Гл. 36 Кануны из повести Ясным днём... 2ч

Александр Мишутин
                ( все даты в тексте – по старому стилю )

  Тихо. От редкой синевы осеннего неба – до чистой зелени озимых на полях; от затяжного «бабьего лета» на Дону и Кубани – до бодрой зябкости орловских перелесков и тамбовских буреломов – тихо. В согласии и смирении ветры: и хмурый западный и колючий северный, игривый южный и даже упрямый восточный. Тихо, светло, покойно.
  А на «карачаровке» - гул и дым коромыслом. Все к свадьбе готовятся: давно «карачаровцы» не брали замуж девок с «лугового» конца. И не ударить лицом в глину – это дело чести для «карачаровцев». Одни доброхоты готовят свистульки и мелкие безделки для поезжан и детей; другие предлагают разбить воз горшков – на счастье.
  - Соберём воз порченых, да опрокинем бричку – и всё!
  - Нет, - говорит Еремей Толстосумов. – Два горшка – ладно, а воз – не надо.
  - Можно по-другому, - тихо говорит Лазарь, работник Еремея. – Разбиваем первый горшок – чтобы зло разбилось о счастье молодых; второй горшок – от сглаза и призора, а третий – от хвори и зависти.
  - Верно, Лазарь. Правильно, - соглашается Толстосумов.
  Он ходит по околотку как Наполеон и даже лицо разгладилось
  - И за ради мира и согласия между «луговым» и «карачаровским» концами, хорошо бы, чтобы молодых поздравили и украинцы, и армяне, и татары, и евреи.
  Еремей задумывается.
  - Это кто же будет?
  - Ашот, кузнец, я и татарина найдём, - говорит Лазарь.
  - Нет, - решает Еремей. – Татары – нет. Память у народа про них чёрная. Нет. И жиды, Лазарь, - нет. Не обижайся. Не та вера. А вот если бы греки…
  Лазарь и не обижается: судьба такая.
  И когда мужики предложили подарить молодым десять горшков мал-мала меньше в честь будущих детишек, Лазарь даже раешные вирши сочинил.
  - Ты берёшь горшочки, - говорит он дружке Емельяна, - и говоришь: «Этот – для Пашки, этот – для Игнашки, а вот – для Еремея и брата его Корнея; а вот черепки для Евсея и Алексея». А подружка невесты возражает тебе: «Почему – всё Пашкам, да Алексашкам? А сестрёнкам Маше или Наташе?» А ты ей отвечаешь: «Да всем есть по горшку: и девице Марье и сестре её Дарье, и братьям Власу и Афанасу». А когда все горшки отдадите, пусть подружка невестина скажет: «Счастья всем горшок!». А ты добавишь: «Да сверху – вершок! Живите и радуйтесь!»
  Очень понравился этот раёк Еремею: он похожий на ярмарке видел. А Лазарю сказал:
  - Умный ты мужик, Лазарь! Даром, что – жид.
  Мы – вечные кануны наследников, предтеча их судеб и трагедий, радостей и разочарований, ошибок и побед. Так было, так есть, так будет.
  Куда повернёшь дышло, туда и телега покатит. И разворачивают отцы дышла каждый по-своему, но ради детей и лада.
  Вон и Погореловы готовятся к свадьбе: у них ведь всё начнётся. Готовятся спокойно, расчётливо: опыт уже есть. И всё равно: свадебная подготовка изматывает как полевая страда. Но чтобы Гаврила ни делал, чем бы ни занимался – мысль о земле не отпускает его.
  Как это так? Вот она – моя земля: я каждую борозду в ней, ухоженную моим пОтом, знаю. А теперь она – не моя. Я её пашУ, засеваю, как и прежде – но она не моя. И за то, чтобы она, моя земля, стала моей, мне нужно заплатить Федоту! В голове такое не помещается.
  И сгоряча решает Гаврила: уж лучше я возьму в аренду чужую землю, а не свою.
  Будто чужая – лучше своей, родной…
  Хлестнуло колючим северным ветром и ознобило душу.
  - Посмотрим, - бормочет Гаврила.
  Продал Гаврила озимую пшеничку, хорошо продал: и с Емелей рассчитался и на свадьбу добавил. Но всё равно: придётся идти промышлять после свадьбы.  И, пожалуй -  до самого Рождества.
   И снова пахнУло ветром – сырым, слякотным. Ничего… Переживём.
  Даша с Аграфеной готовят рушники, шьют рубахи, портки на всех мужиков Толстосумовых. Своего тканного, выделанного полотна не хватило: помогли Кулыгины холстами.
  Тепло и солнечно от человеческого соучастия; вей, южный ветерок! Спасибо, сват.
  Ветры, ветры! Не раскачивайте душу людскую, дайте вздохнуть спокойно и оглядеться. Пусть муть осядет…
  …Деревенский староста с ангельским именем Серафим и бесовской фамилией Козёл размышляет, поглаживая бороду: сколько добра человеку ни делай, он всё равно будет недоволен. И последний передел обозлил многих. Значит дело – не в переделе. А в чём? И кого слушать? Недовольных или большинство?
  Високосный год катится к концу. Он судорогой прошёл по здоровому телу Крутоярова, оставив заметы и шрамы в душах обитателей. И морозцем прихватывало, и грозою било, и огнём жгло. Не все справились с ненастьем. И который раз за вековечный путь человеческий стало ясно: человек – слаб, человек – мудр, человек – силён.
  Всё свершилось – всё подошло к своему началу.
  Сегодня – Покров: четверг, 1 октября 1896 года.
  Почти десять веков назад в Константинополе простёрла Богоматерь своё головное покрывало (покров) над молящимися православными и отступили от города враги-мусульмане безо всякого кровопролития.
  Да сохрани, Богородица, если ты – сущна, и сегодня семена добрые и вечные, плоды умные и сильные.
  Каждое время – канун другого времени. Утро растворяется в полдне, полдень канет в вечер, а год – в прошлое, которое тоже станет кануном: кануном грядущего.
  Каким оно будет?
  Сентябрь был сухим и тёплым. И Покров прохладно синеет небом, роняет последний золотой лист.
  Значит снегА и холода – впереди.
  А завтра – свадьба.