Бежала Лисонька по тропинке, спешила в деревню, откуда по утрам доносились петушиные переклички. Слушая их, у неё каждый раз такой аппетит появлялся, а перед глазами мелькали воображаемые жирные, пухленькие курочки. Давно она собиралась наведаться в эту деревню, но каждый раз что-то отвлекало. Но уж очень голосистые петухи, так и зовут к себе, так и зовут.
И вот Лисонька почти добежала, осталось свернуть на проезжую дорогу, как в сторонке на полянке увидела резной теремок. Откуда он взялся тут? Вот времена пошли – растут постройки как по волшебству и в самых неожиданных местах. Не удержалась от любопытства, свернула к нему. Осторожно взобралась по ступенькам, заглянула в приоткрытую дверь – никого не видно. Вошла, огляделась: ничего особенного, как во всякой старинной сельской избе – печка, лавки, стол, сундук в углу.
Смотрит, а на низкой лавке стоят туески, и не пустые, а заполненные: в одних кусочки хлеба, в других морковь, в третьих яблоки. А один туесок был большой, и в нём по несколько штук всего было. Засмотрелась Лисонька и не заметила, как в избушку кто-то вошёл, и вздрогнула, когда услышала:
– Кхе…, кхе…
Повернулась Лисонька – старичок стоит, грозно смотрит на неё:
– Что, рыжая, воровать пришла?
– Зачем же вы так – воровать! Я на охоту хожу, честно добываю себе еду.
– Знаю я твою честность, особенно когда чужие курятники уничтожаешь. Может, скажешь, что сейчас не за чужими курочками шла? – усмехнулся старичок.
– А кто ты такой будешь, как мог догадаться, что я за курочками шла? Может быть, я просто гуляла.
– Знаю я твою гульбу, – старичок хитро посмотрел на лису. – Так значит, ты интересуешься, кто я? А я волшебник этого леса.
– Волшебник?! Как интересно. А какие же волшебства ты можешь делать? – Лисонька подошла к старичку и с любопытством смотрела на него. Она была не только хитрой, но и умной, любознательной.
– Какие волшебства я делаю? Если хочешь узнать, то помоги мне вот эти туески отнести на дорогу. Там скоро должна проехать повозка с добрыми людьми. Хочу подарки им преподнести для их детей и внуков, чтобы они поверили в чудеса. А когда человек верит в чудо, то у него жизнь светлой получается.
Собрали они туески и понесли к дороге, а там разложили на белый пушистый снежок. Волшебник и говорит:
– Вот что, Лисонька, я в избушку возвращусь, дело там у меня есть, а ты дождись повозку, где за кучера старичок с бородой. Вот тогда вставай на задние лапки и приветствуй их. А как только повозка остановится, то пробеги мимо выставленных туесков и скройся за бугорком. – Сказал это Волшебник и испарился.
Осталась Лисонька одна. Прошлась мимо туесков – всё как будто в порядке. Зашла за бугорок, посмотрела место отступления. Возле торчащего из-под снега сухостоя подпрыгнула – снег осыпался, и образовалась ямка. Она быстро заработала передними лапами и вскоре получилась хорошая норка, в которой можно было надёжно спрятаться. Только бы пушистый хвост не подвёл, а то всегда наполовину остаётся снаружи. Потому и кончик у него белый, чтобы незаметным быть. Вернулась Лисонька на указанное место. Смотрит, а вдали сани показались, а вожжи держит старичок с бородой. Лисонька встала на задние лапки, а передними машет, приветствует. Слышит она, как возница говорит удивлённо:
– Что за диво?! Лиса-плутовка нас приветствует. Что-то она затеяла? Посмотреть надо. Тпру-у!
Повозка остановилась, а Лисонька пробежала мимо туесков и прыгнула с бугорка прямо к норке, закопалась в снегу. И даже белый кончик хвоста скрылся.
