А.А.
Подоткнутая снегом, холодна - ее внимательно выстукивает дятел.
Клесты неряшливым крестом поверх, галдя, узоры шьют.
Синицы цыкают на них с берез и бисер мечут.
Дыхание больной становится полней - и... выздоравливает тишина.
***
Доверчиво, на взмах ресниц – мах! мах! - голубоглазые фиалки среди опрелых сухопалин в срок просияли - и... стоят. Стоят! Пралесками у нас их величают.
***
Ну, вот же, вот! - крадется, прячется в сквозном лесном сиротстве, играет - вновь искушает и обманывает! - лето.
Пришла пора - и ни смущения, ни слез ни скрыть, ни удержать березкам.
***
И – воцарилось! И - вошло, - с нежданною тропическою силой, - с ночными ливнями - тревожными и душными, - всей мощию своей благоухая и дыша, - таким оно явилось - лето.
И - ночь за ночью, день за днем.
И - нет конца ему, казалось, и не будет.
***
Но – будет, будет!
Нагнало - холодок и кисловатый запах пахоты и прелых листьев из подтопленных низин.
И этих неразумных птиц! - вот так! и так! - с конца в конец - они кроили и кроили тот бескрайний, с нарисованным и непроглядным ветхим небом, холст, - заштопать, залатать, видать, хотели.
***
Ах, как же царственно, как отрешенно, прощался лес.
Прощался с той, что не спешила уходить в простор с его простертых рук, с его ладоней, - она сходила вниз, его листва, к его корням, - то с шорохом, то с шепотом...
И слышал лес, и я, и птицы черные, и тонкий слух пралесок, - так было, было...
***
Черно в сухом лесу и глухо.
Но сквозь запястья и узлы,
снежинки первые, бог весть откуда,
нисходят, невесомы и белы.
Зима небрежно, словно дома,
снимает с себя бусы и чулки.
Не замечая, мимоходом,
травинам серебря усы…
К утру все шорохи, все вздохи
затихли, сникли, улеглись…
И – тишина, на сколько слышать мог я…
Лишь сон и тишина. И снег. И высь.