Лейтенанты

 ЛЕЙТЕНАНТЫ

Середина октября 1957 года. Несмотря на воскресный день двор небольшого двухэтажного дома на Таганке, где располагалось управление кадров Первой армии противовоздушной обороны особого назначения, был необыкновенно многолюден и оживлён. Несколько десятков таких же, как и я, новоиспечённых лейтенантов в не обношенных, ладных, пошитых по фигуре шинелях, начищенных до блеска хромовых офицерских сапогах и фуражках с недавно введёнными кокардами; с золотыми и серебряными погонами артиллеристов, связистов и лётчиков толпились группами или сидели на чемоданах. Одни курили и оживлённо обсуждали полученные назначения, перспективы дальнейшей службы, и маршруты следования в указанные в предписаниях воинские части. Другие, ещё только ожидавшие вызова в кабинет кадровика, внимательно прислушивались к разговорам и немного завидовали определившемуся положению первых. Большинство мало пугало место и условия будущей службы. Они были молоды, энергичны, здоровы, холосты и морально хорошо подготовлены училищными воспитателями к превратностям офицерской судьбы. Трудности быта их не волновали. Несколько обособленно от бесшабашных холостяков тоже на своих, но более объёмистых чемоданах, к некоторым из которых были привязаны алюминиевые чайники, кружки и постельные принадлежности, рядом со своими молодыми жёнами, как голубки, ворковали успевшие обзавестись в первом офицерском отпуске семьёй женатики. Правда, кое-кто из них уже с завистью поглядывал на свободных, как ветер, однокашников. Они успели взвалить на свои юношеские плечи заботы о семье, и их, естественно, интересовал быт в тех частях, куда им предстоит отправиться служить, быть может, на долгие годы.
Октябрьское небо дышало приятной прохладой, московское солнце улыбалось доброй улыбкой, ровный гул толпы выпускников военных училищ, как морской прибой, заглушал городской шум. Вся окружающая обстановка радовала меня новизной впечатлений, пробуждала ожидание чего-то неизведанного, но непременно прекрасного и много обещающего. На душе у меня в этот час была полная уверенность в счастливом исходе сегодняшнего судьбоносного дня. Мы с моим однокашником и другом Володей Воронцовым, оговорив главное - будем добиваться назначения в одну часть независимо от места её дислокации и условий службы – теперь молча наблюдали за толпой и ожидали вызова. Наконец, на крыльце дома появился офицер и громко объявил: "Выпускники Пушкинского училища, поочерёдно заходите в комнату №34!" Нас оказалось только двое. Володя подтолкнул меня, и я вошёл первым.
 - Наверное, хотите служить поближе к Москве, на первом кольце? – начал майор. Не глядя на меня, он перелистывал моё совсем тоненькое личное дело. – Как отличник имеете право выбора.
 - Мне всё равно! Единственно прошу Вас не разлучать меня с другом! Майор поднял глаза: "Похвально!"
- И где же Ваш друг?
- Ожидает за дверью!
 - Позовите! Я открыл дверь и позвал Володю. Он представился и встал рядом.
 - Дружбу людей вообще и офицерскую в частности надо поощрять! - философски заметил майор и, покопавшись в своих бумагах, через минуту продолжил. – Есть две вакансии техников в в/ч 52031. Прямо скажу: место не из лучших. Далековато от Москвы и добираться до неё не просто, но на что не пойдёшь ради друга!? Правда? – он посмотрел на меня. Я согласно кивнул. – Однако московские телепередачи видеть будете! Часть дислоцируется у села Семёновское. – Кадровик теперь разглядывал какую-то схему. – Маршрут следования: Павелецкий вокзал – станция Михнево – рейсовым автобусом или попутной машиной до Семёновского. Там спросите, как добраться до статуи рабочего или, иначе, – до хозяйства Лебедева. Предписания получите в соседней комнате через час. Счастливой службу! Можете идти!
Как на строевом плацу чётко повернувшись кругом, мы пошли к двери. Назначение состоялось.
Часа через три электричка остановилась на станции Михнево. Здание станции больше напоминало будку железнодорожного стрелочника. Кроме билетной кассы здесь был крохотный "зал ожидания" с круглой печкой, деревянной лавкой и бачком для питьевой воды. Станцию окружали деревенские, приземистые неказистые домишки с хозяйственными постройками, огородами и палисадниками.  По сравнению с большим городом - картина унылая. Москвой здесь даже  не пахло!
Рейсовый автобус отправлялся через час. Стемнело. Деревня утонула во мраке. Стал накрапывать противный затяжной осенний дождь. Утренний оптимизм постепенно куда-то улетучивался. В здании станции сидели вдвоём, даже кассир спряталась, закрыв своё окошко. Молчали, каждый думал о своём. Я вспоминал прошедший весёлый первый офицерский отпуск, милую Юленьку, пообещавшую писать каждый день, прощание с училищными и школьными друзьями, оставленный, должно быть, навсегда родительский дом. Что-то меня ждёт впереди!?
Подошёл автобус. В салоне нас оказалось всего трое: Володя, я и кондуктор - молоденькая девчонка, стрелявшая лукавыми глазками в очень престижных в то время потенциальных женихов – молодых симпатичных офицеров. Всё её поведение свидетельствовало об огромном желании познакомиться. Разговорились. Она поведала: что живёт в Михнево, но по выходным часто бывает на танцах в семёновском клубе; что там бывают и офицеры из части, расположенной где-то невдалеке в лесу; что статуя рабочего стоит на шоссе в семи километрах за Семёновским.  Раечка посоветовала нам ожидать попутной машины у чайной. Она пригласила нас почаще посещать клуб, сказав, что все девчонки будут нам очень рады. Тепло, попрощавшись  с общительной девушкой, нагрузившись тяжёлыми совершенно одинаковыми чемоданами, купленными в военторге училища и вместившими всё наше имущество, в темноте потащились в конец села к чайной. Ярко освещённые окна одного из домов, пьяные голоса и крутая лестница из двадцати ступенек, которую образно описала Раечка, подсказали, что это и есть знаменитая семёновская чайная.  Из соседнего барака доносилась музыка. Вероятно, там находился культурный центр всей ближайшей округи – семёновский клуб.
На наше счастье попутка не заставила себя долго ждать. Вначале из темноты показались приближающиеся лучи света, затем заскрипели тормоза, и рядом с нами остановилась машина, выше бортов загруженная какими-то ящиками. Шофёр - молодой парень в лихо сдвинутой на затылок кепке, с сочувствием оглядев нас, сразу согласился подбросить.
 - Кабина занята, забирайтесь в кузов! Я мигом сбегаю за папиросами.
Помогая, друг другу, мы влезли на вершину пирамиды из мокрых деревянных ящиков и, опасаясь испачкать новенькую офицерскую форму, устроились на  чемоданах.
 - Держитесь покрепче! – предупредил шофёр, садясь в кабину. Он включил передачу и машина, разрезая фарами ночную, мокрую тьму полетела. Ветер с дождём больно хлестал лица, норовил сорвать фуражки. Мы намертво вцепились в верёвки, которыми были увязаны ящики.
 - Ну и лихач! – прокричал мне в ухо Володя. Хорошо, что нам недалеко ехать. Ведь убьёт, не дав дослужиться до очередной звёздочки!
Вскоре, к нашему большому удовольствию, в свете фар показалась белая гипсовая статуя рабочего с вытянутой как бы приглашающей в гости правой рукой. Машина остановилась так резко, что мы  по инерции чуть не вылетели на крышу кабины.
 - Приехали, станция Березай – кому надо вылезай! – весело прокричал шофёр, высунувшись из окна. Мы выгрузились и поблагодарили лихача.
 - Служите верно, Родине! А мы, если надо, всегда подмогнём! - напутствовал парень.
Через минуту красные огоньки скрылись из глаз.  Я огляделся. Вокруг сквозь сетку дождя и ночную тьму едва различался вековой смешанный лес. Вершины могучих деревьев качались под порывами ветра. Было сыро,  неуютно и, после совсем недавно покинутого большого города, одиноко и тоскливо. Слева невдалеке мерцал слабый огонёк. Потащились на этот манящий признак человеческого жилья. Постепенно стали вырисовываться будка и шлагбаум, перекрывающий въезд на ответвляющуюся от шоссе дорогу. Из будки вышел солдат с керосиновым фонарём в руке. Разглядев офицеров, красиво отдал честь.
 - Мы ищем хозяйство Лебедева! – сказал Володя.
 - Вначале предъявите ваши документы.
Мы показали свои удостоверения личности и предписания.  Дежурный зашёл в будку и при тусклом свете керосинового фонаря долго изучал наши документы. Наконец, он вышел. 
 - Чемоданы, товарищи офицеры, можете оставить здесь, на КПП-1. Когда приедет мой сменщик, я на машине доставлю их в городок. А сами идите по этой дороге, никуда не сворачивая. Придёте на КПП-2. Тут недалеко, всего километра три!
Оставили чемоданы и пошли. Лес всё пел свою мрачную песню и шёл противный мелкий дождь. Капли воды скатывались за ворот, шинели заметно потяжелели. Дорога показалась бесконечной.
На КПП-2 дежурный сержант, снова проверив наши документы, показал на расположенное рядом приземистое деревянное строение, в котором светились несколько окон.
 - Это штаб полка. На входе вас встретит и устроит на ночлег дежурный по части. 
Комната дежурного находилась сразу при входе. За прозрачной  перегородкой, наклонившись над столом, сидел капитан с красной повязкой дежурного по полку на левой руке. Услышав стук двери, он поднял голову. Мы приняли стойку "Смирно" и я доложил: "Товарищ капитан, техник-лейтенант Сумной для дальнейшего прохождения службы прибыл!"  "Техник-лейтенант Воронцов…" – слово в слово повторил Володя.