А возница и две женщины вылезли из саней, прошли вдоль дороги, где пробежала лиса, и увидели туески. Их было четыре. Они крикнули оставшейся в санях женщине:
– Надейка, иди сюда! Тут лиса и твоему Алёшке подарок приготовила.
– Некому мне подарки дарить, отвезла я его в больницу, а оттуда он уже не вернётся, – говорит женщина, а сама ладонью смахивает слёзы. – Оставьте его, пусть другие возьмут.
– Вон оно что, а я смотрю, ты как каменная. Да и что говорить, небось, закаменеешь, когда столько-то лет с больным сыном маешься. А может рано в панику ударилась? Неспроста нам эти туески дадены, – с сожалением и надеждой произнёс возница.
– Нет, дед Иван, не возьму, пусть кому другому достанется. Мне уже ничего не изменить.
– Пусть, так пусть, будь по-твоему. А большой-то тебе, Дарья, на всю твою ораву хватит. Берите, бабы, да поехали.
Сани тронулись и вскоре скрылись из вида, а туесок остался лежать у обочины. Но Лисонька забрала его и побежала к волшебнику, рассказала всё, что слышала.
Задумался волшебник, не знает, как помочь Надейке и её сыну Алёшке.
– Ну что, Лисонька, не удался мой план: в туеске лежала волшебная еловая шишка, которая помогла бы Алёше. А как заставить отчаявшуюся женщину поверить в чудо, и взять подарок?
– Я знаю. Есть у меня на примете больной зайчишка с переломанной лапкой. Он всё равно не выживет. Я его на обед себе наметила. Надо его домой женщине отнести.
– Вот и хорошо. Молодец, Лисонька. Утром доставь его мне, я над ним пошепчу.
И вот на рассвете Лисонька тихо подкралась к норке зайца, застучала ветками, зашумела. Взрослый заяц выскочил из норы и пошёл петлять, запутывать следы, уводя за собой лису. Но она очень быстро вернулась к норе, запустила лапу во внутрь её, зацепила зайчонка и вытащила его. Он вырывается, трепыхается, а сердечко готово было выскочить от страха. Лисонька отругала его:
– Замри, не шевелись, ты же больно делаешь своей лапке. Не трону я тебя. Ты счастливым родился, хотя и с повреждённой лапкой. Мы к волшебнику с тобой идём. А вдруг он и тебе поможет. А ты мальчику больному должен помочь: пропал у него интерес к жизни. А вот ты можешь его вернуть.
Добежала Лисонька до избушки волшебника, передала дрожавшего, испуганного зайчишку. Волшебник посадил его к себе на ладонь, а второй водил по больной лапке, прощупывал её, будто склеивал косточку с косточкой, затем обернул её берестой и завязал тонким листом осоки.
– Ну что, Серко, меньше болит лапка твоя? – спросил зайчишку довольный волшебник.
– Меньше. Даже вовсе не болит. Спасибо тебе, добрый человек. Мама мне говорила, что среди людей много добрых, которые не стреляют и не ставят капканы.
– Вот, слышишь, Лисонька, какой умный зайчишка нам достался?! Неси его в мешке к дому того мальчишки. А на пороге найдёшь клетку, посадишь Серко в неё. Постучишь в дверь и спрячешься за углом – посмотришь, что будет дальше. Да не бойся, что не знаешь, где дом Надейки, матери Алёшки: дорога сама приведёт к месту.
Лисонька перекинула мешок с Серко через плечо и побежала. Сама не заметила, как оказалась во дворе Надейки. А двора-то как такового нет: упавшая изгородь, покосившийся сарай, крыльцо с полусгнившими порожками. Одним словом, изба бобылки: ни кола, ни двора.
Смотрит Лисонька, а на пороге избы стоит клетка для Серко, да не такая, которую она видела у волшебника, а ещё краше и удобнее. Пересадила она Зайчишку из мешка в клетку и наказала:
– Слушайся хозяев, у них добрые сердца, горем проверенные.
