
     - Он не женился?
     - Какое-то время был женат. Развёлся. Может,  я – того, - Еленка
покрутила  пальцем  у  виска,  -  но у меня такое впечатление, что он
до сих пор Аннушку любит.
     - А что она?
     - К тому времени он потерял ее из виду.  Она ведь уехала в другой
город. Кажется, в Новосибирск…
     - Покурим?
     - Я не курю, ты не помнишь?
     - Да и я тогда не курила… Идём на воздух…

     …Теперь они сидят в кафе. За окном вечер, зажигаются огни.
     Подперев ладонью щеку, Рита ласково смотрит на Еленку, которая
по-детски, с наслаждением поглощает пирожное.
     - Ты совсем не изменилась, - ласково говорит она подруге. 
Я иногда скучаю по тебе… И Нинка у тебя прелесть – тоже пол-алфавита
не выговаривает…
     Еленка протестующее мычит.
     - Что? – не понимает Рита.
     - «Р» и «Л»!  Я не выговариваю только «Р» и «Л»…
     - Ладно, ладно… Маленькое интервью, Елена Николаевна. Как вы
стали  детской писательницей?
     - Очень легко: родила Нинку и стала. Баюкала,  возилась с нею,
стишата ей  сочиняла. Сначала это были не стихи – головастики
какие-то. Моей девчонке  они нравились. Балакала их, вертела, как
хотела. Она подросла, стишки мои  тоже.  Корней Чуковский  «нас
заметил,  и в гроб сходя, благословил…»
     - Прочти что-нибудь…
     Еленка задумалась.
     - Хорошо. Любимое Нинкино…
                Все на свете знают это:
                За весной приходит лето,
                А за осенью сама
                Заявляется зима.
                И вот так из года в год,
                И ни разу,
                И ни разу
                Не было наоборот.

     - И ни разу, и ни разу, - задумчиво произносит Рита, - не было наоборот…
     Вдруг Рита вспомнила:
     - Ты должна приехать на передачу об институте. Да?
     - Вряд ли, - вздыхает Еленка. – времечко, времечко. Сейчас  вот
с новой книжкой терзаюсь. К лету обещали…
     Еленка  хлопает себя в лоб:
     - Что ж это я, дурачина-простофиля! Я твоему малышу хочу
подарить  книжку.  –  Еленка копошится в сумке. – У тебя кто? –
девочка? мальчик?
     - У меня нет ребёнка…
     - Извини, Рита… Я глупая баба…
     - Нет, ты прелесть. -  Рита задумчива. 
     Вдруг она спрашивает:
     - Почему старые влюбляются?
     Еленка словно признаётся:
     - От тоски…
     - Я, наверное, тоже  старею… Странно… Ты знаешь, я люблю, а кого –
не знаю. Не мужа, другого… Но кто это? Или – что это?..
     Еленка смотрит на Риту:
     - Ты изменилась.
     - Постарела?
     Еленка отрицательно покачала головой:
     - Ты стала слабым человеком…
     Рита искренне  и немного жалко улыбается:
     - Может, оно к лучшему?
     - Может быть… Книжку мне подаришь?
     - Тебе?
     - В детство хочу впасть.
     - Ну, конечно, Ритуля, конечно…
     - Я завтра лечу домой.
     - Ты всё уже закончила?
     Рита опустила голову, погладила пальцем полированную крышку стола и
почти сама себе сказала:
     - Нет. Еще одно дело осталось… Из-за которого я и согласилась на эту
странную командировку…
    