 - Капитан Демидов! – представился дежурный. – Предъявите документы! Мы подали в окошко свои удостоверения личности и предписания. Внимательно изучив их и сравнив фотокарточки с оригиналами, капитан приказал:
 - Ждите! Командир ещё работает. Сейчас я доложу ему о вашем прибытии, и он примет решение, как с вами поступить.
Он вышел из своей комнаты и направился в глубь коридора. Мы стояли в ожидании дальнейших распоряжений.
 - Пройдите! Последняя дверь направо по коридору – кабинет командира. Он хочет вас видеть, – сказал дежурный вернувшись. Постучав, мы вошли и доложили о прибытии. Перед нами сидел полковник. Сероглазый шатен с добрым русским, усталым  лицом.  В неярком свете электрической лампочки он показался мне человеком пожилым. О том, что полковник прошёл через огонь Великой  Отечественной войны, свидетельствовали три ряда орденских планок на кителе. С первой минуты он производил благоприятное впечатление и, как выяснилось позднее, не только на меня.
 - Садитесь и рассказывайте: кто вы и откуда? - начал разговор по-отечески просто командир. Внимательно выслушав наши  очень короткие биографии, задумчиво посмотрел на каждого из нас.
 - Да, быстро бегут года! Вы мне уже в сыновья годитесь! Я старше вас на двадцать лет! При этих словах у меня мелькнула восторженная мысль: "Ему только сорок, а он уже заслуженный полковник и командир полка! Должно быть, воевал геройски!" 
 - Но в сторону лирику! Перейдём к делу! – сменил тон полковник. Мы с вами братья по оружию. Раньше я тоже был артиллеристом-зенитчиком. Правда, на фронте сражался не только с воздушным противником! Вот пришлось переквалифицироваться. Это же предстоит и вам. Будете служить в зенитно-ракетном полку, обслуживать новейшую, самую современную, сложную технику радиотехнического центра наведения ракет на вражеские самолёты (РТЦН). Обстановка в мире напряжённая, поэтому можно всего ожидать! Верю, что с задачей справитесь. Ваше училище хорошо зарекомендовало себя в войсках. Ну и старшие товарищи помогут освоить новую для вас аппаратуру. Завтра вы начинаете свою военную карьеру. Она в ваших руках! Пожелаю  успеха на службе Отечеству! Сейчас я вызову начальника центра, он позаботится о вашем ночлеге. Утром с его же помощью устроитесь основательно.
Полковник куда-то позвонил и через десять минут в дверь кабинета постучал майор в лётной форме. Вид у него был не строевого офицера. "Товарищ полковник, майор Забродин по Вашему приказанию прибыл!" – доложил вошедший как-то вяло, не по-военному. 
 - Знакомьтесь! Это Ваше пополнение, – полковник кивнул  в нашу сторону. Мы встали и представились - Устройте их на ночлег.  Завтра с утра решите с моим заместителем по тылу  вопросы их быта! А теперь все свободны! Как положено по Строевому уставу повернувшись кругом, мы вышли. Наши чемоданы уже стояли возле дежурного. Прихватив их, пошли за своим новым начальником.
 - Я сам недавно прибыл сюда из запаса! Тоже приходится осваиваться! – говорил по дороге Забродин. – Ничего, ребята, научимся бить врага, так же как мы научились его бить на фронте! Завтрашний день даю вам на обустройство. Получите комнату, на складе – койки, постельное бельё, кое-что из мебели, набьёте сеном свои матрацы и подушки, ну и т. д. и т.п. Послезавтра мы побеседуем о ваших функциональных обязанностях.
Между тем - пересекли две короткие, слабо освещённые улочки, застроенные типовыми деревянными финскими домиками, и подошли к отдельно стоящим трём небольшим двухэтажным каменным зданиям.
 - Здесь находятся две холостяцкие квартиры – офицерские общежития, - сказал Забродин. – Кто-то обязательно в наряде или на боевом дежурстве. Переночуете на свободных койках! Войдя в подъезд, он постучал в дверь правой квартиры. Открыл взлохмаченный лейтенант в кителе, наброшенном на нательную солдатскую  рубашку с болтающимися на груди завязками.   
 - Заходите, заходите, товарищ майор! Что-нибудь случилось?
 - Привёл новичков. Им нужно переночевать. У вас есть свободные места?
 - Рожков и Аника на дежурстве.
 - Вот и прекрасно! Примите ребят, как подобает принимать гостей! Завтра мы им найдём постоянные места!
 - Не беспокойтесь, товарищ майор, не обидим!
 - Утром отправляйтесь в штаб к заместителю командира по тылу. Я с ним предварительно свяжусь! – обратился к нам Забродин. - Устраивайтесь основательно, рассчитывая на длительное здесь пребывание. В общежитиях пока, насколько мне известно, мест нет, поэтому подполковник Синицын поселит вас в финском домике, уплотнив кого-то из старожилов. Послезавтра на утреннем разводе извольте быть в строю подразделения!  Начальник РТЦН попрощался и ушёл.
 - Проходите, ребята, не стесняйтесь! Здесь все свои! – позвал лохматый лейтенант. – Давайте познакомимся: "Юрий Лебедев, Владимир Воронцов, Иван Сумной". Мы пожали друг другу руки.
 В комнате, куда мы вошли, за столом сидели ещё человек пять молодых офицеров, одетых по-домашнему. Вид у всех был возбуждённый. Назвав себя, познакомились за руку с каждым. Было накурено так, что, как говорила моя мама, "хоть топор вешай", царил хаос, чувствовалось отсутствие женщины -хозяйки и старшинской твёрдой руки.   
 - В картишки перекидываемся! – сказал Юрий. – Хотите - присоединяйтесь! А нет – на кухне электрическая плитка, чайник, заварка. Можете чайком побаловаться! У нас самообслуживание. Да, в соседней комнате всего две койки, обе сегодня свободны! Он присоединился к компании и игра "в козла" продолжилась. Понаблюдав некоторое время за игрой, мы осмотрели холостяцкое хозяйство и отправились спать. День был перенасыщен событиями.
В то первое утро в части проснулись поздно. В квартире было тихо. Хозяева ушли на службу. Мы тоже собрались и пошли в штаб. С завтраком "пролетели" – столовая оказалась уже закрытой. При свете дня увидели, наконец, свой городок. Он оказался совсем маленьким: десятка два финских домиков с двумя входами по торцам, три уже знакомых восьми квартирных, барачного типа штаб, клуб, солдатских казармы; солдатская и офицерская столовые, хозяйственный двор с гаражом, кочегарка с баней, магазин военторга. Перед штабом красовалась широко распространённая в те годы "раковина" с несколькими рядами скамеек перед ней – местные летний кинотеатр и эстрада. В "раковине" при необходимости вешали экран или выступали самодеятельные артисты. Городок был окружён двумя рядами колючей проволоки, натянутой на бетонные столбы. Сразу за столбами начинался густой смешанный лес с преобладанием елей и сосен. 
 - Современная пушкинская Белогорская крепость! – сострил Володя. – только пушки с вороньим гнездом в стволе не хватает!  Должно быть, здесь течёт  "развесёлая" жизнь!
 - Поживём - увидим! Может и не до веселья будет!? – отозвался я.
Подполковник Синицын – небольшого роста крепыш лет сорока пяти – встретил нас радушно. Ему уже было известно о нашем прибытии и решение о размещении созрело.
 - Поселю вас у старшего лейтенанта Богданова. Это последний дом по правой стороне крайней улицы. Вход со стороны леса. Правда, у него большая семья: их двое, двое детей плюс тёща, но придётся потесниться. Поживут пока в двух комнатах, а маленькую освободят! При первой возможности вас переселю в общежитие. Там вам, конечно, будет лучше: центральное отопление, водопровод, канализация – курорт! А Богданову придётся помогать и с топкой печи, и с водой из колонки. Будете жить вместе, значит и тяготы надо делить! Вы молодые, вам даже полезно дров попилить, поколоть, за водичкой сбегать! Разминка! – он весело рассмеялся. Меня же – городского жителя – эта перспектива не очень обрадовала. Но выбора не было.
 - Бодров! Зайди ко мне! – позвал кого-то подполковник. В дверях тут же появился плечистый сержант. – Назначь пару гвардейцев в помощь офицерам!
 - Слушаюсь, товарищ подполковник!   
 - Мои солдаты всё покажут и помогут. Богданов об уплотнении предупреждён. Вопросы есть?
 - Пока всё ясно, - уныло ответил за двоих Володя.
 - Тогда действуйте! Мы вышли вслед за сержантом.
Наше устройство на новом месте действительно заняло целый день. Зато ночевали уже в своих, пахнущих душистым сеном и ласковым июльским солнцем постелях. Шаги, разговоры, детский плач за тонкой стенкой не были помехой молодому здоровому сну. Хозяев, конечно, не очень радовало подселение, и они сделали всё, чтобы мы не задержались в их доме. Кроме того, через пару месяцев в полк прибыли выпускники других училищ, и Синицын был вынужден, к нашей большой радости, организовать ещё одно общежитие. Так что тяготы быта нам преодолевать пришлось не так уж долго.
Хорошо выспавшиеся проснулись, как по команде "Подъём", в семь утра. По выработанной и пока не забытой привычке выскочили во двор на зарядку, умылись водой из висящего на стене дома рукомойника и отправились в столовую завтракать. Начиналась наша строго регламентированная офицерская служба. 