Постучала Лисонька в дверь, а сама за угол избы спряталась. Вышла хозяйка, увидела клетку и руками всплеснула:
– Боже мой! Какая красотища! Видно прав дед Иван – неспроста всё это. Чудеса, знак какой-то мне. Ой, а в ней-то кто-то сидит?! Ты кто такой, ушастик?
– Серко его зовут! – крикнула Лисонька и побежала прочь. Она уже поняла, что Надейка возьмёт Серко и никому не отдаст.
А Надейка любовалась на клетку и приговаривала:
– Вот Алёшка-то обрадовался бы! Как он просил у меня хомячков, а я так и не купила.… Ой, да что же это я стою? Как бы ни опоздать к городскому автобусу. – Она подхватила клетку, занесла в дом, положила морковку и кусок капусты в неё, и побежала к соседке, оставила ключ от избы (на всякий случай). После того, как Алёшка остался в больнице, она всегда оставляла ключ, как будто ждала, что он может сам вернуться.
А сейчас она бежала к автобусу и думала только об одном: чтобы не успели врачи проводить эксперименты над её кровиночкой. Как она могла согласиться на такое и подписать бумагу?!
А вот и больница. Она пушинкой поднялась по лестнице на второй этаж и оказалась в палате Алёши. Он не спал, а его испуганный взгляд с мольбой и ожиданием был устремлён на открывшуюся дверь. Надейка подбежала к нему, прижала к себе и зашептала:
– Вставай, сынок, давай одеваться, домой поедем.
Она поспешно вытаскивала из сумки Алёшины вещи, надевала на него. И вот она уже подхватила его, усадила себе на загривок, обхватила крепко его ноги, а он ручонками держался за плечи. Так и побежала по коридору. Как по волшебству, он был пуст, и они оказались на улице, сели в автобус, который тут же тронулся. Всю дорогу она целовала Алёшку и шептала:
– Кровиночка ты моя светленькая, ты мой зайчишка.
И вдруг встрепенулась, отстранила от себя Алёшку:
– Постой, а почему это я тебя зайчиком называю? Ты не знаешь, сынок? Я тебя так раньше звала?
– Звала. А ребята меня дразнили трусиком, потому что у меня руки постоянно тряслись.
– А ты знаешь, у нас дома клетка необыкновенной красоты стоит, а в ней зайчишка….
– А где ты её взяла? – Алёшка привстал и недоверчиво смотрел в самую глубину глаз матери.
– Подарили тебе. А кто – не знаю.
Автобус почему-то подъехал прямо к их дому. Надейка занесла Алёшку в дом, посадила на диван. Посмотрела вокруг, а клетки нигде не было. Она побежала к соседке. Посреди избы стояла клетка, а её взрослый сын пытался вытащить Серко, но он пищал и вырывался. Надейка со всей силы толкнула этого дылду, подхватила клетку и уже от порога укоризненно посмотрела на соседку:
– Зачем же ты без спроса взяла? Алёше это подарили. Привезла я его. – И вышла, понимая, что уже больше никогда не переступит этот порог.
Дома она поставила клетку перед Алёшей, открыла дверцу и нежно погладила зайчишку:
– Не бойся, Серко, теперь у тебя есть защитник, он в обиду не даст. Правда, Алёша?
– Правда. А что они хотели с ним сделать?
– Не знаю, сынок. Жорка пытался его вытащить из клетки.
– Жора-прожора, - сердито произнёс Алеша. – Мама, мне быстрее надо встать на ноги, а то когда тебя не будет дома, любой может его обидеть. Мама, а ты погляди, как он сосёт мой палец! Он голодный, ему надо достать молока. Только не ходи к этим жмотам, а к кому-нибудь другому. А меня закрой на замок.
Надейка бегом побежала к соседям через дорогу, принесла полный кувшин парного молока. Она налила в бутылочку, разыскала Алёшкину соску на неё и подала сыну.
– Корми. Теперь ты его хозяин, его мамка.
