Утята очень любили покушать червячков. Девочка часто ходила к старому заброшенному коровнику, где в куче навоза в изобилии проживало утиное лакомство. Набрав его полное ведёрко и прикрыв сверху тоненьким слоем земли, спешила домой, где её поджидала пищащая орава голодных глоток. Высыпав добычу в корытце, малышка с удовольствием наблюдала за своими питомцами, поедающими деликатес.
«Маленькие обжоры», – думала девочка, глядя, как утята, набив до отказа зобы, пытаются заглотать хотя бы ещё одного червяка, забавно всасывая его при помощи воды.
Куча навоза, которая лежала за сараем, была перерыта уже не один раз. Но всё же иногда девочка брала тяпку и не спеша, терпеливо добывала розовую вкуснятину, столь почитаемую в утином семействе.
В тот день ей пришлось немало потрудиться, прежде чем добыть пол ведёрка утиной радости. Она увлеклась работой, и не заметила, как один утёнок, пробрался в огород. Взмах и… шея пройдохи легла между тяпкой и навозом...
Девочка обомлела... На земле, крича, кувыркался утёнок, из его шейки текла кровь. Схватив свою жертву и захлебываясь от слёз, малышка поспешила к бабушке.
– Бабуленька, бабуленька, – причитала она, – я не хотела его убивать, он сам под тяпку кинулся...
– Успокойся, не реви, что случилось, то случилось. Дай его мне.
Бабушка осмотрела раненого утёнка.
– Может, и выживет, но останется калекой, – вздохнув, сказала она, перевязывая ему чистой тряпочкой шейку.
Утёнок долго болел, но остался жив. Он был намного меньше своих братьев и сестёр. Ходил немного кособоко и часто присаживался отдохнуть. Искривлённая шейка придавала ему жалкий вид. Чувствуя свою вину, девочка баловала малыша, доставляя любимцу маленькие радости – жирных червячков, творожок, который втайне от мамы выпрашивала у крёстной.
Уточку назвала Кривошейкой. За время болезни они крепко подружились. Где девочка, там и уточка, и наоборот. Когда малышка ложилась днём отдохнуть в саду, Кривошейка садилась рядышком с ней на рядне. Во время обеда она забиралась под табуретку и, покрякивая, напоминала о себе. Незаметно от мамы девочка отщипывала маленькие кусочки латута* и бросала своей любимице.
Беззаботно пролетело лето, наступила осень, за ней зима, потом весна и снова лето. Уточка стала большой и толстой, но, как другие утки, яиц нести не могла, как и высиживать птенцов. Она по-прежнему хвостиком ходила за девочкой. Казалось, что никто и ничто не сможет их разлучить. Но настало время сенокоса. В селе существовал обычай: После того, как сено занимало своё место во дворе, ездового* угощали обедом. В этот день на столе должно было быть мясо.
Мама с бабушкой долго уговаривали девочку, чтобы она позволила зарубить Кривошейку.
– Толку от неё никакого нет, – говорила мама, – смотри: всех её братьев и сестёр поели, а она что, лучше других?
Но малышка не соглашалась, плакала и умоляла не трогать свою любимицу.
– А мы тебя за это на машине покатаем, – уговаривала мама.
– Нет, нет, это моя уточка, она же калека, как вам её не жалко! Не смейте трогать Кривуленьку!
– Ладно, Маруся, зарубим серого селезня, – сказала бабушка, – а кривобокая пусть живёт.
Проснулась девочка ранним утром. Неясная тревога, с самого вечера, не давала покоя. Быстро надев платье, она выскочила во двор. Уточки нигде не было. С бешено колотившимся сердцем малышка побежала в сад, где у плиты хлопотала бабушка.
Рядом с чугунком, на табуретке, лежала ощипанная Кривошейка. Девочка страшно закричала. Упав на траву, забилась в истерике. Перепуганная бабушка успокаивала её как могла.
После первого приступа выплеснутой боли, дрожа и всхлипывая, малышка сидела на траве, бессильно уронив на колени руки, о чём-то напряжённо думая. Затем решительно встала и пошла в хату. Оттуда вернулась со своим любимым платком, подаренным, тётей Любой. Осторожно высыпала в него перышки Кривошейки и унесла узелок в сарай.
Наступил обед. Девочка, как её ни уговаривали, к нему не притронулась. Она сидела в сторонке на табуретке и чего-то ждала, время, от времени вытирая слёзы.
