Ангел Банев
Глава 1. Музыка сфер
Он очень старался : это было его итоговое представление. Хотелось понравиться Ей, хотелось воплотиться композитором в системе Проксимы - там как раз были лучшие композиторы Ближней Вселенной.
Знал свои возможности, не замахивался на симфонию Большого взрыва или ораторию Красной смерти Вселенной . Представил грустную историю двух планет. Они рядом , а встретиться нельзя – Разрушение. Оттягивал, как мог, финал, там в момент кульминации вырывался большой протуберанец у Красного гиганта…
Вот и он, протуберанец! Похоже – здорово! А теперь – тишина.
Вдруг стало очень тоскливо, и не зря. Межзвездным холодом пахнуло вежливое заключение Комиссии:
Неплохо. Стильно. Жаль, слабовата чувственная составляющая в угоду тематической. Рекомендовали бы заняться творчеством на одной из планет Окраины Галактики…
Еще что-то, но горечь обиды затмила восприятие. Ведь были силы, так хотелось высоко взлететь...
Глава 2. Студент
…отряхнул снег с коленок и оглянулся: так, Земля. Зима. Студенческий городок. Спасибо Создателям, могло быть хуже. Рядом общежитие физфака, моя общага. Шарф потерял, пальтишко ношенное, ясно – студент. Интересно – зовут как? Ага, в кармане зачетка… Ну, шутники! Я – Ангел Банев. Болгарин, судя по имени. Болгарин по происхождению, судя по тому, что мыслю по-русски.
Как и ожидалось, аскетичный вестибюль. Вахтерша.
-Здравствуй, Баня! К себе, в «триста седьмую»?
- Здрасте, баб Вера! В «триста седьмую».
- Ну, что? На исторической родине хорошо…
- Да. А дома – лучше!
Как-то не так все представлялось. Не на произвол же судьбы брошен здесь, когда не положено проявлять Сверхсущность к тому же. Где-то рядом должен быть Куратор – почему бы не встретить вновьприбывшего, в курс дела ввести? Порядочки!.. не больно важная персона, мол, выкручивайся, как можешь. Что ж мне так мешает на спине, не соображу…. Чешется, то ли щекочет… Вот полутемный коридор, застекленная дверь – какое-никакое зеркало. Снимаю пальто… Так: ростом не обидели, вишневый свитер грубой вязки, возраст… курс четвертый, думается… волосы черные, вьющиеся…происхождение обязывает… что ж со спиной? Оп-па! Горб! Да это ж крылья! Перья щекочут! Эх, попадись сейчас Куратор под горячую руку! – я погрозил кулаком невидимым шутникам и толкнул дверь в «триста седьмую». А сожители мои – молодняк. Курс второй, думаю. Немного смущаются. Подселили как активных стенгазетчиков… ясно. Знакомимся. Паша и Леша. У Леши магнитофон и бобины на полке. У Паши сложенный мольберт у тумбочки и густой запах масляных красок. Музыка и живопись… Опять в споре физики с лирикой последняя победила. Как бы лечь одетым в постель, чтобы с крыльями не засветиться? Ну, дождаться завтрашнего дня и добраться до Куратора – мало не покажется…
Глава 3. Лекция
…. возня и хихиканье за дверью. Дверь приоткрывается и появляется круглая мордашка Зоси: «Тут все одеты? Баня! Ты на вторую лекцию-то идешь?». Открываю второй глаз , вижу сползшее с меня одеяло и покрываюсь испариной: крылья! Я делаю круглые глаза (Зося скрывается) и хватаюсь за спину… Горб! Даже не горб… так, с лопатками дефект какой-то. Ага! Спохватились! И голова напичкана чем надо. Зосю вот знаю… и остальных однокурсников, похоже… С физикой вот не очень… как у прототипа, наверное. Это кто же обо мне позаботился? Натягиваю старенькие «техасы» (на исторической родине прибарахлился, не иначе) и лихорадочно размышляю. Ясно, что Куратор где-то поблизости… Стоп! А если… Ну, мало ли, что молодой. Просматриваю коробки кассет у Лешки: Григ, Мусоргский, «Битлз» и Окуджава. Прослушать бы… А что у Пашки? Интересная картина маслом: магнитофон, акустическая волна сродни морской и обнаженная девушка на волне… Холодные цвета, избыточная, пожалуй, лиссировка… А что? Не очень земная картина, в общем… Посмотрим.
