4. Отправная точка

Виталий Рогатин
 
    Мои переговоры с капитаном «Циклопа» о возможности продления длительности пребывания корабля на Кон-Дионе до окончания срока моей инспекционной миссии не принесли особых успехов. Дон Штайнер согласился лишь на частичную отсрочку; максимум, на  что я мог рассчитывать, - лишь четыре дополнительных суток сверх необходимого срока, предназначенного для выгрузки, погрузки и заправки корабля для обратного рейса, да и то под предлогом профилактического техосмотра инвекторов охлаждения маневровых ускорителей.
    В дальнейшем же стоянка «Циклопа» в космопорту Кампас-Сити грозила обернуться выплатой транспортной фирмой, которой он непосредственно принадлежал, крупной неустойки в пользу грузополучателя-посредника в соответствии с положениями межкорпоративного договора грузопоставки. Учитывая то, что при этом обе организации входили в структуру Компании, размышления на тему: кто кому должен? при данных обстоятельствах становились совершенно бессмысленным занятием. В подобных случаях дело ограничивалось перечислением средств с активов одной структурной единицы Компании в бюджет другой, с тем лишь, чтобы через некоторое время они, покрутившись в недрах финансово-кредитной системы СИИ, вернулись на исходный адрес в составе оплаты заказа по грузоперевозке.
   Но капитан Штайнер не собирался вникать в тонкости подобных отношений, не без основания полагая, что он и так достаточно пошёл мне навстречу. Мне же теперь предстояло согласовывать оптимальный график посещений объектов, подлежащих комплексной проверке, для того, чтобы максимально уложиться в отпущенный мне срок. А всё потому, что моему руководству было всё равно, что из-за каких-то там возмущений в коронарной области местного солнца на Кон-Дионе не могла функционировать единая  для всей колонии информосеть!
   Ко мне в помощь в урегулировании организационных вопросов, могущих возникнуть в связи с моими делами, Семашин отрядил одного из своих заместителей  по административно-хозяйственной части, некоего Закария Курляйутиса. Это был нескладный, долговязый субъект, явно не достигший ещё тридцатилетнего рубежа, с цветастой наголовной повязкой, из-под которой топорщились длинные светлые волосы, прихваченные в хвост на затылке.       
     Не буду скрывать, что при первом нашем знакомстве этот человек произвёл на меня не самое лучшее впечатление. Во-первых, внешность. Возможно, кому-то это вытянутое лицо с бесцветно-водянистыми глазами навыкат и крупным крючковатым носом и могли показаться забавными, но, на мой взгляд, симпатии это ему не прибавляло. И уж конечно, у меня не вызывала никакого восторга его явно пренебрежительное отношение к одежде (признак, присущий, пожалуй, многим колонистам). Я всегда считал, что приличные люди, наделённые хотя бы малой толикой власти, должны и одеваться соответственно. И чтобы администратор носил рабочий комбинезон навыпуск с грубо обрезанными по плечи рукавами, и штанинами – выше колен…  Для меня это был явный перебор. Мне в какой-то мере было понятно стремление колонистов к минимализму в одежде при жизни в условиях тропической жары. Но всё же я не мог бы заставить себя относиться к такому человеку всерьёз, а при должности, занимаемой Курляйутисом, - это серьёзное упущение с его стороны. Но не столько именно неспособность этого человека выглядеть достойно вызывала у меня раздражение, сколько его своеобразная манера речи. Курляйутис на редкость был словоохотлив и несносно быстроречив. В своём стремлении  как можно скорее донести до собеседника содержание своих мыслей, он нередко забывал оканчивать фразу, спешно переходя к следующей. Уже через несколько минут в беседе с ним я терял нить разговора, физически ощущая утомление. Оставалось призвать на помощь все запасы собственного терпения и постараться проявить максимум такта. По крайней мере, на последующие несколько суток.
    На следующий день спустя, после столь содержательной беседы, имевшей место в кабинете Семашина, я, наконец, покинул Кампас-Сити. Под управлением моего новоприобретённого помощника наш маленький двухместный электрокар резво катил по уже знакомой мне поверхности космодрома, изредка вздрагивая, когда пересекал подпорченные эрозией и временем стыки термобетонных плит. Чтобы сократить путь к местному аналогу аэропорта Курляйутис выбрал наикратчайший маршрут – напрямую через территорию космодрома, туда, где в противоположной стороне от комплекса сооружений, башенек контроля и чаш антенн космического слежения, на горизонте, едва угадывались взглядом приземистые ангары воздушного сообщения. В любом ином цивилизованном мире подобный поступок был бы немыслим, поскольку противоречил всем общепринятым правилам безопасности. Но не здесь. Одного взгляда вокруг было достаточно, чтобы понять, что некогда отстроенный с таким размахом космодром явно переживал не самые лучшие времена. Я знал, что Кампас-Сити давно уже принимал в год не больше двух-трёх звездолётов, а межпланетные корабли с научными экспедициями по исследованию планет системы Парнаса отправлялись с него и того реже. В настоящее время единственным признаком, свидетельствующим о причастности космопорта к космическим сообщениям, было присутствие на посадочной площадке «Циклопа».