Алёшка поднёс соску к зайчишке, тот ухватил крепко и время от времени стал передними лапками бить по руке Алёши. А тот заливался весёлым смехом.
– Мама, чего это он?
– А это они так бьют в живот матери, чтобы она давала больше молоке.
– Мама, ему всей бутылки много, а то он лопнет.
–Лопнуть-то не лопнет, а животик может болеть. Тогда хлопот не оберёшься. Ты руку положи ему на пузочко, он согреется и уснёт. А я побегу к ветеринару, к Владимиру Ивановичу, его совет нужен.
Надейка очень спешила, чтобы застать дома ветеринара, а то у того бывает много вызовов, он же один один на несколько сёл. Но на её счастье он и его дочка Наташа были дома.
– Владимир Иванович, а я за тобой. Я Алёшку привезла. А ему зайчишку подарили. Боимся мы, что обкормили его.
– Чем же вы его кормили? – с улыбкой смотрел на раскрасневшуюся от бега Надейку. – Да ты сядь, передохни.
–Тётя Надя, а зайчишка большой?
– Нет, Наташа, совсем крошечный. Вот мы и поили его молоком.
– Папа, поехали к ним, посмотрим, а то может его к нам надо взять, полечить, – Наташа уже стащила с вешалки пальто, натянула сапожки.
– Как это к вам?! – возмутилась Надейка. – Ты что, Наташа? Да у Алёшки за все эти годы глаза от счастья засветились, ему жить захотелось. А ты у него Серко хочешь отнять. Нет, не отдам.
– Да ты успокойся, Надейка, никто силой не отнимет зайчишку. А вот Алёшку надо было бы полечить. Я тут одну интересную статейку нашёл с совершенно новым методом лечения. Так что время впустую тянуть нечего, поехали. А то нам с Наташкой ещё со своим хозяйством управляться надо.
Они быстро доехали на машине и увидели, как соседский Жорка копается в замке.
– Вот нахал! – возмутилась Надейка. – Видать захотелось дармовой зайчатинки. Только в нём же одни косточки. Он же клетку украл, и пытался его вытащить, пока я за Алёшкой ездила.
– Да что же ты не сказала мне?! Мы же с твоим Андреем дальние родственниками были, а значит свои мы.
Жорка заметил подъехавшую машину, перепрыгнул через сломанный забор, и скрылся у себя за сараем.
– Вот с таким и говорить не хочется, он как сорняк в огороде – один вред людям от него. Дай-ка ключ, а то от волнения ты его не вставишь.
Они вошли в избу. Наташа моментально оказалась у клетки.
– А где Серко?
– Тише ты. Спит он. Посмотри, как он забавно ушами шевелит. – Алёшка держал зайчишку возле груди.
– Папа! Он загубит зайчика! – Возмущённо зашумела Наташа. – Его в клетку надо! Он же не кошка, которую можно тискать.
– Ты сама-то не шуми резко. Звери не любят этого. А Алёша не знает пока, как надо обращаться с Серко. Вот почитаете вместе с ним книжку и воспитывать вместе будете. – Он обвёл взглядом избу, посмотрел на щель в двери, на присевшую на один бок печь, покачал головой.
– Вот что Надейка, у нас вторая половина дома свободная, поживёте там зиму, а потом видно будет: или там останетесь, или эту ремонтировать будем. Да и ты без работы сейчас, а мне помощники нужны. Официально проведу по штату ветлечебницы, и будешь зарплату получать. А деньги в доме всегда нужны. А тут Дылда вам покоя не даст, он не привык отступать.
Быстро собрали необходимые вещи, погрузили в машину, Алёшку перенесли вместе с клеткой, а тут к ним подбежала соседка из дома напротив.
– Вы поглядите, весь двор у Дылды усыпан пёстрыми перьями – мою хохлатку стащил этот обжора. Да хотя бы на развод оставил её, она же породистая. Так нет, под нож пустил. И родители ему потакают во всех его злодеяниях. И укороту ему нет. Вот злыдень, душегуб вырос.