Ночью подсыпало снегу, он празднично искрится на Солнце. Желтый карлик? Я поднял голову: нет, вполне приличное светило. Воздух вкусный, свежий… Нет, определенно мне нравится Земля. Глянул на часы – время позволяет – пробегусь-ка я пешком до универа…
Лектор на атомной физике слегка заикался, я попробовал было вникнуть в суть, а затем заскучал. Те однокурсники, что болели физикой, сидели внизу амфитеатра , на галерке же «Новой физической» пристроились «лирики». Я среди них. Оно и понятно: не менять же представление землян о мироустройстве я сюда прибыл. Кто-то трогает за плечо. Поднимаю голову – Зоська. Украдкой сует мне толстую пачку в пакете и шепотом: «Баня! Для тебя выпросила до конца лекции!»
Развернул пакет, заслонившись конспектом. Фотки. По-видимому, повесть в каком-то журнале. Или роман – нет первого листа с заглавием. Конспирация, как я понимаю.
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина…»
Я прикинул толщину пачки – листов 150, не меньше. Почитал еще – невозможно не прочесть. И прочесть за «пару» положительно невозможно… А-эх! Где наша не пропадала? – везде пропадала! Ну, в конце концов – на минутку всего ведь! Я пригнулся под партой и обхватил голову руками… как всегда, загудело в ушах и тошный ком подкатился к горлу. Еще усилие…
Злое веселье в довоенной Москве… Безнадежный зной в далекой Иудее… Прогулки с Высшей силою…
Когда вернулся, немного кружилась голова. Скосил глаза на часы – в десяток секунд уложился. А что это на свитере? Иней… Понятно, энергетики ушло немерено. Стряхиваю иней и воровато оглядываюсь… Вроде ничего, только Зося смотрит стеклянными глазами, и челюсть у нее отвисла. Ободряюще ей улыбаюсь - ничего, забудет…
Глава 4. Михаил Аркадьевич
… кто ж там трясет за плечо? Староста. «Баня, тебе в деканат. И не вздумай филонить, У Веры там серьезно все сегодня!»
Ну как же некстати! Еще пол-пары, и я бы закончил рисовать своих героев… А там бы и сюжет сложился! Сладко потягиваюсь: страшно представить, что не сюда бы попал, роман не прочитал… и не своим бы делом занимался вечность! Спасибо Создателям, надоумили. Это – мое! Я смогу, я напишу. Сам напишу, как человек!
Деканат, Вера Яковлевна. Странно, одна в обычно людном деканате… Впрочем, нет. Не одна. У окна, спиной к нам, стоит седой мужчина в коричневом костюме. Вера заводит обычную пластинку – стоило ли из-за этого переться в деканат?
- Вы далеко не ангел, Банев! Наш университет пошел вам навстречу, позволил в зимние каникулы побывать на вашей исторической родине… И что же мы сейчас имеем? Ваше посещение семинарских занятий все хуже, я уж не говорю о лекциях – вы меня понимаете?...
Чем дольше продолжаются нотации, тем отчетливее понимаю – Вера не для меня произносит эту тираду. По-видимому, пространный монолог предназначается для седовласого, чья равнодушная спина не выражает никаких эмоций. Впрочем, когда Вера упомянула о какой-то моей выходке на вчерашней лекции, мужчина коротко оглядывается, и взгляд его тут же занозой входит в мое сердце. Что-то было в этом взгляде такое… я напрягся… Но тут замдекана подвела итог:
- Я надеюсь ,Банев, вы сделаете выводы из того, что я вам сказала! А сейчас с вами хочет поговорить Михаил Аркадьевич, наш проректор по работе с иностранными студентами. У меня все, Михаил Аркадьевич! Я могу идти?
Незнакомец уже стоял к нам лицом и мило улыбался. Я мимоходом удивился – что такого мне могло померещиться во взгляде проректора? – его глаза были скрыты за темными стеклами очков.
- Да ради Бога, Вера Яковлевна! Как вам будет угодно! Нам со студентом Баневым скрывать нечего, ведь верно?
Последнюю фразу он произнес, протягивая мне руку. Пожатие было сухим и горячим. Мы представились, и я услышал, как тихонько скрипнула дверь за вышедшей Верой. По предложению Михаила Аркадьевича мы уселись за стол в углу, и ,пока продолжались обычные расспросы о делах интерсектора на курсе, я пытался угадать, чем вызван интерес к скромной моей персоне.
-Ну, хорошо, - забарабанил тонкими пальцами по столу Михаил Аркадьевич,-а какие у вас увлечения, молодой человек? Ведь, судя по проделкам в Новой физической, не одна лишь физика вас интересует?
Я похолодел. Стекла очков были непроницаемы, и невозможно было разглядеть за ними, о чем это он? Не может же он знать о моем переходе в Сверхсущность, даже если Зоська проговорилась… Стоп! Зоська! Роман! Вот что вас интересует, дорогой Михаил Аркадьевич!...