    С того времени, как я в первый раз ступил на поверхность Кон-Диона, здесь, казалось, ничего не переменилось. По-прежнему пылало в зените полуденное солнце, настойчиво пытающееся ослепить меня сквозь светозащитный слой лобового стекла; над головой раскинулось всё то же безоблачное бледно-голубое, будто выцветшее от жара светила, небо; а от горизонта до горизонта простиралась плоскость рукотворной пустыни. Пустыни, которая занимала большую часть поверхности Центрального.
    Центральный, таково было название острова, которому суждено было по воле человека стать основным узлом всей инфраструктуры колонии на Кон-Дионе. За те неполные полчаса, что я провёл в пути с общительным Курляйутисом, мне довелось узнать от него некоторые сведения об истории этого острова, избранного по ряду причин наиболее удобным местом для размещения здесь космического взлётно-посадочного комплекса.
    Роль решающего фактора сыграли, конечно же, прежде всего его географические координаты: Центральный располагался всего в каких-то трёхстах километрах от воображаемой линии экватора. Идеальное место для строительства космодрома. Данное обстоятельство позволяло использовать силу вращения планеты для экономии потребления кораблём энергии на старте. Несмотря на значительную эволюцию космических двигателей  за прошедшие два с половиной века, запуск корабля с поверхности планет с высокой гравитацией по-прежнему требовал значительного расхода запасов топлива. И как результат частичного решения этой проблемы теперь этот каменистый клочок суши был единственным связующим звеном между Кон-Дионом и остальным миром.
    Центральный представлял собой полуразрушенный древний вулканический пик, почти на двести метров высящийся над уровнем моря. Но в своё время ландшафтные инженеры Компании не оставили здесь камня на камне, полностью срыв все возвышенности на острове, выгладив и сплавив подстилающие породы в прочное монолитное основание направленными ядерными взрывами. Таким образом, Центральный был превращён в уникальное инженерно-техническое сооружение, полностью отвечающее требованиям  и желаниям столь предприимчивых людей, нашедших ему более удобное применение, нежели то, которое было уготовано ему природой.
    Невооруженным взглядом было заметно, что Курляйутису не особо была по душе роль простого сопровождающего при важном, но все ж нежеланном госте, каковым, верно, обычно видится всякое проверяющее лицо противной стороне. Даже кажущаяся доброжелательность в общении его со мной не могла меня обмануть. Радушия в его голосе было не больше, чем прохлады вокруг. Не испытывал он, похоже, и ни капли благодарности к тому факту, что приобрел в моем лице на длительное время верного слушателя, а с моей стороны, как я справедливо полагал, это была большая жертва. Скорее, мое присутствие, как собеседника, Курляйутис воспринимал как данность, его нисколько не интересовало – слушали его или нет. Но все же, отчасти чтобы как-то смягчить его отношение ко мне, отчасти вежливости ради, я счел нужным немного польстить провинциальной гордости колониста, выразив умеренное удивление грандиозностью замысла и масштабами работ по преобразованию острова в объект приложения инженерно-технической мысли.
    Однако маленькая хитрость моя явно не удалась. К моему удивлению от Курляйутиса последовала совершенно иная реакция.
 - Что вы! – Он выкатил на меня свои круглые глаза и негодующе захлопал не по-мужски длинными белесыми ресницами. – Как можно так говорить!.. Это «уникальное инженерно-техническое сооружение», как вы изволили выразиться, до прибытия сюда людей представляло собой остров, покрытый тропическим девственным лесом, населяемым неизвестными науке формами жизни… Вот что поистине уникально! Разумеется, никто не удосужился в свое время зафиксировать и классифицировать это особое природное сообщество, существовавшее здесь ранее. Ведь штат спецов Научного Отдела укомплектовывается экзобиологами в самую последнюю очередь, на самых поздних стадиях колонизации планеты, когда непоправимое уже произошло…
    Я могу показать вам стереофото Центрального, сделанные первыми посетившими эти места косморазведчиками. Настоящее райское местечко, полное жизни, смею вас заверить!.. И что же? Явились эти вандалы, этот авангард научно-технического прогресса земной цивилизации (не сомневаюсь, здесь Курляйутис подразумевал в виду именно ландшафтных инженеров), все выжгли, разрушили, опустошили… И вот вам, пожалуйста, «уникальное инженерно-техническое сооружение» - быстро и эффективно!