Офицерская столовая располагалась в маленьком, отдельно стоящем домике невдалеке от асфальтированного строевого плаца. Видимо, этот домик первоначально предназначался для семьи командира полка, но тот отказался от своей вполне заслуженной привилегии и поселился в обычной квартире, а домик переоборудовали под столовую, объединив жилые комнаты в обеденный зал и использовав кухню по её прямому назначению. В углу зала невысокой стойкой был отгорожен буфет, где можно было купить лимонад, конфеты, пряники, папиросы и спички. Буфетчица одновременно выполняла функции кассира столовой, получая за довольно однообразные блюда деньги наличными, или кормила полковую молодёжь в долг ("на  плюсики", под будущее офицерское содержание), записывая долги в специальную тетрадь и помогая, таким образом, поистратившимся лейтенантам не умереть с голода. Асю за такую благотворительность лейтенанты щедро одаривали комплиментами, от которых она буквально расцветала. Какая же женщина остаётся равнодушна к комплементам?! Она не была красавицей, потому кавалеры никогда не задерживались в столовой. Они постоянно куда-то спешили.
Утром, проглотив свою неизменную яичницу с кружком жареной колбасы и стакан чая, на ходу застёгивая пуговицы шинели и ремни портупеи, мы бегом бежали на плац, чтобы успеть встать в строй своего подразделения до команды начальника штаба: "Полк, равняйсь! Смирно! Равнение на средину!" В это самое время в дверях штаба появлялась подтянутая фигура полковника. Командир и начальник штаба красивым строевым шагом направлялись навстречу. "Товарищ полковник! Полк для развода на занятия построен!" – поставленным командным голосом докладывал подполковник Гагин и, пропустив командира, следовал за ним. Выйдя на середину плаца, командир здоровался с личным составом: "Здравствуйте, товарищи!" И полк отвечал мощным, слаженным хором:  "Здравия желаем, товарищ полковник!" Громким эхом откликался, как бы повторяя наше приветствие, стоящий рядом могучий лес. И нам - молодым – было приятно видеть прекрасную строевую выправку своих начальников, и невольно  пробуждалось желание подражать им, быть похожими на них.
Командир коротко, по-военному ставит задачу полку и делает необходимые объявления. Затем раздаётся команда начальника штаба: "Полк, к торжественному маршу, по подразделениям, штаб прямо, остальные напра – во! Равнение направо, шагом марш!"  Соблюдая равнение, твёрдо печатая шаг, повернув головы в сторону начальников, проходят мимо подразделения полка и направляются на объекты. Начальники, оценивая строевую выучку, стоят в положении "смирно", приложив правую руку к козырьку фуражки.
Когда РТЦН выходит за КПП-2, майор Забродин покидает своё место в строю и командует: "Барабанщик, вперёд! Держать ритм 120 шагов в минуту!"  Рядовой Васильев с барабаном на шее обгоняет строй, становится впереди, подбирает ногу и ударяет палочками по натянутой коже барабана. Ритмичные звуки разносятся далеко по лесу, распугивая  всю живность. В сердце каждого из нас пробуждается гордое чувство принадлежности к братски единому, мощному, способному преодолеть любые трудности воинскому коллективу. Это чувство распирает грудь, заставляет быстрее бежать кровь, делает  нас многократно сильнее, ибо на каждого проецируется мощь всего строя: трёх десятков офицеров и сотни солдат – сильных, здоровых телом и духом молодых мужчин – советских воинов! 
При входе на наш объект, спрятанный от любопытных глаз в густом лесу,  - свой КПП. Дежурные солдаты встречают личный состав распахнутыми настежь воротами. Втянувшись на территорию РТЦН, подразделение останавливается на бетонированной площадке антенного павильона.  "По рабочим местам, приготовиться к контролю функционирования аппаратуры радиолокационной станции, разойдись!" – командует майор Забродин и строй мгновенно рассыпается. 
 - Старший лейтенант Стульников, лейтенанты Воронцов и Сумной, ко мне! – перекрывая возникший гул голосов, кричит Забродин.
 - Через минуту на площадке перед двумя массивными треугольными рупорными антеннами, напоминающими крылья ветряной мельницы, остаются четверо.
 - Старший инженер-лейтенант Стульников, познакомьтесь со своим пополнением и поставьте задачу. Я с ними поговорю позже.
 - Слушаюсь! – отвечает тот.
Небольшого роста, белобрысый и остроносый, чем-то похожий на дятла, старший инженер-лейтенант поочерёдно протягивает нам руку:
 - Начальник первой группы РТЦН Стульников Леонид Семёнович. В ответ мы, в который раз, представляемся.
 - Сразу вникайте в боевую работу, товарищи. Один из вас, кто повыше ростом (он указывает на Володю), будет эксплуатировать блоки выработки команд, другой (то есть я) – координатные шкафы. Пойдёмте в зал, я покажу вам аппаратуру, которую надлежит изучить по техническим описаниям, конечно, с помощью моей и старших, опытных техников, а затем и обслуживать: проводить все виды регламентных работ и устранять возникшие неисправности. Надеюсь, двух месяцев вам хватит! Вот и весь первоначальный инструктаж. Будут вопросы, не стесняйтесь, обращайтесь!
По длинному коридору, миновав две тяжёлые металлические двери – защиту от ядерного взрыва, -  мы вошли в хорошо освещённое подземное помещение, плотно заставленное радиоаппаратурой, когда по громкой связи (ГГС) уже слышался голос Забродина: "Начальникам групп, доложить о готовности к функциональному контролю станции (ФКС)!" Стульников лишь на минуту задержался у какого-то внушительных размеров металлического застеклённого шкафа, сказал: "Это координатный шкаф! Верхний ряд панелей – блок выработки команд" и тут же скрылся, побежал проверять наличие на рабочих местах техников. Затем по ГГС раздался его писклявый голос: "Первая группа к работе готова!" "Вторая группа к работе готова!" "Третья группа к работе готова!"…"Седьмая группа к работе готова!" – прогремели по залу доклады.   "Включить станцию!" – скомандовал Забродин. Через секунды засветились нити накаливания катодов радиоламп. Аппаратура ожила.
Моего возраста кудрявый, круглолицый, сероглазый брюнет с надетыми наушниками и ларингофонами и погонами старшего лейтенанта, медленно передвигавшийся вдоль линейки из пяти одинаковых координатных шкафов, подошёл ко мне:
 - Меня зовут Василий Жаров. Я – старший техник четвёртой координатной линейки и у меня не хватает техника. Должно быть, будем работать вместе. Так что присматривайся!" Почти одновременно Володю пригласил следовать за собой какой-то высокий, лысоватый старший лейтенант и они скрылись за шкафами.
 - Сейчас офицер наведения, сидящий в другом зале за индикатором, проверяет работу наших следящих систем по сопровождению имитированных целей! – говорил Жаров. - В каждом координатном шкафу их шесть: три по  координатам цели и три по координатам ракеты. Позже я покажу тебе, как это делается. Если какая-либо из следящих систем не работает, то наведенец сообщит мне об этом. Наша задача устранить неисправность. Сказать - просто, сделать – не всегда!
К счастью, на этот раз наши шкафы работали нормально. Но я увидел, как техник соседней, третьей линейки быстро покатил на тележке осциллограф к одному из своих шкафов и стал в гнёздах панелей просматривать форму импульсов, измеряя их параметры.
Минут через двадцать по ГГС послышался голос Забродина: "РТЦН готов к боевой работе восемнадцатью каналами. Техникам устранить неисправности, проверить каналы и доложить!" Он выключил микрофон. Из разных концов большого зала послышались громкие голоса, споры, пререкания. Техники разных подсистем радиолокатора выясняли отношения: чья именно аппаратура неисправна. 
Жаров оказался общительным доброжелательным человеком, грамотным техником и не плохим преподавателем. После окончания ФКС он провёл меня по всем залам локатора, познакомил со многими техниками, рассказал о принципах работы зенитно-ракетного комплекса и назначении каждого элемента. Именно от него я получил первое представление о наведении зенитной ракеты на воздушную цель. Из-за строгой секретности этого вооружения в те годы в училище о нём не было сказано ни слова.
Первая армия ПВО особого назначения была развёрнута в Подмосковье в самом начале пятидесятых годов теперь уже прошлого века. Она включала четыре корпуса по пятнадцать полков и пять баз хранения и обслуживания ракет. Полки располагались на двух специально построенных бетонных кольцевых дорогах, примерно в пятнадцати километрах друг от друга и образовывали два пояса сплошных зон поражения самолётов вероятного противника. На вооружении полков стояла зенитно-ракетная система С-25 "Беркут". Она обеспечивала возможность одновременной стрельбы по двадцати воздушным целям. Полк включал: штаб, РТЦН – радиолокатор сопровождения цели и ракеты, совмещённый с командным пунктом; дивизион, состоящий из двух батарей по десять взводов в каждой (взвод обслуживал три пусковых стола  жидкостных зенитных ракет с вертикальным стартом), специальные и тыловые подразделения. Предусматривалась возможность стрельбы ракетами с ядерными зарядами. Советское правительство неплохо заботилось о неприкосновенности столицы СССР! В те времена практически ни один вражеский самолёт не мог безнаказанно достичь Москвы!
Встретив нас на моей первой "экскурсии" по залам РТЦН, пробегающий мимо Стульников (он был суетлив и вечно куда-то спешил), обрадовался:
 - Вы уже познакомились? Вижу, Жаров, Вы уже приступили к подготовке молодого специалиста. Молодец! Чем скорее Вы его подготовите, тем лучше для Вас! Обеспечьте его литературой и помогайте с ней разобраться. Если возникнет необходимость, обращайтесь ко мне!
И он побежал дальше. Жаров проводил меня до секретной библиотеки. Она помещалась рядом, в отдельном маленьком домике, представил секретчику – старшине-сверхсрочнику и назвал инвентарные номера томов технического описания РЛС "Б-200", которые мне надлежало изучить. Я взял первый том "Общее описание", расписался в журнале и, вернувшись в наш зал, открыл первую страницу. Мне предстояло за два месяца осилить две толстенные книги, насыщенные математическими формулами и принципиальными схемами, научиться выполнять регламентные работы на аппаратуре и сдать экзамен для допуска к боевому дежурству. Нужно было научиться отыскивать и устранять неисправности в координатном шкафу, включавшем около трёх сотен электровакуумных приборов (радиоламп) и многие сотни сопротивлений, конденсаторов, индуктивностей и реле! Объём аппаратуры просто пугал! "Однако не боги горшки обжигают!" – успокаивал я самого себя. – Осилил же всё это Жаров! Терпение и труд всё перетрут!" 
