Прихожу в городской парк. Сажусь на лавку, выкуриваю соседей. Готовлюсь слушать голубей. В их ворковании тоже песня. Сидишь на свежем воздухе, сплошной эфир вокруг. Порой прислушаешься и замечаешь знакомые мотивы. Радио-точка плюется ими каждый вечер, а я оглушаю себя ватой. Тут ничего, гармонично.
Сегодня голуби молчат - в них вселился пионер-герой. Презрительно бродят у ног, клюют ботинки, демонстрируют звездное пренебрежение. Хлопаю себя по карманам, а подкупить то нечем. Гляжу, со стороны кинотеатра крадется известный композитор, думает что инкогнито. Он тоже жадный, карманы пусты. Голуби его игнорируют, хотя и узнали. Они ждут авторских отчислений. Композитор беспомощно топчется на месте, лишается надежды. Не написать ему сегодня новой песни, и слава богу.
Вот идет женщина. Она оскорблена собственным возрастом. Щеки пылают косметикой, на губах утонченная злость. Ей требуются комплименты пластического хирурга, а не черный юмор кардиолога. Каблуки стучат жестоко, удаляют женщину от черствости кардиограмм и несут ее в объятия волшебника уменьшающего носы.
А вот бежит школьник на урок литературы. Кроссовки стоптаны - бежит давно. Ему хочется помочиться в фонтан, да литература не позволяет. За опоздание обуют его ноги в чеховские сапоги, сожмут голову достоевскими тисками, коснутся сердца толстым электропроводом. Заглянет школьник в инквизиторские глаза учителя и позабудет о физиологических потребностях навсегда.
За деревьями мелькает силуэт: то справа, то слева, замрет посередине, улыбнется. Некоторые выпуклости выдают в силуэте девушку. В меру разумную, в меру образованную, не в меру хитрую. Наверное дриада танцует. Улыбка как ветер, неуловимо надувает мои паруса. В руках трость. Подбежит к очередному стволу, ударит его тростью, дерево откликнется человеческим голосом.
- Я на месте, - говорит одно дерево.
- Ну где мне еще быть, - обиженно произносит другое дерево.
- Всегда готов, - простужено хрипит третье.
Перекличка продолжается, я очарован...
Вдруг голуби приходят в движение. Поворачивают головы дружно, смотрят на короткий горизонт асфальта, чувствуют перемены.
Вскоре, из серой массы битума, появляется остроконечная шляпа увенчанная флюгером. За шляпой, будто из камня, растет человек в пиджаке. Два метра роста и руки до колен. Брюки коротки, на носках белый цвет застыл пятнами. Карманы топорщатся хлебом, неровные просеки в щетине, страшен как падший трубочист. Над головой крылатая туча с повадками камикадзе. Вот он голубиный бог! Бросает хлебные снаряды и разбивает их в воздухе одним прикосновением. Тотчас осыпаются снаряды питательным дождем, сметают людей с насиженных лавочек. Бегут люди в ужасе, боятся сытых осадков. Их не отстирать.
Мне тоже не по себе. Есть что-то хичкоковское в проголодавшихся птицах. Подумываю о побеге, но не знаю в какую сторону направить усилия собственных ног. Может говорящие деревья укажут верное направление.
- Говорящих деревьев не существует, - голубиный бог уже рядом. Возвышается флюгером, смотрит свысока. - Там затаились орнитологи. Прячутся в кронах, наблюдают.
- За кем наблюдают? - обреченно интересуюсь.
- Известно за кем, за мной. Я у них поперек горла. Не нравлюсь...
Шагнул один раз - три метра позади. Увел за собой пернатый народ. За углом выход из парка и каменная пустыня. Я тщательно осматриваю одежду. Пронесло.
Так вот они какие орнитологи, бестелесные и с голосами. В следующий раз не стану слушать голубей, приду подслушивать орнитологов.