    На этих словах Курляйутису пришлось прерваться. Сделав шумный выдох, он резко выкрутил руль вправо, поворачивая перед внезапно выросшей из клубов пыли перед капотом электрокара решетчатой металлической оградой. Затем, не снижая скорости, мы помчались вдоль секций железного забора трехметровой высоты, местами тронутого слабым налетом ржавчины.
    Повернувшись ко мне вполоборота и, косясь время от времени на дорогу впереди, Курляйутис вновь продолжил:
 - Понимаю, вам трудно понять меня… Как специалист в другой области вы далеки от осознания удивительности того факта, насколько порой поразительные, а главное, неповторимые результаты  порождает процесс эволюции внеземных форм растений и животных, к тому ж протекающий в условиях островной изоляции… Что там!.. Каждый остров  на этой планете представляет собой уникальную замкнутую экосистему, складывающуюся в течение нескольких тысячелетий. И чтобы вот так бездумно уничтожать все это ради перспектив получения сиюминутных выгод – это, скажу вам, в высшей мере аморально и безответственно!
    В конце концов, речь идет не только о данном конкретном случае, и не столько даже о Кон-Дионе. Можно привести множество примеров безрассудного вмешательства людей в экосистемы других планет, с легкостью нарушающего хрупкий, уязвимый баланс чужепланетных биосфер, зачастую приводящего к гибельным последствиям для последних. Стоит хотя бы вспомнить всем печально известный пример Трансурании. Бедную планетку выпотрошили, выкачали из недр все её богатства – редчайшие залежи редкоземельных металлов, - выжали, что называется, её досуха и бросили… Теперь это всего лишь перерытая шахтами и карьерами, отравленная радиоактивными шлаками помойка, не более! А ведь мог бы быть заповедник уникальнейших на свете представителей фауны, в основу жизнедеятельности которых было заложено использование продуктов процесса распада радиоизотопов! А сколько таких разграбленных миров на счету жадных до прибыли земных Компаний?!
    В общем, прослеживается ясная до боли общая тенденция развития человеческой цивилизации в сторону экстенсивного потребления материальных ресурсов, характерная, наверное, для истории всего человечества, с той лишь разницей, что теперь она получила распространение за пределы родной планеты.
Трудно представить, а ведь некогда подобное происходило и на самой Земле: тоже ведь загадили, отравили всё и вся – и землю, и воду, и воздух, погрязли в отходах и отбросах… Но не будем особо строги к своим предкам, - слава разуму, все ж одумались, вычистились… Когда надо, перешли на экологически чистые виды энергии, где надо, перенесли вредные производства на другие планеты. В общем, выкрутились… Со своей планетой проблемы более-менее утрясли, это ясно, но с чужими то  можно не церемониться! Жутко подумать, что могут сотворить с Кон-Дионом еще за каких-то полвека подобного хищнического ограбления! Остается надеяться, что до повторения сценария Трансурании дело все ж не дойдет, - кислородные миры земного типа имеют какую-никакую ценность: Комитет по колонизации всегда держит такие планеты в своих списках, как возможный резерв территорий для расселения человеческой популяции.
   Я с трудом удерживался от улыбки, глядя на администратора. Этот менторский, не по возрасту, тон, патетика в речах были легко узнаваемы. Влияние Семашина на своего подчиненного было на удивление явным. Он же не на шутку разволновался: ноздри раздуваются, глаза возбужденно сверкают. Того и гляди, сейчас набросится и начнет чуть ли не кулаками вколачивать в мою несознательную голову столь простые истины. Бессмысленным содержание его доводов не было, это следовало признать, доля горькой правды в них присутствовала. Курляйутис уже не был настолько несимпатичен мне как по первому впечатлению, горячечность и откровенность его не могли не внушать уважения. Но не следовало также забывать, что я по прежнему являюсь законным представителем Компании, в целом олицетворяющей для меня мою родину – Землю, лояльность по отношению к ней за годы службы въелась в мое нутро основательно. Нужно было как-то охладить пыл горячего нравом молодца.
  - Признаю, ваши обвинения в адрес компаний отчасти справедливы, - придав своему голосу необходимую твердость, я решительно пресек обличительный словесный поток со стороны Курляйутиса, - и, возможно, имеют под собой достаточно веские основания. Но, заметьте, отчасти… Круша с такой легкостью направо и налево цели космической экспансии человечества, и методы, какими она осуществляется, вы упускаете из виду одно немаловажное обстоятельство. Я имею в виду стремление к извлечению выгоды, о котором вы с таким презрением упоминаете. А это, между прочим, основополагающий фактор, побуждающий человеческую расу к распространению по галактике. Именно расчет на скорейшее получение выгоды в ближайшем будущем заставляет компании вкладываться в такие сомнительные с точки зрения экономической целесообразности мероприятия как космическая разведка и колонизация других планет. И, разумеется, как всякие добропорядочные инвесторы они ожидают, что их затраты окупятся сторицей. И затраты, как вы сами представляете, значительные. И это ведь не только материально-технические, энергоресурсы, но и людские ресурсы тоже. Неужели ж вы полагаете, что не будь компаний, все было бы иначе? По последним данным число людей только на Земле уже приближается к цифре одиннадцать миллиардов, и все они отнюдь не мифические ангелы, питающиеся святым духом, - им всем надо на что-то существовать. Поэтому, думаю, не к лицу нам с вами проявлять какую бы ни было слезоточивую сентиментальность по поводу возможных потерь со стороны осваиваемых нами планет. Это, можно сказать, неизбежная цена постоянного развития нашей цивилизации. Дело прежде всего!