Глава 5. Повесть
… не хотелось есть уже который день. Не может же быть, что я нечувствительно переходил в высшее состояние – я себя контролировал. Пил чай, благо ребята попались непьющие и вермут мне никто не подсовывал. Исхудал немного, но летать хотелось без крыльев – повесть подходила к концу. В универе не бывал, конечно, но это мало кого занимало. Периодически кто-нибудь в общаге «запойно» писал картины или сочинял песни. Формировалось золотое поколение. Я, правда, не был позаброшен: то и дело у меня пропадали листы черновика, тогда долго нельзя было попасть в душ – Яшка печатал с них фото. Потом листы возвращались, но уже с булкой или кефиром, за еду мне были благодарны изголодавшиеся Пашка с Лешкой.
Когда же я, наконец, выполз из берлоги, окружающий мир неуловимо изменился. Вокруг меня не шушукались и не показывали пальцем – о моем авторстве повести знал, по сути, только мой курс. Но обрывки разговоров, но фотки со знакомыми каракулями по другим общагам… Моя повесть начала жить своей жизнью, и все ж я понимал: нельзя мне сесть и наслаждаться анонимной славой или ожидать дознаний со стороны михаилов аркадьичев … Надо было публиковаться. Необходимо было выйти на уровень официально признанной литературы.. Нельзя сказать, что я тупо топтался в нерешительности. Без всяких шоколадок у подружки с ин.яза Зоська довольно сносно перепечатала чистовик и я выслал его бандеролью в издательство «Молодая гвардия». Затея была совершенно дилетантской – я даже уведомления в отказе публикации не получил. Походы «живьем» по местным редакциям также ничего не дали: везде требовали данные о предыдущих публикациях, без этого рукопись никто просто не читал.
От безнадеги я стал таскаться в универ на лекции, и тут мне улыбнулась удача. Все-таки ученье – свет! Как-то я ожидал старосту под дверью деканата и стал невольным свидетелем разговора за приоткрытой дверью. Разговаривавших не было видно, хотя голос одного из них показался мне знакомым.
«Уверяю вас, ничего сложного! Не монографию ведь печатать собираетесь – реферат в популярном изложении..."
Женский голос невнятно что-то возражал.
" Ну-у, Виктор Моисеич! Да, он старая зануда… Но не он все решает…. Не партком как раз, а молодая его жена, Нина Николаевна.
«Ахи» узнавания со стороны собеседницы.
– Совершенно верно! Читает «многоканальную электросвязь» на радиофаке – душевный человечек… И не только научные публикации – вы же знаете, наша «Физика и жизнь» и рассказы публикует! Я вот давеча…»
Тут чья-то рука плотно закрыла дверь, я успел увидеть только рукав коричневого пиджака, и тут же…
Глава 6. Нина Николаевна.
….не мучился. Да, я давал зарок после первого же выхода в Сверхсущность больше не прибегать к этому… Но в конце концов! Я один здесь или нет? Кто мне поможет? Куратор где? В своих подозрениях я перебрал уже весь свой ближний круг, включая Зоську (как бы там ни было, именно она подсунула мне роман) – не сросталось ни одно предположение. А осилить в человеческом состоянии за короткий срок безграмотные конспекты по МЭС, что мне достали , было задачей неразрешимой.
На семинарское занятие по МЭС на радиофак я шел со смешанным чувством: сумятица у меня в голове была как в плане предмета, так и в плане меркантильных моих действий…
Ладно! Многоканальная связь и в высшем состоянии оказалась путанной, а контакт с Ниной Николаевной установим без жестких схем – на вдохновении!
Бравурный этот настрой слетел с меня сразу же, как только я ее увидел. Была Нина Николаевна невысокой изящной женщиной, очень молодой для преподавателя университета… или молодо выглядевшей. Была раскованной на занятии, шутила и смеялась. По всему было видно, что студенты ее любили. Тут я с ними был солидарен, мало того – у меня появилось ощущение, что она не вполне земной человек, что она воплощение высшей сущности… Иначе отчего бы мне так теряться перед обычной женщиной?
Разговор у нас с ней произошел после пары. Обычный, ни к чему не обязывающий разговор. С какого я факультета, почему меня заинтересовала многоканальная электросвязь? Господи! Я так ставил на этот разговор! А тут меня понесло в дебри радиофизики, я стал доказывать, что МЭС – неперспективное направление, приводил первые данные по оптоволокну, чуть не на будущие открытия ссылался… В общем, будь я шпионом, меня бы уже волокли в кутузку, засыпался я по полной. Нина Николаевна слушала меня как-то отстраненно, с полуулыбкой, словно ожидала иное услышать. В конце-концов, коротко взглянув на часы, прервала мои разглагольствования, сказав, что рада будет видеть меня в дальнейшем, и ушла.
