Колыч.
Короткое в наших местах лето. Вроде начало августа, а настроение осеннее. И листвы опавшей к бордюру надуло… Не люблю осень. А Пушкин любил. Может, и я любил бы, живя в своём имении под Москвой, а не в хрущевской двушке на берегу Оби.
Нет, не любил бы… Осень – старость, безнадега и смерть. Даже надежды на будущую весну не придают оптимизма. Ничего хорошего…
Дверь широко распахнулась, и вместе со сквозняком влетел Вяткин. Как всегда, на выдохе и с куражом.
- Колыч, танцуй! – возопил он.
Гиперактивность Вяткина на юбилейном пятьдесят пятом году, раздражала меня не меньше, чем медлительность юной корректорши Оксаны.
- Чо надо? – процедил я и швырнул окурок в окно. Проследил за траекторией. Попал! Точно на крышу хозяйского «мерина». Значит, день будет неплохой.
- Колычев! Ты же кудесник слова, кружевник фразы… - не унимался Вяткин, что-то добывая в глубоком кармане пиджака. Наконец, он вынул флэшку и вставил её в мой ноутбук. В долю секунды пробежал по клавишам. В последний раз, когда Петрович совершил подобное, мой комп просто сдох от принесенной Вяткиным заразы. Я, было, рванулся вперед, но понял, что опоздал. Из ноутбука полилась ритмическая музыка. Довольно приличная. Потом запел мужчина. Слова показались мне знакомыми. Стоп! Так это же мои слова! «Первая любовь»…
- Петрович! Что это? – я хотел спросить сурово, но не получилось. Песенка, и вправду, была хороша.
- Это твоя дорога к славе, Колыч! – торжественно провозгласил Вяткин. – И миллионы авторских гонорариумов.
- Чего?
- Скорей всего рублей. На зелень тебе рассчитывать рановато, - серьезно ответил Петрович, на секунду задумавшись. - Ну, и где благодарность старому товарищу? Хоть стопочка коньячка за труды где?
- За какие труды? – не понял я.
- А кто твои стихи так удачно в шоу-бизнес пропихнул?
- Ты? А я тебя просил?
- Колыч, не выпендривайся! Пока ты тут геморрой в заднице высиживаешь, Петрович тебе дорогу к славе прорубает. Ведь тебе же понравилось? Понравилось! Это будет стопудовый хитяра! – убежденно проорал Вяткин.- Наливай уже!
Я побрел к сейфу. В принципе, песенка получилась довольно забойная. Хит, может быть, и не получится, но на слух приятно. Еще бы! С таким текстом. Это вам не муси-пуси, походу типа-опа.
- А кто исполняет? – спросил я, закусывая коньяк долькой лимона.
- А ты не узнал? Это же популярная группа «Синдбад-скороход»!
- Мореход, - поправил я.
- Не-а! Именно, скороход! – торжественно заявил Петрович, кивая на пустую рюмку. – Тундра ты, Колычев. Ты телик смотришь? В Интернете бываешь?
- Ну.. – протянул я. Современная музыка меня не торкала, как говорят нынешние. – Может быть, слышал что-то, но…
- А я предвидел! Вот послушай и посмотри. Это их свежий клип, - Вяткин повернул ко мне ноутбук. – Вот этот седой красавец их руководитель. Он же автор музыки и исполнитель всех песен.
- И на мои стихи музыку тоже он написал?
- Естественно! - поморщился Петрович после третьей рюмки. – А зовут его Данила Курень.
- Серьезно? - ухмыльнулся я. – Без балды?
- По паспорту. От рождения Курень. И Данила тоже. Я вас скоро познакомлю.
Клип был типовым. Встретились два одиночества, и развели Шуры-муры прямо на дороге... Пустые хлопоты. Вторая молодость и последняя страсть, когда уже за сорок. Вот только женщина в клипе…Какая-то она…Нежная, что ли? Вроде, ничего выдающегося, однако… Глаза какие-то знакомые. И губы…
- Клип скопируешь? – спросил я у Вяткина.
- Уже! И клип и твой будущий хит.
- Тогда иди, Петрович! У меня работы некончатый край. Статью надо к вечеру сдать.
- Понял-понял, - улыбнулся Вяткин и, прихватив со стола остатки коньяка, ретировался с привычной быстротой.
Я опять включил клип. Хороша, чертовка, хоть и в годах! Вон и морщинки у глаз, как у моей Бони. И почему ты обнимаешь не меня? Почему вы все предпочитаете брутальных альфа-самцов с накачанными на тренажерах бицепсами-трицепсами.
Я почти ненавидел этого Данилу Куреня.
Позвонила Боня.
-Са-ань! Тоську из школы заберешь? – пропела жена. – В час сорок пять, после пятого урока.