   Сам того не ожидая, я к концу стал цитировать тезисы Основных положений о корпоративном устройстве, служащими своего рода принципами деятельности компаний, те самые, которые информационные агентства с ранних лет вбивают в головы землян. Исчерпав собственные доводы, я прибег к общеупотребительным, - запрещенный таки приемчик для  утверждения правоты в споре.
   Взгляд  спорщика потух, он насупился. Теперь Курляйутис вел машину, с преувеличенным вниманием глядя перед собой. Но всё же просто так оставить затронутую им тему он явно не желал.
 - Да. Конечно. Дело прежде всего. – Тихо, но довольно внятно проговорил он. – В этом видно и кроются корни противоречий людской натуры. Благородство помыслов сейчас не в чести. Естественное любопытство, присущее человеку по природе, тяга к познанию нового тесно переплетаются с низменными корыстными целями, а зачастую беззастенчиво подменяются последними в угоду кучке дельцов, активно пропагандирующих жажду наживы как принцип, лежащий в основе существования земной цивилизации…
   Я с достоинством промолчал: пусть, если ему угодно, решит, что последнее слово осталось за ним. Для меня это было не особо важно. Скажу более, у меня пропало всякое желание продолжать дискуссию на эту тему.
   Так, храня горделивое молчание, мы проехали еще несколько десятков метров вдоль металлической ограды, коею посадочное поле было обнесено по периметру, пока не достигли участка с разобранными секциями, образующего разрыв в нескончаемой ленте забора. Здесь мы повернули и покинули, собственно, территорию космопорта как такового. По левую руку мелькнули останки небольшого фундамента, почти полностью похороненного под слоем красно-коричневой пыли, - видимо, всё то, что осталось от некогда стоявшей тут коробки контрольно-пропускного пункта. Рядом покоился завалившийся набок корпус откатного барьера, видно, заброшенного за ненадобностью. Однако, дорогой – широкой и почти идеально прямой, явно продолжали пользоваться. И довольно активно.
   Биополимерное покрытие трассы давным-давно утратило способность к самовосстановлению: поверхность её была основательно разбита за долгие годы нещадной эксплуатации тяжелыми большегрузными машинами, курсирующими всякий раз между космопортом и аэродромом при погрузке-выгрузке очередного космического корабля. Блекло-серого цвета дорожное полотно с тихим шорохом неторопливо вливалось под колеса нашего электрокара. Время от времени дорогу пересекали языки рыже-охристого мелкосыпчатого песка, брошенного на неё с обочин порывами ветра-суховея. Вокруг насколько хватало глаз простиралась безжизненная на вид пустыня неприятно ржавого оттенка, местами слабо холмистая, но в целом ровная как стол. Унылую картину не в силах были оживить даже редкие красно-черные кустики, издали больше похожие на мотки колючей проволоки, - по всей видимости, единственная форма местной растительности, сумевшая прижиться здесь после радикальных преобразований, сотворенных с островом ландшафтными инженерами. Да, пейзажи не радовали взора.
   По мере нашего приближения вырастали соответственно в размерах сооружения и постройки аэродрома Центрального. Передо мной как на ладони открывался подробнейший вид на этот комплекс, призванный обслуживать весь тот воздушный флот, что в небольшом количестве имелся на этой планете. Тут и там сверкали на солнце металлическим блеском ребристые крыши лётных ангаров; отчетливыми прямоугольниками выделялись на фоне бледно-голубого неба глухие, лишенные окон здания хозяйственного назначения; напротив, сплошь остекленные стены административного корпуса бросали сиреневые отблески. Близ летного поля высилась пара диспетчерских башенек, издалека кажущихся гигантскими диковинными грибами с непомерно удлиненными стволами, чуть поодаль за ними виднелись силуэты технического комплекса связи, - лениво вращались решетчатые бумеранги радарных антенн, рядом соседствовали вышки сигнальных фазеров на своих ажурных ножках. Наконец, немного в стороне горели отраженным светом ромбовидные зеркала гелиоприемника, обеспечивающего функции резервной энергостанции при аэродроме.