Пришел ли я на следующее ее занятие? Нет. Прилетел! Нина Николаевна кивнула мне, как старому знакомому… и все. Я достал хорошие конспекты. Я засел в научной библиотеке. Выступал на каждом ее семинарском… Пока не понял – не интересна ей многоканальная электросвязь!
А книги? А кино? Дни шли за днями, я хитростью узнал о ее любимом писателе, на перерывах между парами мы уже беседовали с ней о Конецком…
Закончилось все внезапно. Будто по мановению чьей-то руки. В тот день она опоздала на занятие, староста группы сказала, что с ней седой мужчина какой-то долго беседовал в деканате. На семинарском была она рассеянной, ошибалась в изложении материала и избегала на меня смотреть. Впрочем, после занятий попросила меня задержаться, сидела молча и смотрела на весенние деревья за окном. Затем посмотрела так, словно в душу старалась мне заглянуть:
«Скажите, Ангел… Вы автор повести, что весь университет читает сейчас?»
На меня словно ушат холодной воды вылили! Я же… Это-то здесь при чем?
«Вы бы могли мне дать чистовик? Я думаю, повесть ваша должна быть напечатана…»
«Но…»
«Пожалуйста!»
Я принес чистовик, а спустя неделю мне сказали, что она с мужем…
Глава 7. .Начало
…другой, беспокойный мир с заговорами и дворцовыми переворотами. Пашка с Лешкой после бессонной ночи спали, будить их не хотелось, и я вышел в июньское утро. На улице было свежо, но не холодно, еще безлюдно, только редкие хозяева, поеживаясь, прогуливали собак. Я неторопливо брел по улице, заметенной тополиным пухом, и складывал в мозгу, как мозаику, картинки новой повести. На повороте я споткнулся глазами о необычную очередь у киоска. Может, я счет времени потерял? Да нет, на часах без десяти семь… Подошел поближе и услышал обрывок разговора:
- …точно знаете, что «Физику и жизнь» сегодня привезут?
- Кто теперь может поручиться, у киоскерши теперь лафа, она все номера может своим раздать…
- Неправда ваша, я первые две части повести именно одиннадцатого числа в этом киоске купил…
У меня бешено заколотилось сердце, и я прислонился к дереву – вот оно!..
Универ в столь раннее время был почти пустой. Я не воспользовался лифтом, я поднимался ,не спеша, с этажа на этаж, будто прощаясь.
«Вектор», последний выпуск нашей стенгазеты. Вполне комсомольское содержание, но изобразительная часть принадлежала кисти Пашки – мягкие формы жестких предметов разрушали соцреализм – это и к нам добрались первые альбомы Дали.
Дверь в «Новую физическую» была приоткрыта, и мне это показалось странным: почему-то я думал, что подобные аудитории на ночь закрываются на ключ. Меня будто подтолкнули, и я открыл дверь. На верхней скамейке, у прохода, сидел, сгорбившись, Михаил Аркадьевич. Видно, он ждал меня, так как, не оборачиваясь, подвинулся, уступая место. Я сел рядом. На раскрытом журнале лежали темные его очки, и, когда он взглянул, стало видно то, что так зацепило меня при первом же знакомстве – разного цвета глаза…
Куратор!
- Поздравляю вас, Ангел! – впрочем, в голосе не было ни торжественности, ни радости. – Ваше творчество здесь Комиссия оценила соответствующим образом. Если хотите, можете воплотиться в системе Проксимы… Вы ведь этого хотели?
- Спасибо, - меня почему-то радость тоже не захлестнула. – А, скажите, Нина Николаевна…
- О ней забудьте! – оба глаза куратора стали черными. – Вы и так чуть не загубили дело с публикацией! А тут еще ваши выходки с переходом в высшее состояние! Мне больших трудов стоило убедить комиссию, что оба эпизода никак не могли повлиять на земное течение событий…
Ба! Юпитер злится! Он же… Да он мой соперник! Отчего бы в противном случае ему так хлопотать об очередном павшем ангеле?
- Ну, так как же?
- Спасибо, Михаил Аркадьевич! Я остаюсь!
- Как хотите. Надеюсь, вы понимаете, что другого предложения не будет.
Меня этот разговор уже не занимал. Я увидел, что раскрытый журнал, лежащий перед Михаилом Аркадьевичем, был сигнальным изданием будущего выпуска «Физики и жизни». Очки же полузакрывали такие знакомые строчки:
«Позже я действительно это понял.
Но это уже совсем-совсем другая история.»