День за днём, упорно продвигаясь  по страницам объёмистых томов, разбирая физические процессы, происходящие в схемах, практически настраивая аппаратуру, с помощью Жарова, я выполнил поставленную начальником задачу и через два с половиной месяца был допущен к несению боевого дежурства в должности техника. Это было серьёзное достижение! В свои двадцать лет я, впервые преодолев существенные трудности, оправдал доверие старших, более опытных и уважаемых мною людей, уверовал в свои возможности, вырос в своих глазах, во мне стало зарождаться чувство собственного достоинства! Именно это чувство делает человека гордым и независимым, не позволяет ему  становиться лакеем, слугой в любых, самых сложных жизненных ситуациях!  Я и сегодня высоко ценю это качество в людях.
В тот далёкий памятный день - первый день офицерской службы - меня ожидал ещё один сюрприз. Вернувшись из городка после обеда в уже знакомой столовой на объект, я был приглашён незнакомым лейтенантом в зал дизельной электростанции. Три танковых дизельных двигателя, на валах которых размещались якоря мощных электрических генераторов, занимали большую часть подземного зала. На небольшом свободном пятачке, за столом, сидели пять офицеров. Я вошёл и представился. Сидящий посередине серьёзный старший лейтенант в чёрных роговых очках, придававших ему очень важный, начальственный вид, обратившись ко мне, строго произнёс:
 - Техник-лейтенант Сумной, Вы начали службу на электрифицированном военном объекте. Вокруг Вас и даже под ногами в специальных кабельных каналах проложены десятки кабелей высокого напряжения, большие электрические токи протекают в радиоаппаратуре. Человек, находясь в таких условиях, ежеминутно подвергается огромной опасности. Он обязан постоянно помнить об этом и знать назубок основные правила обращения с электроприборами -  правила техники безопасности. Конечно, в училище Вы слышали об этом, но по существующим правилам здесь, в части, Вы обязаны в первый же день сдать зачёт. Сейчас члены комиссии будут задавать Вам вопросы. От Ваших ответов будет зависеть очень многое и, прежде всего, можно ли Вас вообще допускать в здание.
 - Кто первый? – обратился он к сидящим рядом. Поднялся высокий скуластый блондин с погонами старшего лейтенанта:
 - Скажите, Сумной, что такое электрический ток? Я ответил как отвечал на занятиях по электротехнике.
 - А закон Ома для переменного тока Вам известен? Я стал взглядом искать доску и мел, чтобы написать формулу. Видя моё небольшое замешательство, председатель комиссии тут же обратился к членам:
 - Товарищи, да он не знает! Наверное, придётся сразу поставить "неуд",  дать время на подготовку и доложить об этом майору Забродину!? Я, естественно, стал оправдываться.
 - Ну, хорошо, хорошо! На первый раз простим Вашу растерянность! Оставим теорию! Покажите практически, как Вы будете менять сгоревший в радиоаппаратуре предохранитель. Всё необходимое находится рядом с Вами. Я огляделся. У стены лежали резиновые боты, перчатки, коврик, большие эбонитовые щипцы и электрический щиток с предохранителями, рассчитанными на сотню ампер.
 - Смелее, смелее, не стесняйтесь! – подбадривали меня члены комиссии. Сую ноги в огромные неуклюжие бахилы, надеваю такие же безразмерные перчатки, беру в руки злосчастные щипцы. И тут слышу, кто-то прыснул за моей спиной. Оборачиваюсь: в дверях толпится десяток лейтенантов. Раздаётся общий неудержимый хохот. Должно быть, я выглядел очень комично. До меня, наконец, доходит, что это просто розыгрыш.
 - Не обижайся, друг, сквозь слёзы говорит "председатель комиссии". У нас в полку такая традиция. Мы все через это прошли. Я и не обижаюсь. Смех-то добрый, товарищеский.
 - Тебе ещё предстоит пройти процедуру приёма в казачество. Так у нас называют приём в полковую офицерскую семью. Читал, как это делалось в царское время в гвардейских полках? Если не знаешь, узнаешь, но чуть позже! Ему почему-то стало ещё веселее.   
 Незаметно пролетела неделя. Наступила суббота. Завтра выходной день. Мы с Володей получили подъёмные деньги: оклад техника плюс лейтенантское звание составили 1400 рублей! Для сопоставления скажу, что мой отец – инженер Ижорского завода - имел зарплату около 1000 рублей. Советское государство высоко ценило воинский труд. Офицерская служба была не только очень престижной, но и сравнительно неплохо оплачивалась!
Решили съездить в ближайший город, чтобы приобрести необходимые в быту: электроплитку, кастрюлю, чайник, кружки, ложки и кое-что из продуктов – по выходным столовая не работала, и холостяки должны были самостоятельно заботиться о своём пропитании. Для души решено было купить общий радиоприёмник. К концу рабочего дня подхожу к своему непосредственному начальнику Жарову и обращаюсь, как положено по Уставу: "Товарищ старший лейтенант, разрешите завтра на шесть часов отлучиться из городка, чтобы съездить в Серпухов за покупками!" "Обратись к Стульникову!" – отсылает он меня по инстанции. В боевой расчёт мы ещё не входим, и начальник группы милостиво отпускает нас на весь день.
Серпухов – ближайший центр городской цивилизации – был удалён от нашего городка на сорок километров. Автобус Михнево – Серпухов и обратно делал один рейс в сутки. Движение всякого транспорта по бетонным кольцевым подмосковным дорогам было строго ограничено секретностью. Добраться до Серпухова и во время вернуться назад, было совсем не просто! Но молодая кровь бурлила и не давала покоя. Выход из положения был найден довольно быстро: через полгода мы с Володей приобрели общий мотоцикл!
Старинный купеческий и мещанский Серпухов, расположенный на берегу Оки, в те годы сохранял вид небольшого провинциального городка средней полосы России XIX века. Ни индустриальные стройки советской власти, ни недавно прошедшаяся здесь Великая Отечественная война не изменили его облик. Типовой гостиный двор,  ресторан "Москва", милиция, кинотеатр "Дружба" и гостиница "Колхозник" - на центральной площади; театр без своей труппы, краеведческий музей, несколько продовольственных магазинов и рынок - составляли все его достопримечательности.   
Осмотрев город, нагруженные покупками, благополучно вернулись домой, и вечером, лёжа на своих благоухающих сеном, скрипучих солдатских койках, уже слушали прекрасные песни В. Трошина, Н. Дорды, К. Шульженко, льющиеся из динамика радиоприёмника – первого крупного приобретения в нашей офицерской жизни.
Жизнь личного состава полка (да и членов семей офицеров и сверхсрочников) была строго регламентирована распорядком дня. В 8.00 развод на занятия, с 9.00 до  14.00 работа и боевая учёба на объектах. В это время в соответствии с расписанием проводилось обслуживание техники, регламентные работы, теоретические занятия по специальности и марксистско-ленинская подготовка. С 14.00 до 15.00 отводилось время на обед. После обеда был предусмотрен час отдыха. В это время военнослужащие срочной службы имели возможность отдохнуть, лёжа в постелях; для офицеров - устраивались тренажи: стрелковый, химический, строевой и т.п. Затем следовал обязательный для всех час физической подготовки. Этот ежедневный час ФИЗО назывался жуковским или индийским. Он был введен во всей Советской армии Маршалом Советского Союза Жуковым Г.К. после посещения им Индии, где это практиковалось издавна. Наш командир полка был большим любителем футбола и хоккея, поэтому летом в отведенное время офицеры гоняли мяч на оборудованном в городке стадионе, а зимой – шайбу. Каждое подразделение имело свою команду, и между ними шли непрерывные состязания. Физическая культура позволяла офицерам поддерживать хорошую форму.  В те годы не только среди молодёжи, но и среди старших офицеров практически не встречались разъевшиеся толстяки и беспомощные слабаки, не способные сдать нормативы на значки "Готов к труду и обороне" (ГТО) и военно-спортивный комплекс (ВСК). Офицер, даже в штатском платье выглядел как на строевом плацу: стройным и подтянутым с гордо поднятой головой. Помывочное помещение в полковой бане отапливалось только по субботам и воскресеньям. Но в душевой всегда можно было смыть пот и грязь, что обеспечивало соблюдение элементарных гигиенических правил и без персональных ванн. В тёплое же время года существовала и более привлекательная возможность.
В километре от нашего городка протекал лесной ручей. Силами личного состава полка на его пути был вырыт котлован, построена земляная запруда и после первого же весеннего половодья образовалось рукотворное озеро. Травянистый пляж оборудовали раздевалками, построили помещение для дежурного. Дежурство спасателем на озере стало желанным нарядом на службу для офицерской молодёжи. В летнее время наш небольшой пляж был не менее многолюден, чем ялтинский. В воде весело плескались и визжали дети, с берега за ними внимательно следили и одёргивали чрезмерные шалости молодые загорелые мамы. В тихих местах с удочками сидели свободные от службы папы. За всей этой идиллией внимательно наблюдал дежурный лейтенант-спасатель. И как же приятно было нырнуть в прохладную проточную воду озера, прибежав разгорячённым с расположенного невдалеке стадиона!
После ФИЗО для офицеров, не имеющих в подчинении личного состава, наступало личное время. Выезжать из городка даже в деревню Семёновское без специального разрешения командования они не имели права – полк нёс постоянное боевое дежурство по защите неба Москвы. Несмотря на то, что, на объектах постоянно находились сокращённые боевые расчёты, способные самостоятельно в любое время обстрелять четыре воздушные цели, полк по сигналу "Боевая тревога" должен был быть готовым реализовать все свои боевые возможности – встретить ракетами двадцать самолётов противника. Мы – офицерская молодёжь – прекрасно понимали важность и ответственность возложенной на нас задачи. Кроме того, за самовольную отлучку можно было угодить и под суд военного трибунала! Поэтому личное время заполнялось чтением художественной литературы, игрой на клубном бильярде и картами, хотя последние и не приветствовались нашими воспитателями-политработниками.