   Проскочив мимо центральных построек, мы выехали к самому краю взлетно-посадочной полосы и остановились в полусотне метров от одного из ангаров, обращенного зевом своих распахнутых ворот в сторону обширного пространства летного поля.
    На небольшом удалении от ангара, видимо, только что покинув его внутренние секции, готовился к взлету грузовой аэролет. Я уже не сомневался, что это и есть та самая воздушная машина, на которой мне предстояло отправиться в небольшое вынужденное путешествие по Кон-Диону. Это была старая добротная конструкция, морально устаревшая модель «Аврелия-5», выполненная по формуле «летающее крыло», большим успехом пользующаяся на многих колонизированных планетах, и не только земного типа. Встречалась она в эксплуатации и на Земле, в глухих отдаленных районах. Её приземистый корпус по форме больше напоминал опрокинутую половинку огромной суповой тарелки с чуть загнутыми вверх краями, в носовой части украшенную шишковидным наростом пилотажной рубки. Гладкость верхней части нарушалась выпуклостями четырех реактивных аэротурбин, дополненных в   своей конструкции поворотными насадками с изменяемым углом наклона в целях обеспечения при необходимости вертикального взлета и посадки. Вот и в данный момент, если зрение мне не изменяло на таком расстоянии, было заметно, что жерла поворотных сопел развернуты в предвзлетной позиции – вниз.
Однако, наблюдаемая мною суета у раскрытого грузового люка аэролета, свидетельствовала о том, что погрузочные работы еще далеки от завершения, а, следовательно, можно было не торопиться.
   Уже который раз за последние сутки, покидая по мере надобности комфорт искусственного мирка, создаваемого человеком в своих помещениях, с кондиционированным воздухом и мягким микроклиматом, и отправляясь под открытое небо Кон-Диона, я поражался беспощадности местного солнца. Вот и сейчас, выскользнув из салона электрокара, я был буквально придавлен палящим зноем. Памятуя о недавнем горьком опыте, приобретенном вследствие теплового удара, я, прикрываясь ладонью от нестерпимого сияния Парнаса, поспешил в единственное поблизости укрытие – внутрь ангара.
   Уже у ворот у меня ненароком мелькнула мысль: а не нарочно ли мой сопровождающий оставил машину подальше от ангара, в то время как была возможность подогнать ее вплотную? Так сказать, маленькая месть за несхожесть во мнениях в недавнем споре… Оглянувшись, я увидел, что он неспешным шагом шествует вслед за мной, нацепив большие, на пол-лица, светозащитные очки из оптикорда. Его внешне невозмутимый вид только усилил мои подозрения. Я поторопился загасить в себе возникшее было недовольство. Глупая мелочная выходка помощника – заставить меня лишний разок прогуляться по изматывающей жаре пару-другую десятков метров, - не стоила того, чтобы обращать на нее внимания.
   Глазам моим после яркого солнечного света, внутреннее пространство летного ангара показалось полумраком. Немного попривыкнув к искусственному освещению, я осмотрелся. Я оказался внутри гулкой просторной конструкции, вогнутые стены которой, собранные из гофрированных металлических пластин, были укреплены на ребрах решетчатым каркасом. Высокий сводчатый потолок разглядеть не удалось, - мешал бьющий в глаза свет, льющийся сверху из ламп, соединенных в компактные пучки.
   Не хотел бы жаловаться, но находиться долго внутри этого сооружения оказалось для меня немыслимым занятием. Кажущееся снаружи идеальным убежище от жары обернулось на деле сущей парилкой. Духота застоявшегося воздуха, в прямом смысле, навалилась на меня, заставляя делать частые жадные вдохи ртом. Меня моментально бросило в пот. Даже шумевшие где-то наверху вытяжные вентиляторы не приносили толка. Едва ощутимый ток горячего воздуха – вот и все, на что они были способны.
   Но было кое-что, заставившее меня повременить с тем, чтобы покинуть душные внутренности ангара: я без малого уже два часа обходился без капли влаги – во рту все пересохло. Разумно предположив, что здесь я найду решение этой проблемы, я поймал за рукав одного из снующих мимо представителей технического персонала и обратился к нему с просьбой о том, как бы напиться. Нетерпеливым жестом мне указали на дальнюю стену помещения. По указанному направлению я обнаружил встроенный в нишу металлопластовый резервуар с краником с надписью, гласившей: «Для технических нужд». Однако наличие тут же рядом прикрученного болтами к стене примитивного устройства для помывки и стерилизации многоразовой посуды – обычной металлической кружки, привязанной тросиком, успокоило меня. Жажду-то я утолил, - аж тремя полными кружками! – но откровенно остался недоволен качеством плохо опресненной морской воды: солоноватый привкус ее надолго сохранился во рту. 