– Будет ему укорот, будет. Всему своё время. Краешек его пропасти всё тоньше становится. А ты приходи к Надейке, они у нас во второй половине жить будут.
– Ну и правильно. У них изба вот-вот завалится, а вы же родственники, хотя и дальние. Кто же ещё поможет кроме тебя? А я постараюсь за избёнкой присмотреть. Поезжайте с Богом.
У дома Лосевых быстро разгрузили машину. Владимир Иванович переоделся в рабочую одежду и собрался идти к своим зверям.
– Я с вами,– подошла к нему Надейка. – Расскажите мне, что к чему, чтобы знать, с чего начинать. А детям надо уроки готовить. Алёшка отстал намного, догонять надо.
– Будем, будем готовить, тётя Надя. С завтрашнего дня начнём. А сейчас я с вами. А то долго провозитесь. А Алёшка в книжку вклюнулся, его теперь из неё не вытащить, там о зайцах. Очень интересно.
– Надейка, давай договоримся, что будешь звать меня по имени и на «ты». А то это не дело – десять лет сидели за одной партой и нате вам: «Иванович», да ещё и на «вы». Тем более, что мы оказались свояками.
– Хорошо, Володя. Пошли, нечего время тянуть. – Надейка двинулась к выходу. Мимо неё промчалась Наташа.
– Догоняйте, тётя Надя!
– Ишь, егоза, развеселилась! Обрадовалась, что не одна будет в доме, – улыбнулся Владимир Иванович.
Подходя к загону с мелкими животными, Наташа предупредила:
– Разговаривать на посторонние темы здесь нельзя, потому что звери всё, всё понимают и потому начинают злиться.
Работа в четыре руки спорилась и через час они возвращались в дом.
– А где же отец?
– Он с крупными животными. Меня он туда не пускает.
– А какие звери там?
– Наша бурёнка там, лошадь, медведь со сломанной лапой. Он в отдельной клетке. А сегодня лось появился.
–Лось?! – голос у Надежды дрогнул, она остановилась. – Какой лось?
– Да вы что, тётя Надя? Побледнели все. В загоне он. Папа не велит туда ходить.
И тут по двору раздался зычный, какой-то трубный голос: «Уха! Уха!».
Надежда сорвалась с места и в долю секунды оказалась у изгороди, за торой стоял большой, даже можно сказать, могучий красавец лось. Он в упор смотрел на Надежду. Ей показалось, что он сейчас заговорит. Она протянула к нему руку, и лось губами потянулся к ней. Но грозный окрик Владимира: «Назад! Не смей подходить!», остановил движение.
Лось нагнул голову, застучал копытами по снегу.
– Надежда! Немедленно в дом! Там дети одни.
Надейка испугалась, что лось ударит Владимира и потому отчаянно крикнула:
– Уха! У нас всё хорошо! Успокойся! – Она развернулась и побежала к дому. А в мыслях билось, кипело, рвалось наружу: «Это он. Андрей! Это его глаза! Это он звал её Надюха – уха. А она сердилась: «Сам ты Андрюха – уха».
Но зачем, зачем он здесь?! О чём он хочет предупредить? Он же во сне к ней является перед какими-то бедами или неприятностями. А сейчас зачем пришёл наяву? Завтра годовщина – десять лет как он погиб. Владимир нашёл его возле перевернувшейся машины, отвёз в больницу. Но было поздно, большая потеря крови. Он его и хоронил. Первые годы после похорон помогал им с Алёшкой. А злые языки судачили: «Видали, как увивается возле Надейки? Поди, сам его угробил, помог уйти на тот свет, чтобы самому с ней быть».
И она смалодушничала, оттолкнула его от себя. И даже когда с Алёшкой случилась беда, когда он обезножил после купания в проруби, она не впустила Владимира в дом. И только Наташе позволяла приходить к Алёшке.