 Читали мы очень много. В клубе существовала вполне приличная библиотека, но в общежитии стихийно закрепилась традиция: из поездки в город без книги не возвращаться. Подписка на собрания сочинений русских и зарубежных классиков в то время не являлась проблемой. Кто-либо из нас выписывал, а выкупали очередные тома все жители "ночлежки", как назвал нашу холостяцкую квартиру за её беспорядок как-то заглянувший командир. Постепенно в общежитии была собрана вполне приличная собственная библиотека. Для общего пользования мы выписывали толстые журналы и читали их от корки до корки. Помнится в те годы начал выходить журнал "Юность", который, естественно, нам был ближе других. Совсем не редкостью были стихийно возникавшие обсуждения прочитанного. С жаром, до хрипоты лейтенанты обсуждали характеры и поступки литературных героев – учились философии жизни, впитывали нормы высокой морали, которой учила тогдашняя литература.  Целые главы вышедшего в те годы в свет байроновского "Дон Жуана", в прекрасном переводе Т. Гнедич, мы заучивали наизусть! Мы переписывали от руки, бывшие редкостью, книги С. Есенина. Его трогательные, певучие, немного тоскливые стихи были особо созвучны нашим молодым русским душам!   
Года через два в полку появился лейтенант-моряк. Он был настоящим романтиком моря, с детства мечтал о дальних походах и солёных ветрах, но военная судьба закинула его в леса Подмосковья. Юра Плотников увлекался живописью, неплохо рисовал и собирал открытки с репродукциями картин классиков. Он умел так вдохновенно говорить о них, что увлёк этой страстью и многих из нас – своих слушателей. В нашей не слишком уютной комнате порой собиралось на Юрины "лекции" полтора десятка офицеров. Теперь при каждой поездке в Москву мы непременно посещали Третьяковку, Пушкинскую галерею или очередную художественную выставку, привозили альбомы и путеводители по музеям. На стенах наших комнат появились красочные репродукции. Помню, над моей койкой висела репродукция картины К. Брюллова "Итальянский полдень". Просыпаясь по утрам, я  всегда видел обращённый на меня взгляд красавицы-итальянки, ощущал на своём лице лучи не скромного подмосковного, а яркого итальянского солнца и вдыхал не застоялый запах табачного дыма, а сказочный аромат итальянской виноградной лозы.
Конечно, однообразие жизни, оторванность от городской цивилизации и женского общества, очень ограниченный круг лиц, которые видишь изо дня в день в течение нескольких лет (как на корабле в длительном морском походе); иногда скрашивались и холостяцкими пирушками с водкой, неизменными килькой в томатном соусе, картошкой "в мундирах" и чёрствым хлебом в качестве закуски. При этом излишние шум, песни и чрезмерно громкие разговоры тут же пресекались наиболее бдительными из нас. Над нами была квартира командира полка, рядом – заместителя по политической части, а пьянство в армии в те годы жестко и совершенно справедливо каралось! Кроме того, своего командира полковника Лебедева Николая Николаевича все в полку глубоко уважали и любили. Мы считали бесчестным не оправдывать оказанного доверия и возлагаемых им на нас надежд! Между собой и солдаты, и офицеры называли его тёплым именем "батя".  А что может быть выше этой оценки!? Кстати, мне было очень приятно встретиться с ним через много лет на Балхашском полигоне. К тому времени я успел окончить академию, стать подполковником, кандидатом технических наук, начальником научно-исследовательского отдела, а он - генералом. Я пригласил его в гости, и мы до поздней ночи вспоминали свой полк, сослуживцев, наши общие победы и курьёзные случаи. "Ты думаешь, я не знал тогда о ваших юношеских шалостях? – между прочим, сказал генерал. – Но ведь я ни разу не спустился на один этаж, чтобы пресечь "преступление". Я понимал, что молодёжи, годами живущей в постоянном напряжении, в отрыве от цивилизации, от прекрасного пола, когда душа рвётся на волю, а её насильно держат в клетке, иногда нужно позволять разрядиться. Иначе может произойти психический взрыв, последствия которого непредсказуемы!" Я подивился прозорливости, пониманию человеческой психики тогда ещё совсем молодым человеком.  Светлая ему память! На заре моей офицерской службы он показал мне образец советского командира! Однако вернёмся в пятидесятые годы.
Целью существования каждого солдата и офицера полка было поддержание высокой боеготовности вверенной техники и умелое её применение, при отражении возможного налёта воздушного противника. Для этого требовались глубокие знания и умения. И личный состав  упорно ежедневно трудился. Трудился, что называется, не за страх, за совесть! Стимулом являлось не денежное вознаграждение, как это стало ныне, а чувство долга перед Родиной, народом, защитившим нас в годы Великой Отечественной войны, обеспечившим возможность получения образования, гарантирующим вполне достойное существование до конца наших дней. Абсолютно прав Э. Кант, утверждая, что самым отвратительным, дьявольским качеством человека является отсутствие чувства долга – неблагодарность! Ему, кстати, вторят нравственные заповеди всех мировых религий! Между тем сегодняшние "наши демократы", вопреки всему опыту человечества, проповедуют нравственно неограниченную свободу и независимость индивида, отрицают понятие "долг", ставя, таким образом, в принципе под сомнение необходимость существования человеческого сообщества!  И этот бред широко пропагандируется в СМИ, разрушая итак уже во многом утраченные нашим народом нравственные устои. Такое во времена нашей молодости не могло присниться даже в страшном сне!
За отведенные мне два месяца я с помощью Жарова освоил координатную систему РТЦН и научился выполнять все виды регламентных работ, что обеспечивало успешные поиск и устранение неисправностей в аппаратуре. Надо сказать, что к инженеру Стульникову за помощью практически не обращался. Дело в том, что наши инженеры, окончившие четырёхгодичные военные инженерные училища (техников готовили три года), обладая большими по сравнению с техниками теоретическими знаниями, в практическом плане были подготовлены слабо. А эксплуатационникам, какими мы все были, практические навыки требуются больше, чем теоретические знания. Между техниками и инженерами в полку существовала заметная грань. Инженеры, если даже работали на технических должностях, считали себя более образованными и перспективными, нередко держались в стороне от техников, проявляли непозволительное высокомерие, несмотря на то, что в вопросах касающихся практики, выглядели неважно. При этом техники имели возможность отыграться. Что частенько и делали. Это только усиливало разделение.
Помню, на служебном совещании старший инженер-лейтенант Стульников поучает техников группы на примере старшего техник-лейтенанта   Дяшкина: 
 - Подумать только, Дяшкин!  Старший техник! -  при поиске неисправности в аппаратуре стучит по радиолампам обратной стороной отвёртки! Разве это научный подход!? – говорит он с возмущением.  В ответ, задетый за живое, опытный техник язвит:
 - В следующий раз я непременно позову Вас! Вы скомандуете лампам, чтобы они восстановили нарушенные внутри них контакты и покажете мне, как нужно искать неисправности! Он прекрасно знает, что Стульников не умеет даже толком измерить параметры импульса с помощью осциллографа. Все присутствующие довольно ухмыляются.
То, что годы учёбы в училище и работы техником не прошли даром, я понял после окончания академии. В отличие от тех, кто этого не проходил, я научился не бояться не только  радиоаппаратуры, но и любой техники и смело браться за её освоение и ремонт, получил хорошие навыки работы с измерительными приборами. Впрочем, это касается не только техники! Своего же бывшего начальника я встретил через несколько лет. Увы, он так и остался плохим специалистом!  Может быть, это была и не его вина. В годы начала научно-технической революции стране остро требовались инженерные кадры и их готовили ускоренными темпами. Конечно, кое-кто из тех четырёхгодичников самостоятельно компенсировал недостатки образования и стал отличным инженером и даже учёным. Были и такие.
В целом же между офицерами полка существовали правильны, добрые  взаимоотношения: младшие - уважали старших за их опыт и знания, старшие - помогали в становлении младшим.
Солдаты в нашем техническом подразделении исполняли операторские должности различных подсистем РЛС и командного пункта такие как: оператор передатчиков, оператор приёмников, оператор ручного сопровождения цели, планшетист и т.п. Они придавались техникам в качестве помощников. Отношения между офицерами и операторами можно было назвать дружескими, как дружит старший опытный мужчина с юношей. Каждый техник старался обучить специальности своих операторов в такой мере, чтобы в случае необходимости они могли его заменить. Солдат в наши части набирали грамотных, большинство из них имело за плечами техникум или десятилетку. Попадались и ребята до армии, работавшие настройщиками радиоаппаратуры на заводах. К ним, естественно, было особое отношение. Такой оператор часто был специалистом лучшим, чем его молодой неопытный техник, и потому пользовался большим уважением. Никакой дедовщины в армии в те годы не было. Не существовало даже самого слова! Старослужащие солдаты старались подготовить себе замену из вновь прибывших, с удовольствием делились знаниями и опытом. Армия тогда ещё сохраняла традиции военных лет, когда перед лицом смерти все были равны: и офицер, и старослужащий, и молодой солдат. Дедовщина в нынешней российской армии будет полностью ликвидирована лишь тогда, когда солдат объединит идея совместного добровольного служения Отечеству, основанная на чувстве долга,  и все их мысли будут заняты службой!