   На выходе из ангара царило необычное оживление. Там собралась небольшая кампания из шести-восьми человек, - все как один полуголые, с загорелыми обнаженными торсами (лишь отдельные фрагменты их одежды указывали на их принадлежность к категории работников аэродрома), они дружно скалились в веселом возбуждении. Понемногу численность ее увеличивалась, к ней присоединялись любопытные, привлеченные громкими голосами. Заинтересовавшись, я тоже подошел поближе. Как я уже подозревал, объектом внимания этой группы людей оказался стоявший поблизости аэролет. Тот самый. Точнее то происходящее, что было связано непосредственно с ним.
   Проем грузового люка его по-прежнему был распахнут, у опущенного пандуса нетерпеливо топтался, как бы изнывая от вынужденного бездействия, желтый, в оранжевую полосу, робокара, чем-то похожий на гигантского разлапистого краба. В своих погрузочных клешнях он цепко держал тяжело груженный контейнерами трубчатый поддон. Но не робокара привлек всеобщий интерес, а двое его меньших по размерам собратьев – роботов-грузчиков, в настоящий момент крепко заклинивших своими корпусами отверстие люка. Нетрудно было предположить, каким образом развивались события.
   По всей видимости, как и положено, курсируя взад-вперед в процессе погрузки аэролета – от робокары с грузом в трюм и налегке обратно, один из этих широкоплечих стальных парней замешкался на проходе, другой же в это время решил прошмыгнуть мимо него. Да еще с контейнером наперевес … Стоит ли говорить, что грузовой люк оказался явно недостаточно велик для них обоих, к тому ж с ношей на руках. И сейчас, сцепившись грузовыми ящиками, роботы безуспешно пытались протиснуться внутрь, агрессивно лязгая сочленениями и подвывая сервомоторами.
    Я с озадаченным видом повернулся к группе зевак, - их собралось уже не меньше пятнадцати, - не совсем понимая причин для их веселья. Как и все роботы подобного типа, эти тоже не отличались большим умом, но мощностей у них было предостаточно, чтобы разворотить по недомыслию стенки корпуса аэролета. Забавное происшествие грозило обернуться настоящей аварией. И видно было, что Курляйутис вполне разделяет мои опасения. Нахмурившись, он озабоченно тер большим и указательным пальцами переносицу. А весельчаки между тем разошлись не на шутку. Озорные выкрики с их стороны, отражающие оценку действиям незадачливых роботов, были весьма нелестного содержания, самыми мягкими из которых были прилагательные типа – «тупоголовые». Что, впрочем, не совсем соответствовало истине, поскольку по своей конструкции роботы эти голов не имели. Вместо них на их широких туловищах размещались миниатюрные куполообразные башенки с прозрачным верхом из темного стекла, в глубине которых тлел светлячек оптического сенсора.
   Некоторые из техников, видимо, из самых лучших побуждений, пытались  посильно вмешаться в  сложившуюся  ситуацию. Громко перебивая друг друга, они отдавали роботам  противоречивые приказания. Те же, растерянно перемаргиваясь огоньками сенсоров, по-прежнему противоборствовали друг с другом в проходе люка. Необходимо было что-то срочно предпринять. Но пока я раздумывал, Курляйутис меня опередил. Его было не узнать. Глядя на него сейчас, в нем было трудно признать прежде обычного суетливого болтуна. Решительно он взбежал вверх по пандусу и буквально втиснулся с риском для жизни между двумя железными упрямцами. Уж и не знаю, какие приказы им он давал, было лишь видно в просвете между корпусами роботов, как Курляйутис повелительно машет руками, но дело явно сдвинулось с мертвой точки. Двухметровые стальные туши перестали одновременно ломиться в трюм аэролета, и придав своим телам разнонаправленные движения наконец-то разошлись в разные стороны, - один углубился внутрь, другой стал спускаться по пандусу на землю. Ситуация, слава разуму, разрешилась. Я вздохнул спокойно.
   Роботы вновь продолжили незавершенную работу, но теперь уже под бдительным надзором двух-трех техников. Любители же поглазеть, внезапно вспомнив о своих неоконченных делах, стали расходиться. И. судя по сквозившему в их взглядах разочарованию, они  вовсе не были удовлетворены финалом. Возможно, их бы больше устроило, если бы железные болваны разнесли воздушный аппарат на кусочки. Какое-никакое, а развлечение посреди скучного рабочего дня. Не мне было судить этих людей.
    Как и прежде, солнце стояло высоко в зените. Парнас щедро поливал  землю отвесными лучами, и образующаяся полоска тени от ангара была  ничтожно узка. Вот и приходилось мне в ожидании окончания погрузочных работ на аэролете балансировать на этой тонкой границе, с одной стороны обдаваемый печной духотой из нутра ангара, а с другой – опаляемый жаром прокалившегося воздуха снаружи. Правда, время от времени, чуть облегчая мое положение, накатывали порывы ветра с западной стороны острова, принося с собой полузабытый, почти по земному отдающий йодом запах моря. Там, за краем летного поля начиналась береговая линия. В такие минуты я, полузакрыв глаза, жадно подставлял кратковременному воздушному потоку лицо. Но длилось такое недолго, и скоро вновь воздух, иссушенный солнцем, замирал, как бы мертвея.