А сегодня не понимала, почему согласилась поехать к ним в дом. И только сейчас дошло до неё, что это Ухо вёл её. Говорят, что после десяти лет души умерших переселяются на более высшую ступень, отдаляясь от земли. Значит, душа Ухо прилетела проститься с ними?!
Надейка вбежала в дом, прошла в комнату к Алёшке… и вновь столкнулась с взглядом Лося: он прижался к стеклу и смотрел в комнату. А Алёшка встал на колени и тянулся рукой к стеклу. Надейка схватила Алёшку, прижала к себе. Голова Лося исчезла. И разу же послышалась возня в сенцах. В избу вошёл Владимир, устало опустился на стул.
– Ничего не понимаю. Лось вошёл в сенцы и лёг возле двери. Он как будто решил нас охранять. От кого? Кто он? Взгляд Андрея, повадки Андрея. Он буквально затолкал меня в дом. Наташа, завесь окно тёмной шторой. Что ещё должно произойти? Какую беду чувствует Лось?
Во дворе послышался лай собак, мужские голоса:
– Нет никакого Лося. Тебе показалось, Седой. Не нравится мне тут, надо уходить.
– Вот и уходи, а я закончу своё дело, – ответил второй, и в тот же миг заорал, завопил что есть силы: «Ой, кто бьёт меня?! Больно…»
Владимир вышел в сенцы, включил свет: Лося не было на месте, хотя дверь оставалась закрытой. Он открыл её, вышел во двор с охотничьим ружьём. Вокруг стояла тишина, только вдали слышалось поскрипывание, как будто что-то тащили. Этот звук удалялся всё дальше.
Владимир вернулся в дом, закрыл дверь на засов. Уже держась за ручку двери, ведущую в избу, он за спиной услышал какое-то движение и тяжёлый человеческий вздох. С появившимся неизвестно откуда страхом он повернул голову и встретился с взглядом Ухо. Даже в темноте его можно было уловить, различить, запомнить. Неожиданно для себя Владимир произнёс:
– Спасибо, Ухо! Ты помог мне защитить мою семью. Если позволишь, я сделаю предложение Надейке. Так будет спокойнее всем.
Он прошёл в комнату, и как давно решённое, твёрдо произнёс, как приказал:
– Надейка, приготовься, завтра поедем в ЗАГС. Наташа, а ты помоги собраться.
– Хорошо, папа. А ты иди, отдохни немного, а то устал за вечер.
***
Прошло десять лет. В дружной семье ветврача подрастали двойняшки: сын Андрей и дочурка Веруня, названная в честь матери Наташи, первой жены Владимира Ивановича. Надейка была занята по хозяйству и воспитанием детей. Алёша и Наташа после школы поступили в медицинский институт. Только отделения были разные: Наташа закончила отделение семейного доктора, а Алёша ветеринарное отделение. Они оба работали в районном центре. Ещё на третьем курсе они поженились и вот сейчас ждали прибавления. Болезнь Алёши прошла вместе с исчезновением Лося. Ухо больше никому не являлся ни во сне, ни на яву. Видно и вправду душа Андрея прилетала проститься с близкими людьми. В семье его часто вспоминали. И даже имя сына не давало забыть, тем более, что он и внешне, и характером был очень похож на Ухо.
Клетка Серко, появившаяся вместе с Лисонькой, бережно хранилась в семье. Сам Серко долгие годы жил у них и был настоящим королём целого заячьего гарема. Владимир Иванович принёс ему из леса маленькую зайчиху, и у них стало дружно плодиться потомство. Жили они в свободных вольерах и свободно могли покидать их и уходить в лес. В семье Лосевых мясо диких животных не употребляли в пищу. Разведение зайцев было простой забавой, в благодарность Серко, вдохнувшего в больного Алёшку жажду жизни. После смерти Серко исчезли и заячьи вольеры. В семье были другие, людские заботы. А самой главной чертой характера всех членов семьи была ЗАБОТА О СЛАБЫХ.