        12.
     Кабина лифта останавливается, Рита выходит на тёмную лестничную
 клетку. Она идёт к двери. Нащупывает звонок и нажимает кнопку.
     За дверью раздаются шаги.
     - Паша ты? – спрашивает  голос  женщины.
     - Откройте, пожалуйста.
     Дверь отворяется. Выглядывает пожилая, полная  женщина, с крупными
бусами,  в выцветшем халате.
     - Павел здесь живет? – уточняет Рита.
     - Здесь, - настораживается женщина. – Он еще не пришел. А вы кто
будете?
     - Мы в институте с ним учились. Хотелось бы его увидеть.
     - Пройдите, - пожимает плечами женщина. – Только неизвестно, когда
он заявится...
     Рита  проходит в переднюю.
     - Снимайте пальтишечко.
     - Вы, наверное, его мама?
     - Мама? какая я мама, если он меня ни во что не ставит! Вы хоть
повлияли бы на него.
     На своей территории хозяйка становится неожиданно разговорчивой. 
У неё певучая речь.  В свои преклонные года она движется по квартире
бодро. Свет горит только на кухне. В зальной комнате   угадываются
очертания мебели.
     Мать Павла гремит на кухне чайником.
     - Идите сюда, чаю попьём.
     Рита проходит и садится на табуретку.
    - Павел не женат?
     Хозяйка удивлена таким  неожиданным вопросом.
     - Женился, милая, женился. И развёлся. Прижил с нею ребенка и
бросил. Ну, где это видано в порядочных людях, чтобы детей бросали? А ведь
какой хороший внучек. Я уж думала, мне  радость на старость, а этот подлец
взял и развёлся. Ну, не подлец?.. То сойдётся со своей ненаглядной, то
разойдется. Треплют ребёнка туда, сюда. А всё почему? Пьёт. Вот и весь ответ.
Вы не пьёте?..
     - Нет, - напряжённо смеётся Рита.
     - И не пей, родненькая. Это же угробное дело. Вот Павел. -  В голосе
женщины  послышались  просящие нотки. -  Говорю ему:  сыночек, не пей –
с работы изгонят. Пьёт! Пьёт, как проклятый.  В шесть  утра поднимается,
тихонечко так встаёт, мать, чтобы  не пробудить. А я чую.  Сыночек, ты
куда? Не волнуйся, мама, я сейчас. Возвращается – пьян. Ну,  что ты будешь
с ним делать?
     - Можно выкурить сигаретку?
     Хозяйка пристально смотрит на гостью. В глазах неодобрение, голос
ласкает:
     - Курите, а чего ж не покурить?
     - Где он работает?
     - В ресторане, официант. У него ж светлый ум! А он – поглядите  –
 в официанты пошел. Ну, пошёл, так пошёл. Ну, и выбивайся  теперь,
становись человеком. Поставь себе в программу цель: сделаться
метрдотелем. А ведь – говорю я ему – вырастет сын, придёт в ресторан,
а там  отец с подносом! Это же крах счастливого детства!
     В прихожей  раздаётся  звонок.  Рита вздрагивает .
     - Он, - констатирует женщина и не трогается с места. – Пусть
позвонит, пусть….
     В дверь начинают стучать.
     - Нахлобыстался...
     Рита нервничает.
     - Откройте, - не выдерживает она.
     Женщина выходит. Рита запускает пальцы в волосы и  слегка
взбивает прическу.    
     Слышно, как отворяется дверь. Пьяный голос что-то мычит.
     - Не открывала бы, если б не гости, - раздаётся сдавленный,
быстрый шепот. – Целый час тебя, паразита, ждут. У, пьяная харя…
     В кухню, пошатываясь, входит полнеющий брюнет. Поддерживая сына
сзади и с надеждою глядя на Риту, хозяйка говорит:
     - Вот он, ваш сокурсничек…
     Это совсем не тот человек, которого Рита ожидала увидеть.
     Павел-официант бессмысленно смотрит на гостью. Та облегчённо смеётся.
     - Извините, - улыбается Рита, поднимаясь со своего места. – Мне нужен
Павел Ветров. Не могу понять, что произошло…
     - Ах, Ветров, Павел Григорьевич! Милая моя, - стала указывать на
потолок  хозяйка, - они над нами живут…
     - Извините, что так случилось. Я как-то этаж перепутала. И на
лестничной клетке темно…
     Хозяйка кивает – похоже, она довольна ошибкою Риты, ибо чувствует
в гостье человека иного социального круга.
     Рита проходит мимо Павла-официанта. Тот протягивает ей руку. Рита
пожимает её и уходит, хозяйка следует за ней к выходу,  а официант
 подносит раскрытую ладонь близко  к глазам  и  что-то  удивлённо
разглядывает на ней.   
     Рита стоит у дверей лифта – из раскрытой двери падает свет.  Мать
Павла стоит на пороге.
     Снизу, позванивая подъёмными тросами,  поднимается кабина.
На мгновение  перед Ритой мелькает лицо человека, похожего на Павла
Ветрова.  Лифт останавливается этажом выше. Рита прислушивается,
как вышедший из лифта возится с ключом у своей квартиры.  Дверь
открывается. Раздались два детских голоса: «Папка пришёл!..»  Потом
дверь захлопывается и – тихо.
     К Рите спускается лифт. Она входит в кабину, нажимает кнопку 1-го
этажа.  В лифте зеркало. Рита смотрит на себя, а  потом приникает  щекой
к своему отражению. Она чему-то улыбается – сокровенному и хорошему,
тому, что обнаружила в себе за эти пять дней.

               
                1970 г.