Когда бабушка собрала утиные косточки и хотела отнести их Шарику, малышка, не говоря ни слова, взяла из её рук миску и скрылась в сарае. Через некоторое время вышла из него, неся в руках узелок и лопаточку.
– Что она затеяла? – недоумённо спросила мама у бабушки.
*Латут – кукурузная лепёшка.
– Наверное, похоронить уточку решила, – вздохнула та. – Говорила же тебе: не трогай калеку, так нет, не послушалась. Пусть бы себе игралось дитя.
– Слишком дорогая игрушка получилась. Вон сколько за год зерна съела! А от самой толку с гулькин нос. Ничего, сегодня поревёт, а завтра забудет, – отмахнулась мама.
А девочка тем временем вырыла за домом ямку, положила в неё узелок и, засыпав землей, сделала по всем правилам могилочку, украсив цветами.
Затем принесла в ведёрочке воды и полила её. Сплетя веночек и надев на крест, сделанный из двух палочек, горько заплакала.
– Кривошеечка, миленькая, не уберегла я тебя, но и кусочка твоего не съела. Даже от борща, в котором тебя варили, отказалась, а он, я знаю, был очень вкусным. Помнишь, я тебе рассказывала сказку про Хаврошечку? Ну, там, где коровку зарезали, а девочка её косточки похоронила, и на том месте потом яблонька выросла, помнишь? Я очень-очень хочу, чтобы ты превратилась в деревце. Ухаживать буду за ним, как за тобою, когда ты была живой... Кривуленька, хорошая моя, не оставляй меня одну на белом свете, мне без тебя будет очень плохо...
Шло время...
Каждое утро девочка поливала могилку, но из неё ничего не прорастало. Наступила осень. Пошли дожди. И, хотя уже не оставалось никакой надежды, она каждый день приходила посмотреть – не выросло ли деревце.
Увядала природа, а с нею и девочка. Она перестала улыбаться, играть со сверстниками. Всё свободное время проводила на печке, играя со своей куклой Ленкой. Рассказывая ей о Кривошейке, выдумывала сказочные истории о чудесном воскрешении уточки, веря в них. Каждое утро, набросив на плечи пальто и сунув босые ноги в мамины галоши, спешила за хату, чтобы взглянуть на могилку.
А в один пасмурный, холодный день, когда вся земля была покрыта толстым слоем снега, она не слезла с печки.
Приглашённый фельдшер сказал:
– Двустороннее воспаление лёгких. Тяжёлый случай.
«Это хорошо, – подумала девочка, – я умру и встречусь с Кривошейкой. Теперь я знаю, почему она не превратилась в деревце, уточка знала, что я к ней скоро сама приду».
В комнате запахло лекарствами и противным рыбьим жиром. Каждый день приезжал фельдшер и, приставив к спине холодную трубку, внимательно слушал, а после, вздыхая, качал головой.
Малышка не плакала даже тогда, когда ей делали уколы, покорно пила горькие порошки, травяные настои. Несмотря на лечение, ей становилось всё хуже и хуже.
– Сегодня должен наступить кризис, – сказал однажды фельдшер, – будьте готовы ко всему. Вечером я приеду...
Мама с бабушкой заплакали.
2
Девочка задыхалась, ей было жарко, она сбрасывала с себя толстое, тяжёлое одеяло, срывала прохладное мокрое полотенце, которое мама клала на её горячий лоб. В груди у малышки сидело нечто твёрдое и колючее. Стоило только пошевелиться, как в боку возникала боль, она усиливалась при сухом надрывном кашле.
Впадая в забытье, девочка видела одну и ту же картину: в руках у неё капля воды, такая огромная, больше её самой. Она, словно живая, дрожит, колышется, готовая пролиться на землю в любую минуту. Но её уронить нельзя. Там, за канавкой, стоит Кривошейка, которая очень хочет пить. Девочка старается из последних сил, пытаясь удержать тяжёлую ношу. Но их остаётся всё меньше и меньше... Руки начинают опускаться... Вот-вот она уронит драгоценную влагу...
– Кривошейка! – в отчаянии кричит малышка. – Помоги!
Она приподнимается на кровати и снова падает на подушку.
– Мама, неси сухую рубашку, эта насквозь промокла, да захвати простынь, я постелю ей под голову, а то волосы хоть отжимай, – доносится издалека голос мамы.
– Мама… – шепчет малышка, снова проваливаясь в темноту.
Миновала ночь.