Через два с половиной месяца, после сдачи экзамена по специальности комиссии во главе с майором Забродиным, я был допущен к самостоятельной работе на технике и несению боевого дежурства. Мой наставник старший техник-лейтенант Жаров был переведен в другую группу, оставив меня  полновластным и ответственным "хозяином"  пяти координатных шкафов.  Примерно в это же время я был впервые назначен в сокращённый боевой расчёт, который в то время нёс непрерывное боевое дежурство в течение недели, находясь неотлучно на объекте.
Сокращённый боевой расчёт РТЦН  включал кроме старшего, которым обычно назначался один из офицеров наведения ракеты, по офицеру-технику из каждой группы (всего семь человек) и около двадцати солдат-операторов. По сигналу "Боевая тревога" сокращённый расчёт должен был, до прибытия на объект полного во главе с командиром полка, провести контроль функционирования дежурных средств, а при необходимости, например, в случае гибели всего личного состава полка, самостоятельно вести боевые действия по отражению воздушного налёта противника. В последнем случае обязанности командира полка возлагались на оперативного дежурного командного пункта, располагавшегося в индикаторном зале РТЦН. В мои обязанности, как дежурного техника координатной системы, входило поддержание в исправном состоянии четырёх дежурных координатных шкафов и контроль за работой двадцати термостатов – устройств, обеспечивающих стабильность частоты кварцевых генераторов.
Хорошо помню волнение и гордость, которые я испытывал, когда начальник штаба полка читал приказ о заступлении на боевое дежурство расчёта, в составе которого прозвучала и моя фамилия. Впервые в жизни мне было доверено в составе группы офицеров и солдат прикрывать пятидесятикилометровый участок обороны неба над столицей Союза Советских Социалистических Республик!
В будние дни, когда весь личный состав РТЦН присутствовал на объекте,  лица сокращённого боевого расчёта выполняли свои обычные функциональные обязанности. В остальное время я должен был периодически и днём, и ночью обходит координатный зал, контролировать работу термостатов и устранять возникшие неисправности.
Домик для отдыха лиц сокращённого расчёта находился вблизи подземного объекта и имел кроме прихожей три помещения: офицерское, солдатское и общее – ленинскую комнату, где на столах лежали подшивки газет и журналов, а несколько позже  поставили телевизор. Телевизор принимал одну московскую программу и, включив его после трудового дня, три десятка молодых, здоровых оторванных от мира ребят имели возможность полюбоваться тогдашним диктором – Анечкой Шиловой - красивой девушкой с толстой русой косой!   
Кормили весь состав расчёта по солдатским нормам, доставляя еду из солдатской столовой. Кормили не изысканно, но сытно, за что из офицерского денежного содержания высчитывались небольшие деньги. До появления телевизора личное время полностью заполнялось чтением художественной литературы, которую либо приносили с собой, либо заказывали в полковой библиотеке.
Расчёт заступал на дежурство и сменялся по пятницам. Каждый техник ежемесячно дежурил одну или две недели. Зато после смены офицерам разрешалось выезжать за пределы городка на субботу и воскресенье! И какую же радость испытывал лейтенант, выбравшись из леса и оказавшись среди мельтешащей людской толпы, "в цивилизации"!  Все городские строения казались дворцами, шумное уличное движение – сказкой, встречные девушки – писаными красавицами! Сегодня я бы сравнил тогдашнее своё состояние по прибытию в Москву с так называемым телячьим восторгом. Представьте себе, как скачет по молодой зелёной травке, впервые выпущенный на волю  счастливый телёнок и вы поймёте лесного лейтенанта! А ведь сегодня не редко можно услышать от людей, всю жизнь топтавших асфальт Невского проспекта, завистливые высказывания относительно "высоких" офицерских пенсий. Не думаю, что в те времена они тоже завидовали нам! 
Увы, в Москве мы бывали очень не часто, может быть, всего несколько раз в год. Ограничивали служебные обязанности и финансовые возможности. Чаще свободное время проводили в Серпухове или в Ступино, расположенных в сорока – пятидесяти километрах от нашего городка. В общем, с позиции современной избалованной и распущенной молодёжи наша молодость прошла, чуть ли не на каторге. Однако мы так не считали тогда и не считаем сегодня! Долг перед Родиной, интересы общества всегда были для нас выше личных, эгоистических! Несмотря ни на что убеждён, что наше поколение, поколение, рождённое в тридцатые – сороковые  годы, было счастливее более поздних! Мы были романтиками, людьми, пренебрегающими бытом и материальными ценностями; людьми, жившими высокими идеалами! 
Поздней осенью 1959 года наш полк выезжал для проведения боевых стрельб на сталинградский полигон "Капустин Яр". Из восьми техников - координатчиков были отобраны четыре, в том числе и я. Я был горд оказанным доверием.
 Эшелон формировался в Серпухове из десятка товарных вагонов-телятников. Кроме личного состава везли автомобильную технику, походные кухни, дрова, продукты и прочее имущество. Вагоны для перевозки людей своими силами оборудовали дощатыми нарами, печками - буржуйками, столами и скамейками. Солдатские вагоны ничем не отличались от офицерских. Офицеры разместились в двух вагонах. В штабном – стояла одна солдатская койка для командира полка. Ехали около четырёх суток. Часто останавливались на каких-то полустанках, пропуская пассажирские поезда, отстаивались в тупиках. Начались морозы. Буржуйка создавала "Ташкент" вблизи себя, но совсем не гарантировала тепла на нарах. Спали, тесно прижавшись друг к другу, не раздеваясь, укрывшись шинелями. В углах вагона за ночь выступала изморозь.
 - Ребята! – кричит как-то утром из дальнего угла верхних нар старший лейтенант Коваленко, - помогите! Голова примёрзла к стене! Со всех сторон слышится смех. Кто-то подаёт совет: Волос не жалей, смелее отрывай! Будешь лысым, зато больше не прилипнешь, а голову береги,  пригодится. Без неё ты нам стрельбы завалишь!.
 Были и другие неудобства. Например, отсутствие в вагонах туалетов, невозможность накормить людей горячей пищей во время движения поезда и т.п. Однако никто не роптал, стойко, как и положено, перенося тяготы военной службы, воспринимая трудности с юмором. Они были не сравнимы с трудностями, которые переносили многие из нас во время Великой Отечественной войны. Война ещё жила в памяти народа.
Выгрузились на станции Капустин Яр, на своём транспорте добрались до военного городка, где полку были выделены солдатские казармы с двухэтажными кроватями. В помещении было душно и тесно, но, по крайней мере, тепло. Офицеры и солдаты разместились рядом. Здесь нам предстояло прожить неделю.
Зенитно-ракетная система вооружения "С-25" была стационарной. Оставив свою технику на месте постоянной дислокации, полк должен был показать своё боевое мастерство на технике чужой, полигонной. Под бдительным наблюдением экзаменаторов-офицеров полигона – провели регламентные работы. При этом каждому члену боевого расчёта была выставлена оценка за знание материальной части и навыки по выполнению регламентных работ на ней. Это заняло два – три дня. Наконец, контроль функционирования показал идеальное состояние техники. Настал решающий момент испытаний – на утро были назначены стрельбы. В те годы подмосковные полки на полигоне обычно стреляли по имитирующим  воздушные цели металлическим уголкам (похожим на те, которыми обивают для прочности деревянные ящики,  но значительно большего размера), сбрасываемым с самолёта на парашюте. Нам же по каким-то соображениям была оказана высокая честь - стрелять по реальной цели – самолёту МИГ-15. Было это большой редкостью, поэтому наблюдать за стрельбой собралось много высокого начальства. Для него, как в театре, на антенном павильоне были поставлены стулья и приготовлены мощные бинокли.
День выдался ясный, морозный.  На ярко-голубом небе ни облачка. Ранним утром, приехав на объект, провели последний перед стрельбой контроль функционирования техники. Недостатков в подготовке к стрельбе выявлено не было. Полковник Лебедев доложил проверяющему генералу о готовности полка к бою. В сопровождении двух истребителей предназначенный для уничтожения  ракетами МИГ  направился в нашу зону поражения за своей кончиной. На подходе к зоне истребители сопровождения отвернули в стороны, чтобы самим не быть сбитыми. На них возлагалась задача уничтожить мишень, если она по каким-то причинам не будет уничтожена ракетами.
Взволнованный как никогда прежде, с громко стучащим сердцем в наушниках и ларингофонах я слушал доклады своего офицера наведения стреляющему – командиру полка: "Вижу цель! Азимут X, угол места Y, высота Z." "Цель направляется в зону поражения!" Последовало показавшееся мне бесконечным молчание. Затем голос командира: "Взять цель на автосопровождение!" и…через секунду доклад наведенца: "Нет захвата цели по дальности!" Голос командира: "Повторяйте попытки!" …Напряжённая тишина и снова: "Нет захвата цели по дальности!" …"Цель входит в зону поражения!" …
По имеющимся у меня индикаторам вижу, что отказала дискриминаторная панель. Решение созревает моментально. Оглянулся. На счастье вокруг никого, контролирующий офицер куда-то отлучился. Рывком выдёргиваю неработающую панель из боевого шкафа и заменяю её аналогичной из соседнего. Вроде никто не заметил! И тут же  слышу  радостный голос офицера наведения: "Есть захват цели!" и сразу изменившийся голос командира: "Уничтожить цель!"  "Пуск!"- командует офицеру пуска наведенец. Затем слышу его доклады: "Есть отрыв!"… "Ракета захвачена ждущими стробами!"… "Идёт на сближение!" …"Есть встреча!"  По громкой связи раздаётся облегчённый вздох, и голос командира полка объявляет всему составу боевого расчёта: "Цель уничтожена первой ракетой!"
Рукавом гимнастёрки я вытираю выступивший на лбу пот и стараюсь успокоить рвущееся из груди сердце. Общее напряжение сразу спадает. Офицеры покидают рабочие места, обнимаются, поздравляют друг друга с победой. Отличная оценка полку обеспечена!
