Северо-восток Нижегородской области – лесная сторона. Лес больше хвойный: ели, сосны, пихты, лиственницы. Берёзовые рощи встречаются только по местам давних гарей да вырубок. Да ещё вблизи деревень.
Деревни по здешним местам частые – километр, два одна от другой. Бывает и меньше – через речку или перелесок. Но все они стоят по берегам рек и на высоких, незаболоченных местах, их у нас зовут вражками.
Земля тут бедная, моренные пески – белые, кварцевые, для стекловарения самые лучшие (потому и Борский стекольный завод отсюда недалеко – километров семьдесят). И камней по полям столько, что, кажется, сажают их вместо картошки. Притом, что здешние края населены уже не первую сотню лет, и камни с полей выбирали многие поколения земледельцев.
Нашей деревни долгое время и на карте-то не было, жил там один дедок-пасечник, да на лето две старушки приезжали – вот и всё. Это на моей памяти, конечно. Ещё сорок лет назад деревня была не самая маленькая – две улицы, почти двадцать дворов. Конечно, не Николина Кулига, протянувшаяся на километр по безлесному ополью, но она такая по нашим местам одна. Центральная усадьба – и та меньше.
Наше Клеево стоит на вражке над речкой Некрасой. Некраса – типичная для той стороны речка, мели чередуются с ямами, называемыми бочагами (у нас произносят бучаг, но пишется через О). Несмотря на изобилие отмелей, Некраса никогда не пересыхает, питаемая множеством ключей. Вода в ней прозрачная, тёмно-красная, настоенная на ольховых корнях и торфе, как у большинства лесных рек. Некраса делает петлю вокруг Клеевского Вражка, примерно в центре этой петли за огородами долгое время сохраняется родник – его зовут Колодчик. Колодчик – это выложенная пёстрой моренной галькой ямка, в которой кипит прозрачный ключик-родничок. На кустах рядом с ним висит берестяной ковшичек, изделие деда Власия – пейте, люди прохожие!
Только прохожих-то нынче нет, соседние деревни обезлюдели в Перестройку, а Клеево живо только благодаря нескольким дачникам, потомкам тех, кто здесь родился и вырос, а на старости в город подался. Мы, конечно, тоже дачники, и дом у нас от Клева аж в семи километрах, за центральной усадьбой. Но речь не о том.
В прошлое устрашающе горячее лето взгрустнулось старшему поколению, и поехали мы посмотреть на историческую родину. Мы – это моя мама, её двоюродный брат дядя Алёша с дочкой Катей, и я с Зайцем. Больше в машину не влезло. До кучи, мы забыли воду. Вернее, взяли, но Катя с Лёвой (три и два года) её по дороге частью выхлебали, а большей частью разлили. И конечно, в Клееве подняли рёв – пить! У деда Власия как раз чинили насос, и пока бабушки-дачницы метались по огородам в поисках воды для наших верещащих чад, мама вспомнила про Колодчик. И они без меня двинулись его искать.
Колодчик был недалеко от дома моей прабабушки Аксиньи, и хотя сам дом тридцать лет назад перевезли, мама и без него ориентируется с закрытыми глазами, всё детство там прошло. Дядя Алёша, внук той же бабушки, моложе на десять лет и места помнит хуже, потому что на лето его отправляли к другой родне, за Оку. Я вообще там была впервые в жизни. Я осталась у машины, болтать с дедом о его бесчисленных хворях (он печёнкой почуял медика и вцепился в меня злее клеща).
Скоро вернулись мои родичи – умытые, напившиеся, набравшие воды про запас, и помахивающие цветущими веточками таволги.
- Там её, - мечтательно закатила глаза мама, имея в виду таволгу, - там её полно!
Я в прошлой жизни была ездовой собакой. Я могу сутки бежать в упряжке без еды, воды и пописать. Я почти всегда знаю главное направление – где мой дом, и где моя подстанция СМП, тоже почти дом, при работе через сутки. Короче, я сделала себе скидку на состояние кормящей мамы и сорокаградусную жару и отправилась к Колодчику поросячьей рысцой. Умыться, попить и нарвать таволги. Таволга вязолистная – цветущие макушки – спасение для ревматика с двадцатилетним стажем и аллергией на три четверти лекарственных препаратов. Которые, к тому же, кормящим мамам нельзя.
Таволга потрясала воображение. Над блестящими резными листьями на высоту моего немаленького роста возносились пышнейшие султаны кремовых цветков, оглушительно душистые, и мне искренне жаль тех, кто этого не нюхал, потому что словами не передать дивный аромат цветущей таволги. Я нащипала целую охапку, на год вперёд, про запас, и побрела искать Колодчик.
- Иди по тропке, - сказала мама, - там свернуть некуда, слева ивняк, справа река.
И я пошла. Иду себе, иду, и вдруг умом понимаю, что иду чересчур долго. Оглянулась назад, а у меня за спиной никакой тропки нет! А впереди – есть. И словно манит кто-то: «Аннушка!», - с характерным растянутым нижегородским окончанием. Но меня так сроду никто не звал! И я повернула назад. Я звала своих, голос у меня громкий, и слух неплохой (вижу, правда, неважно), но никто не отозвался. Тогда я плюнула на всё, и воспользовалась наследием ездовой собаки – встроенным компасом. Идти пришлось в горку, и отчего-то ноги еле шевелились, как во сне, когда надо быстрее, а они не идут. Потом я наступила на гадюку, и мы с ней развили рекордную скорость – бедная рептилия рванула в низину, к реке, а я через полминуты выскочила ровно на то место, с которого ушла искать Колодчик. Только таволга там была не помята и не оборвана. И следов моего панического бегства от представительницы местной фауны тоже заметно не было.
Мои возле машины уже все извелись.
- Где ты лазила? – накинулась на меня моя тишайшая матушка. - Мы тебя звали, звали, ребятишки воду разлили, Лёва заревел, Алёша ещё к Колодчику ходил, а тебя всё нет! Я уже катастрофы измысливать начала!
Я отсутствовала час. Вернулась похожая на шишигу, Катя при виде меня на всякий случай надула губу – реветь, но передумала. Историю своих блужданий я рассказала по дороге домой.
- Не видел никаких следов, - заявил дядя. - И звал тебя, ты не отзывалась.
- А звал как? – уточнила я.
- Громко, по имени, и ещё «ау!» кричал.
- А по какому имени? – не отставала я.
- По крещёному! – фыркнул дядя, - Анют, и ещё Ань. Надо было Васей окликать, что ли?
Так я и не знаю, кто звал меня Аннушкой в пустой пойме на земле моих предков.
Вечером мама сказала:
- Знаешь, я всё думала, и вспомнила – на этом месте стояла рига. Старая, разваливающаяся. Бабушка не хотела её убирать, не велела трогать. Про эту ригу рассказывали странные вещи…
И она рассказала мне одну историю, которую, если кому интересно, я в ближайшем будущем перескажу.