3
Девочка открыла глаза. В окошко заглядывало солнышко, наполняя комнату ярким светом.
– Пить, – попросила она.
– Господи, очухалась, – заплакала мама и убежала на кухню.
Оттуда она принесла вкусный отвар из шиповника, в который положила даже сахар.
Девочка жадно выпила целую кружку, а, выпив, устало откинулась на подушку. И, уже проваливаясь в исцеляющий сон, услышала голос бабушки Лушки:
– Не тереби девчонку, пусть поспит, сил быстрее наберётся.
Голос словно таял, уходя за предел слышимости. Зажурчала вода, и девочка увидела Кривошейку, которая покачивалась на водах быстрой речушки, позолоченной солнцем. Подойдя поближе, малышка села на травку, а навстречу ей из воды выходила уточка, преодолевая склон бережка. Присев рядом с девочкой, она радостно покрякивала. Малышка, достав из кармана горсточку кукурузы, протянула ей. Кривошейка съела всё до последнего зёрнышка. Затем встала и пошла к речке. Напилась водички, немного поплескалась и взлетела, кругами набирая высоту. Уточка поднималась всё выше и выше, навстречу ослепительно яркому солнцу.
– Я вернусь к тебе! – крикнула она. – Мы снова будем вместе!
Щуря глазенки, девочка следила за полётом подружки, которая была уже не больше горошинки. Ещё мгновение и… яркая вспышка солнечного света растворила её в себе.
– Я буду ждать тебя! – запоздало крикнула девочка и помахала ей вслед рукой.
4
Выздоравливала она медленно. На улице уже растаял снег, солнышко припекало землю, а её всё ещё не выпускали на улицу.
– Рано тебе гулять, – говорила мама, – слабая ещё ты. Потерпи немного.
И девочка терпела. С тоскою, глядя в окошко, она наблюдала, как с каждым днём всё больше и больше набухали на жерделе почки, а пионы тянули к солнышку свои розовые клювики. Густой зелёной щетиной стояли нарциссы. В саду, радуя глаз, зеленела травка.
В один из тёплых, солнечных дней мама сказала:
– Одевайся, дочка, пойдём, погуляем, фельдшер разрешил.
Девочку одели так, как будто отправляли на Северный полюс, разве что валенки с варежками не надели.
Вышла на крыльцо остановилась. У неё закружилась голова, и она едва не упала.
– Ничего страшного, это от свежего воздуха, – сказала мама, усаживая её на маленькую скамеечку. – Ты пока посиди, а я пойду хлеб в печь поставлю.
Едва за мамой закрылась дверь, как девочка встала и осторожно спустилась с крылечка. То ли от волнения, то ли от слабости, у неё дрожали ноги, а сердечко колотилось так, словно хотело убежать из груди. Придерживаясь за плетень, она пошла за хату, чтобы посмотреть на могилочку Кривошейки.
Завернув за угол, обомлела... Могилки не было. На её месте росла славненькая вишенка, с крупными набухшими почками. Девочка крепко-крепко зажмурилась. «Привиделось», – подумала она, открывая глаза. Ничего подобного, вишенка не исчезла.Девочка, затаив дыхание, подошла поближе. Осторожно, словно боясь обжечься, дотронулась до веточки, которая оказалась гладкой и упругой.
– Кривошейка, – прошептала она, – это ты?..
От налетевшего ветерка вишенка радостно замахала ветками. Малышка стала внимательно рассматривать её, пытаясь найти сходство со своей любимицей. Она заметила, что нижняя толстенькая веточка искривлена, и слегка наклонилась к земле, а на её коре был виден грубый шрам.
– Я узнала тебя, узнала! – радостно закричала девочка. – Это ты, моя Кривуленька!
Она прижалась щёчкой к одной из веточек и, закрыв глазки, блаженно улыбалась. Затем сорвалась с места и побежала в хату.
– Мамочка, бабуленька, там моя Кривуленька в вишенку превратилась!
– Да ты что?! Неужели?! –посмотрев друг на друга, спросили они. И, набросив на плечи фуфайки, пошли за малышкой.
– Странно, – сказала бабушка, улыбаясь, – ведь вчера здесь ничего не было, правда, Маруся? Одна могилочка с крестиком стояла, а сегодня... Какая красавица!.. – Бабушка покачала головой, а потом, всплеснув руками, добавила: – Ой, смотрите, веточка-то нижняя кривенькая, как у нашей уточки шейка. Это точно она. А говорят, что на свете чудес не бывает.