Спасая полк от "двойки", я не думал о возможных последствиях своего поступка. Если бы самолёт нами не был уничтожен, аппаратура и том числе мой координатный шкаф, была бы опечатана, началось расследование причин неудачи, выяснилось, что в шкафу стоит нештатная панель, нарушившая его настройку. Это обстоятельство могло быть принято за причину отказа аппаратуры и даже за умышленное вредительство. Мне могли грозить очень серьёзные неприятности! Воспользовавшись всеобщим ликованием, я вернул злосчастную панель на её родное место.  О происшествии рассказал только самому близкому другу Володе.
С победой возвращались домой. Отмечали полученную отличную оценку годичной работы всего личного состава полка. Неудобств обратной дороги в памяти не осталось. Вскоре  после удачной сдачи экзамена на знание трёх систем РТЦН приказом по корпусу мне было присвоено почётное звание "Специалист первого класса". Командование высоко оценило мой труд, и я был повышен в должности: стал офицером наведения. Мне было доверено возглавлять сокращённый боевой расчёт РТЦН.
На мой взгляд, моральное поощрение деятельности человека обществом (конечно, при соответствующем воспитании) стимулирует его активность даже в большей степени, чем материальное. Конечно, всё зависит от того, какими ценностями живёт человек, в чём он видит смысл своей жизни. Естественно, примитивный человек, мечтающий только о бытовом комфорте, материальных благах, не видит большой ценности в чести, оказанной ему обществом в виде почётной грамоты, медали или ордена; смысла жизни в служении людям! Ему подавай большую зарплату, денежную премию, автомобиль, Канары – всё сразу и сегодня! Были и в наши времена такие. Но их было явное меньшинство, окружающие осуждали их и они старались скрыть своё мировоззрение. Они-то, благодаря предательству верхушки КПСС, при активной поддержке Запада с его потребительской идеологией и смутили народ, и захватили власть в России в начале девяностых годов XX века! Прервали первый в истории планеты Земля эксперимент по созданию справедливого сообщества равноправных, духовных, счастливых людей!
Следующий 1960-й год памятен двумя событиями. Первое произошло в праздничный День солидарности трудящихся всего мира, первого мая.
Как обычно, в пятницу, предшествующую празднику, сокращённый боевой расчёт полка был построен на плацу. Лично командир зачитал приказ о заступлении на дежурство и напутствовал личный состав. Он говорил о напряжённой мировой обстановке, об особой ответственности службы в праздничные дни, о чести, которой удостоился каждый из нас, о своей уверенности в наших знаниях и опыте, позволяющих надеяться, что в случае необходимости мы достойно встретим налёт на Москву воздушного противника. Он как будто что-то предвидел. Я же, стоя на правом фланге расчёта РТЦН, с тоской думал о том, что ещё неделю не встречусь с любимой девушкой и майские торжества увижу только по телевидению.
Закончив инструктаж, командир ушёл в штаб, а мы строем направились на объекты. Как положено по инструкции я провёл контроль функционирования дежурных (боевых) каналов, выслушав доклады своих техников об отсутствии претензий к сменяемым, принял дежурство и доложил об этом командиру. К ужину в здании остался оперативный и дежурный техник с операторами. Поужинали. Наступило личное время: солдаты приводили в порядок обмундирование и обувь, выполняли необходимы хозяйственные работы, незанятые - смотрели телепередачи. Офицеры отдыхали, читали или тоже сидели перед телевизором. В 23.00 старшина скомандовал "Отбой!", и солдаты легли спать. Я проверил выполнение распорядка дня, сделал какие-то замечания старшине, разрешил ему по случаю праздника сделать подъём на час позже, и сам отправился спать. Спал отлично, как спят в молодости люди, полностью выполнившие свою дневную работу, без всяких сновидений, не обращая внимания на ведущиеся рядом разговоры, храп соседа, скрип коек, хлопанье дверями и прочий шум.
Разбудил ревун. Мощный динамик в прихожей домика издавал такой вой, что вполне мог поднять и мертвеца из могилы. Мгновенно всё пришло в движение. Кто-то включил свет. Было около шести утра. Через минуту офицеры и солдаты, застёгиваясь на ходу, уже бежали на объект, чтобы занять свои рабочие места. На входе в индикаторный зал меня встречает оперативный дежурный старший лейтенант Круглов.
 - Что случилось, Гриша? Кому это из начальства не спится? В праздничный день решили устроить нам проверку?
 - Ошибаешься, Иван! Дело серьёзнее. Оперативный корпуса сообщил, что самолёт-нарушитель пересёк нашу государственную границу где-то в Средней Азии и на большой высоте движется в сторону Москвы. Вся наша "Первая конная" поднята по боевой тревоге. Может он несёт атомную бомбу? Уж не начало ли это войны?
Я обернулся в сторону командного пункта. На огромном планшете дальней воздушной обстановки была нанесена контурная карта европейской части СССР. Целей на нём не было. За полупрозрачной стеной стояли солдаты - планшетисты в наушниках, готовые отображать каждое изменение в воздушной обстановке как только к ним будет поступать информация.
Послышались доклады техников о готовности к контролю функционирования. Последним доложил дизелист-электрик. Командую на пульт: "Включить станцию!"  Завращались антенны, засветились экраны индикаторов. Мощный радиолокатор прозрел. В зоне обнаружения  целей нет. Все четыре дежурных канала готовы к бою. Из дивизиона последовал доклад: "Дежурные ракеты заправлены и готовы к старту".  На командном пункте появились командир полка, начальник штаба и главный инженер. Они приехали на командирской "Победе". Постепенно подтягивается, запыхавшийся от утренней пробежки весь личный состав РТЦН. Докладываю командиру о результатах контроля дежурных средств, и он берёт управление полком в свои руки, а я занимаю место офицера наведения четвёртой группы каналов. Слева от меня уже сидит за индикатором  мой офицер пуска старший лейтенант Науменко, дальше – три оператора ручного сопровождения цели. Майор Забродин проводит полный контроль функционирования РЛС. Аппаратура проверена, но остаётся включённой, готовой к боевым действиям, личный состав полка не покидает рабочих мест. Периодически по громкой связи слышим информацию о продвижении самолёта. Высота полёта более двадцати тысяч метров. Он недоступен для наших истребителей-перехватчиков и зенитной артиллерии. Надежда только на молодые зенитно-ракетные войска. Наша стационарная система С-25 прикрывает Москву, по остальной территории страны разбросаны немногочисленные дивизионы, вооружённые мобильной, совсем недавно начавшей поступать в войска, системой С-75.  Наткнётся ли нарушитель на боевой дивизион или доберётся невредимым до самой Москвы? Этот вопрос задают себе все солдаты и офицеры.
В ожидании проходят часы. Напряжённая атмосфера постепенно разряжается. Самолёт движется медленно, до Москвы ему ещё несколько часов полёта. Всем приказано быть в готовности к бою, рабочие места разрешено покидать только на незначительное время. Между тем стрелки часов приближаются к десяти. На Красной площади должен начинаться парад войск Московского гарнизона, а затем и демонстрация трудящихся. "Любопытно: отменят или не отменят парад и демонстрацию? Седьмого ноября 1941 года парад состоялся, несмотря на то, что немцы стояли под самой Москвой! Но тогда не было ядерного оружия! Неужели нарушитель долетит до нас!?" – тревожные  мысли не дают мне покоя. Предупредив Науменко, украдкой покидаю рабочее место и бегу в домик расчёта, чтобы включить телевизор и посмотреть: что делается на Красной площади. В ленинской комнате уже толпились несколько офицеров и солдат, я оказался далеко не первым.
Военный парад уже начался. По брусчатке площади тягачи везли ракетную технику. На трибуне мавзолея в окружении членов правительства стоял мрачный Н.С. Хрущёв.  Он поднятой рукой приветствовал воинов и изредка перебрасывался отдельными фразами с приближёнными. На его лице явно читались напряжение и тревога.
Парад кончился, и пошли колонны трудящихся Москвы. Нарядные, по-праздничному весёлые люди несли детей, гроздья  воздушных шаров, цветы и флажки; гремела музыка; раздавались здравницы, произносимые диктором с трибуны. Над толпой колыхались сотни красных знамён и транспарантов. Народ ликовал, не подозревая о самолёте-нарушителе. Мрачный Хрущёв что-то выговаривал стоящему рядом маршалу. И вдруг, мы все заметили, как мгновенно изменилось, засветилось радостью, расплылось в широкой улыбке его лицо, когда какой-то человек в штатском, приблизившись вплотную, что-то сказал ему на ухо.  Информация Хрущёву  была явно по душе!
Вернувшись в индикаторный зал РТЦН, я услышал из динамика  чей-то торжествующий голос: "Самолёт – нарушитель уничтожен нашими зенитно-ракетными войсками в районе города Свердловска!" Все присутствующие встретили это известие бурными овациями. Позже, как и все советские люди, из газет мы узнали, что американский самолёт-разведчик типа U-2, пилотируемый майором Пауэрсом, оснащённый только фотоаппаратурой (облегчённый и потому имевший возможность набрать большую высоту) вёл фотосъёмку территории Советского Союза. Имея информацию о дислокации наших зенитно-ракетных средств, он обходил их зоны поражения. Пауэрс наткнулся на неизвестный американской разведке дивизион подполковника Воронова, ракетой которого и был сбит. 
После сигнала "Отбой боевой тревоги" весь личный состав полка отправился в городок отмечать праздник, а мы остались на объекте, чтобы продолжить несение боевого дежурства. Холодная война разгоралась, и очередной провокации вероятного противника можно было ожидать в любую минуту.
Второе важное для меня событие произошло в самом конце 1960 года: я  женился. Моя избранница была скромной, женственной серпуховичкой. Она оказалась хорошей хозяйкой и матерью. И вот уже скоро  пятьдесят лет, как мы без особых разногласий совместно шагаем по жизни.