  Спустя какое-то время роботы наконец управились с погрузкой и заняли свои места на боковых подножках робокары, придерживаясь руками за его бока, после чего тот степенно удалился вглубь ангара, унося этих двоих на себе. Однако за этим более ничего не последовало. Я по-прежнему стоял в гордом одиночестве, и никто не торопился приглашать меня подняться на борт аэролета. Поневоле во мне начало расти глухое раздражение, но не на ком было сорвать дурное настроение, - несносный помощник как назло как будто провалился сквозь землю. Переступая с ноги на ногу, я покрутил головой по сторонам, - но бестолку: Курляйутиса нигде не было видно. Исподволь мучаемый ощущением, что отпущенное на выполнение моей миссии время расходуется впустую, я с трудом мог переносить это вынужденное ожидание. И вот когда запас моего долготерпения окончательно иссяк, и я уже было собрался самостоятельно отправиться на поиски администратора, - он внезапно объявился. Помощник появился из-за угла ангара и спокойным неторопливым шагом направился ко мне. Да не один, а в кампании двух людей в форме сотрудников аэродрома.
   Когда вся троица приблизилась, я, глядя на Курляйутиса недобрым взглядом (во мне все еще клокотало недовольство), хотел было уже потребовать с него объяснений за неоправданно долгую задержку, но вовремя удержался, взглянув на серо-голубую униформу его спутников. Судя по нашивкам, это были пилоты воздушной службы Кон-Диона, и, не исключено, именно они должны были управлять аэролетом, готовящимся к отправке. Так и оказалось.
   Мы пожали друг другу руки, кратко представились. Первого я запомнил сразу и надолго. А такого и не забудешь. Рослый, плечистый детина почти двухметрового роста с огромными ручищами, - при рукопожатии моя ладонь утонула в его практически полностью. Имя его было Роберт Таунтон. Второй был его полной противоположностью – низенький, щупленький, лысоватый, восточной наружности, - поначалу судить об этом было сложно, его лицо подобно Курляйутису пряталось наполовину под огромными темными очками. Звали его соответственно внешнему виду, - кажется, Ишира Такамура (у меня всегда была плохая память на экзотические имена)
   Как только недолгий церемониал знакомства был завершен, все вчетвером мы проследовали по пандусу на борт аэролета.. Протиснулись по тесному пространству трюма, плотно заставленного зафиксированными грузовыми ремнями и тяжами контейнерами, и поднялись по узкому трапу на верхний уровень. Секции, отведенные для отсека пилотов и салона пассажиров, были невелики по площади и длиной  не более десяти-двенадцати метров, из которых около двух приходилось на маленькую двухместную пилотскую кабину. Заняв одно из мест в ряду сидений, расположенных вдоль борта, я пристегнулся ремнями и приготовился к взлету. Администратор расположился напротив меня по другому борту.
   Никогда прежде мне не доводилось летать на машинах этого класса, но вопреки опасениям все прошло благополучно. Слабо ощутимая вибрация от заработавших турбин наполнила корпус, аэролет подпрыгнул на воздушных струях и ненадолго завис над летной площадкой. Потом начал набирать высоту, держа направление в сторону береговой линии. Под нами проплыла грязно-серая плоскость летного поля, изрисованная полустертыми линиями разметки, и вдруг резко провалилась вниз отвесным скалистым обрывом, обрамленным у подножия белой полоской прибоя.
   Впереди раскинулась безграничная ширь морской глади. Блеск водной поверхности и без того слепил глаза, а тут еще аэролет начал закладывать вираж на левый борт, и солнце заглянуло в смотровые окна. Я торопливо отвернулся, опасаясь за зрение. Солнечные лучи под косым углом несколько секунд заливали весь салон, заставляя жмуриться и сидящего на противоположной стороне Курляйутиса, успевшего избавиться от защитных очков. Потом с небольшим замедлением сработало затемнение окон. Любоваться видами за бортом, сразу ставшими бесцветными и плоскими благодаря дымчатой светозащите стекол, стало неинтересно. Недолго думая, я пересел на другую сторону, где иллюминаторы сохраняли свою прежнюю прозрачность.