 Мы - дети войны - были людьми рано повзрослевшими, неизбалованными судьбой, серьёзными и ответственными. Принимая решение об обзаведении семьёй, мы не уповали на  помощь родителей, мы чувствовали ответственность за благополучие жизни жены и будущих детей. Создавали семьи только тогда, когда были уверены в своих способностях обеспечить их материально и духовно. Я не встречал среди своих сверстников инфантилов, сохраняющих иждивенческое мировоззрение до седых волос. Они появились позже, к сожалению, среди наших детей. Их сотворили чаще всего сами матери, жёны моих ровесников, рассуждая примерно так: "Мы росли в трудностях, так пусть наши дети их не знают!" Совершенно не верная посылка! Как показывает опыт, именно  преодоление  препятствий рождает активную, жизнеспособную личность! Обычно такие "сердобольные" мамы потом всю оставшуюся жизнь кусают локти! Увы, у них поздно наступает просветление!
Моя скромная свадьба (на скопившиеся за счёт  боевых дежурств тысячу рублей) прошла без марша Мендельсона, букетов роз и битья бокалов "на счастье",  в кругу моих самых близких друзей – лейтенантов, родных и подруг невесты; в более чем скромном домике её родителей. Однако в памяти она осталась надёжнее, чем богатые свадьбы сегодняшних нуворишей с катанием в длинных, как трамвай, лимузинах, сопровождаемых кавалькадой мерседесов и фордов; гулянием до утра в шикарных ресторанах или залах бывших императорских дворцов под звуки оркестров, пение продажных певичек и грохот фейерверков. Если нет души, нет чувств, их не разбудишь и артиллерийским салютом! Давно известно, что богатство и  алчность убивают душу человека – вместилище духовных ценностей! О прочности сегодняшних брачных союзов  беспристрастно свидетельствуют цифры: более половины их расторгается! В наше время такого не было! А ведь здоровое государство, общество держится именно на хорошей, прочной  семье!
Надо сказать, что тягу к знаниям, к пониманию окружающего мира я почувствовал очень рано, наверное, ещё в начальной школе. Как способ удовлетворения этой духовной потребности тогда же возникло необыкновенное уважение и любовь к книге. Многие свои первоначальные знания я почерпнул в скромных послевоенных школьных библиотеках. Недостаток образования, полученного в средней школе и военном училище, необходимость дальнейшего обучения, получения квалификации инженера, я понял вскоре после прибытия в полк при самостоятельном овладении новой для меня техникой. Мне явно не хватало теоретической базы, чтобы глубоко понять идеи, заложенные в технику, позволяющую наводить ракету на движущуюся с огромной скоростью, да ещё и способную к маневру воздушную цель. С большим трудом усваивался смысл происходящего в сложных радиотехнических устройствах. Я загорелся желанием понять все теоретические тонкости процесса управления ракетой. Первый рапорт с просьбой командировать меня для сдачи вступительных экзаменов в радиотехническую академию, я подал по команде через год после прибытия в часть. Начальник РТЦН ответил отказом, мотивируя его тем, что ещё не прошло два года после окончания училища. В то время существовал приказ Министра обороны СССР, обязывающий перед поступлением в академию для получения достаточного опыта прослужить минимум два года. Кроме того, мне было поставлено условие: овладеть двумя смежными системами - координатной и системой выработки команд управления ракетой. Выполнив поставленное условие, через два года я подал второй рапорт. В ответ, теперь уже командир полка, гарантировал  мой служебный рост на месте, в полку. Этого мне было явно недостаточно. После поездки на полигон я подал третий рапорт. На этот раз моя просьба была удовлетворена. Я успешно прошёл корпусную и армейскую отборочные комиссии и готовился ехать на экзамены, когда отказ, мотивированный недостатком в академии свободных конкурсных мест, пришёл из штаба Московского округа ПВО. Утратив надежду на возможность получения высшего образования в армии, я написал рапорт с просьбой об увольнении. Меня вызвал командир и, пожурив за горячность, дал слово, что ещё через год гарантирует реализацию моей мечты. Ещё год, исполняя служебные обязанности, я самостоятельно повторял школьную учебную программу. Готовился к экзаменам тщательно – поступление в академию, как и для поручика Николаева из купринской повести "Поединок", определяло всю мою дальнейшую судьбу. Вспоминается один эпизод из того времени.
Вдвоём с Николаем Науменко едва заметной лесной тропинкой возвращаемся после окончания рабочего дня с объекта в городок. В Подмосковье ранняя весна. Лес дышит свежестью и вешней водой, сильно пахнет прелыми прошлогодними листьями. Под ногами мягким влажным ковром хлюпает густой мох. Где-то стучит дятел, попискивают синицы. Вот одна из них пропела свою особенную весеннюю песенку – весну приветствует! На душе у меня легко и радостно. Грезится прекрасный солнечный и ласковый Киев с его памятниками седой старины, могучим Днепром и тенистыми каштанами. Состояние такое, когда хочется обнять и поцеловать весь мир.
 - Иван! – говорит Науменко, - ты слышал, что должность офицера наведения сделали капитанской. Теперь Попов, Власов и Ребров, - он называет фамилии всех наведенцев кроме моей, - получат звание "капитан технической службы". (В его голосе улавливается грусть.) А я ведь уже почти два срока проходил старшим лейтенантом и никакого просвета! Наверное, надо уходить из полка. Как раз идёт набор в формируемые мобильные зенитно-ракетные дивизионы. Офицеров, имеющих опыт службы в нашей армии, берут с повышением! Но мне не очень хочется покидать наш полк и сослуживцев. Привык!
Я понимаю, что мешаю ему получить очередное воинское звание, и он так неуклюже намекает мне об этом. Проносится мысль: "Может быть, предоставить ему эту возможность!? Мне до капитана надо служить ещё около двух лет. Я всё равно буду учиться или в академии, или в заочном институте!…  Или  вообще уволюсь из армии! В последнем случае должность мне будет совершенно не нужна. В двух первых…Получив высшее образование, одновременно обеспечу себе продвижение по службе. Решено!"
 - Слушай, Коля! Я, пожалуй, уступлю тебе должность наведенца! Будешь ты в скором времени ходить капитаном!
Науменко открывает рот, да так и застывает. Он не может поверить в чудо. Он никогда не слышал, чтобы кто-либо отказывался от высшей должности в пользу сослуживца.  Насладившись произведенным впечатлением, я продолжаю:
 В пятницу на читке приказов я обращусь к командиру с просьбой поменять нас с тобой местами. Ты сядешь за индикатор наведения и убеждён, что прекрасно справишься, а я -  на место офицера пуска и тоже, думаю, сработаю!
По-моему он не верил мне до самого момента, когда я, выполняя обещание, встал со своего места в клубе части, где командир читал приказы, и обратился к нему:
 - Товарищ полковник! Прошу Вас поменять нас со старшим лейтенантом Науменко должностями. У него уже вышел срок службы в звании, а мне до капитана ещё два года!
Присутствующие в зале повернули головы в мою сторону, не веря своим ушам, и некоторое время внимательно смотрели на меня как на умалишённого. Все знали, что технических капитанских должностей в полку очень не много и отказаться от заслуженной привилегии считали не актом человеколюбия и благотворительности, а чрезвычайной глупостью.
После окончания совещания командир попросил меня остаться.
 - Что с тобой происходит, Сумной? Карьера во все времена в армии была стимулом для человека, посвятившего себя службе Отечеству! "Каждый солдат в своём ранце должен носить маршальский жезл! – любил повторять Наполеон. Или, по-русски: "каждый солдат должен мечтать стать генералом!" А ты вдруг отказываешься.  Не понимаю тебя!
Я пояснил  смысл своего поступка.
 - Благородно и разумно! – сказал полковник, подумав. – Одобряю! К сожалению, такой альтруизм – большая редкость. Потому и вызывает недоумение.
Это было поощрением, честью, оказанной мне уважаемым человеком!
В июне 1961 года пришёл долгожданный вызов на вступительные экзамены в Киев. Я ликовал – сбывалась моя заветная мечта. Тщательная многолетняя подготовка вселяла уверенность в благополучном исходе испытаний. Так и произошло. Получив только одну "четвёрку" на пяти экзаменах я был принят в академию на вновь создаваемое отделение технической кибернетики. Для сдачи дел и полного расчёта со ставшим за эти годы родным полком вернулся из Киева, что называется, "на коне"!  Начальники и коллеги-техники от всей души поздравляли меня с осуществлением мечты, дивились настойчивости в достижении поставленной цели и высказывали прогнозы на не плохое будущее. И они, на мой взгляд, не ошиблись.
Прощание с друзьями проходило в нашей трёхместной комнате общежития, где было столько пережито, переговорено, осмыслено. За сдвинутыми столами с традиционной холостяцкой закуской и выпивкой собралось человек двадцать лейтенантов, с которыми было прожито бок о бок первые четыре года офицерской службы. Пили за лейтенантскую молодость, за офицерскую семейную дружбу и взаимопомощь, за тех, кто сейчас хотел бы быть рядом с нами, но не может, поскольку охраняет небо Родины. В завершение поклялись никогда не забывать свой полк и тех, с кем свела судьба в самом начале офицерского пути. Сегодня я с удовлетворением могу сказать, что выполнил эту клятву.
Потом было офицерское собрание, на котором полковник Лебедев, поблагодарив меня за добросовестную службу,  наградил почётной грамотой и пожелал и впредь не жалеть ни сил, ни времени для блага Отечества.  На что я, как было положено по Уставу внутренней службы Вооружённых сил СССР, повернувшись лицом к сидящим в зале боевым товарищам, с гордостью громко и чётко ответил: "Служу Советскому Союзу!"

3 апреля 2007г
Смирнов Игорь Павлович,
Полковник в отставке,
Академик Петровской академии наук и искусств,
Кандидат технических наук, доцент,
Член Союза писателей России.
Тел. (812) 465 – 29 – 61