   Теперь аэролет летел вдоль береговой кромки. За линией прибоя, сквозь стеклянно-зеленоватую толщу воды, в мерцании волн угадывались пестрые фрагменты каменистого дна, подводные скалы, темные пустоты глубин… Внезапно взгляд мой споткнулся на знакомом силуэте полумесяца аэролета, чьи расколотые останки покоились на дне небольшой бухты. Рядом – вывороченные из корпуса турбины. С высоты полета было трудно оценить, на какой глубине залег разбитый аппарат, но отвесные солнечные лучи, проникая до дна, прекрасно освещали всю картину произошедшей катастрофы.
   Курляйутис перехватив мой тревожный взгляд, засуетился, пододвигаясь ко мне поближе.
 - Не стоит пугаться, - поторопился он успокоить меня, видимо, прочитав в моих глазах немой вопрос, - этот «Аврелий» упал здесь почти двенадцать лет назад. Задолго до моего перевода на Кон-Дион. Но мне рассказывали об этом и в подробностях. Говорят, на тот год приходилась необычайно высокая солнечная активность, и продолжалась практически все полугодье. Обычно в таких случаях полеты прекращаются на весь  период активного солнца, - буйство космических частиц  порождает перегрузки в электронных системах управления машинами, но приостанавливать все транспортное сообщение между островами на такой длительный срок просто немыслимо. Поэтому график полетов был возобновлен, только установили дополнительно на машинах электромагнитные экраны самодельной конструкции. Это только потом следственная комиссия выяснила, что эти защитные устройства не дают гарантий от сбоев в системах, более того сами накапливают в себе блуждающие заряды, могущие вызвать отказ оборудования. А в тот день творилось вообще что-то несусветное. Солнечный шторм побил по показателям все рекорды. Рассказывали, что на Центральном тогда полетела половина всей системы энергообеспечения, выгорели все вышки энергополя. Такое вот стечение роковых обстоятельств…
   Так вот, когда выяснилось, что на этом самом аэролете вышло из строя все управление, пилот (а тогда еще разрешалось летать на «Аврелиях» в одиночку – в дежурном режиме) попытался вырубить неуправляемые турбины и стал планировать в надежде дотянуть машину до посадочной полосы. Но малость не дотянул… Но не волнуйтесь, пилот жив и здравствует до сих пор, он катапультировался в самый последний момент. Хотя ему потом крепко досталось за потерю аэролета.
   Курляйутис придвинулся ко мне еще ближе и проговорил вполголоса с заговорщицким видом:
 - Скажу по секрету, пилота этого восстановили в должности как только следствие было закончено. И он летает и по сей день. Скажу более, он сейчас на нашем аэролете. Очень неплохой пилот. Правда, с тех пор он стал очень-очень осторожный. Его за глаза теперь так и называют – Трусливый Боб. – И администратор движением одних глаз указал на кабину пилотов, полукруглая дверца куда была приоткрыта.
 - Только прошу вас, - продолжил Курляйутис, - при нем прозвище это не упоминать, и уж тем более кто вам его открыл. Он ведь… э-э… может и обидеться…
   Представив на минуту, во что может вылиться обида этого великана, Таунтона, с его внушительного вида ручищами, я поспешил заверить администратора, что, да, конечно, такого делать я не буду. Ни в коем случае.
   Заметно успокоившись, помощник отодвинулся и громким голосом полностью уверенного в себе зазывалы-коммивояжера заявил:
 - В целом же, несмотря ни на что, уверяю вас, партнер Кавалонни, «Аврелий» - весьма и весьма надежная машина. Причин для беспокойств нет…
   В это время в кабине пилотов наметилось какое-то движение. Потом в раскрытую дверцу просунулась круглая физиономия Таунтона, в обрамлении наушников и ларингофона и уставилась на нас своими маленькими невыразительными глазками.
  - Я, конечно, дико извиняюсь, уважаемые партнеры, - пророкотал пилот мирным тоном, - но, кажется, кто-то где-то что-то упомянул о качествах этой воздушной развалюхи? Этой древней рухляди? Возможно, это и была надежная машина… лет тридцать назад, когда она еще не была снята с производства, а на складах было предостаточно запасных деталей. Не хотелось бы огорчать присутствующих тут лиц, но я бы попросил пока воздержаться от голословных утверждений о степени надежности данного аппарата, хотя бы до окончания полета. Спасибо за внимание, уважаемые партнеры.
   С этими словами Таунтон исчез из  нашего виду, возвратясь к своим обязанностям пилота.
   Я задумчиво глядел в сторону дверцы кабины. Признаюсь честно, увиденные мной следы былого крушения заставили меня с другой стороны взглянуть на проблему колонистов относительно технического состояния транспортных средств. Со стороны пассажира этих средств.
   Неожиданно не без иронии мне подумалось: может быть стоит к первому прозвищу пилота вполне заслуженно прибавить другое, - скажем, например, Слухастый Боб?
   Наш аэролет продолжал полет над морем. Только теперь остров Центральный стал удаляться по левому борту, все быстрей и быстрей, пока не превратился в едва различимую точку  на горизонте.