- Не вопрос! – ответил я в тон. – Ты задерживаешься?
- Квартальный… - вздохнула Боня.
- Я люблю тебя, - привычно прошептал я.
- А я тебя, - дежурно ответила супруга.
Двадцать четыре года одно и тоже! Боже мой! Двадцать четыре! Через полгода серебряная свадьба… А что изменилось? Ничего! «Я люблю тебя. А я тебя…» Она по-прежнему бухгалтер. Я, как и раньше, корреспондент. Разве, что дети? Антон и Антонина… Антоха лейтенант-пограничник. Тоська в первый класс пошла.
На мониторе Курень обнимал голубоглазую красавицу. По-хозяйски так. Смотрите, мол, и завидуйте. Моё!
Я подошел к зеркалу. Расправил плечи, втянул живот и щеки. М-да… Атлёт! А когда-то был чемпионом республики по дзюдо. Правда, среди юниоров. Зато в институте был чемпионом города по каратэ. Пока его не запретили и не посадили Палыча. Какой мужик был! А вышел калекой. За что человека угробили?
Я повертел перед носом кулаками с набитыми костяшками. Нет, альфа-самец! Случись нам с тобой за самку биться, быть тебе вечно холостым!
Ишь, как меня понесло-то! Биться собрался… Аника-воин! А если честно признаться, женщины – это крепости, которые моё войско обходило стороной. А если и брало, то только те, на чьих башнях был издали виден белый флаг. Разве только моя Боня…
Хватит лирики! Работать надо!
После обеда снова появился Вяткин. С ним пришел звездный Курень. Следом вошла она.
- Данила, - представился певец, и, прежде, чем подать руку, погладил седой ёжик «а-ля Турчинский».
- Александр Иванович, - кивнул я и достойно ответил на могучее рукопожатие. Ненавижу придурков, крепко сжимающих мою ладонь. Так бы и заехал ему с левой.
Женщина все это время не сводила с меня глаз, как будто что-то вспоминая. Наконец, подошла почти вплотную и знакомо улыбнулась.
- Виола. Мануковская, - она почему-то смутилась. – По мужу. А в девичестве Козлова.
Мне показалось, что она на что-то намекает.
- А по батюшке, - зачем-то спросил я.
- Васильевна.
- Дебил ты, Василий Козлов, давший дочери такое имя! – подумал я. Терпеть не могу всех этих Элеонор, Анжелик и Жозефин с обычными русскими фамилиями.
Виола снова вопросительно взглянула на меня. Не зная, что делать я повернулся к Куреню.
Виола.
Это точно он! Саня Колычев. Колыч… И ничуть не изменился. Может, чуточку располнел. Нет! Заматерел! Мужчина. Неужели не узнал? А что я хотела? Двадцать четыре года прошло. Почти четверть века! Но я же помню!...Двадцатое июня восемьдесят седьмого.
У нас был выпускной. Застолье, танцы. На сцене играл ансамбль. Кудлатый белобрысый басист с черными, крашеными усами сразу мне приглянулся. Когда музыканты включили магнитофон и ушли курить, я пригласила его на белый танец.
Это и был Колыч. Потом мы гуляли с ним по ночному городу и забрели в горсад. Там, на скамейке…
В половине четвертого, когда заспанно захрипели петухи, он проводил меня домой.
Я позвонила Сане днем. Мне сказали, что ночью его порезали хулиганы. К Колычу в реанимацию меня не пустили, а через неделю я уехала в Москву, к тетке. Потом завертелось, закружилось… И вот оно! Нахлынуло! Как там, у него в песне? Первая любовь не ржавеет?
Вечером я ждала его у редакции. Саня вышел и, не замечая меня, направился домой.
- Александр Иваныч! – позвала я. – Вас подвезти?
- А давайте! – улыбнулся он. – Вон до того дома. Я там живу.
До розовой пятиэтажки было шагов пятьдесят.
- Может покатаемся? – несмело предложила я.
Саня с любопытством осмотрел салон моего «Хаммера».
- А прокатиться дадите?
- Разумеется! – я пересела на пассажирское сиденье.
- Куда едем? – поинтересовался Колыч. Устроившись за рулем.
- Куда хотите! С вами я готова хоть на край света! – выдохнула я с излишней откровенностью.
- Да? - Саня подозрительно покосился на меня. – И все же, куда?
- Давайте, куда-нибудь за город. Я бы хотела с вами поговорить…
Через час мы заехали в какую-то рощицу на берегу небольшой протоки.
Колыч повернул ключ и вопросительно уставился на меня. Я взяла его за руку и посмотрела в серые, чуть насмешливые глаза. Как тогда…
Около полуночи я тормознула у обшарпанного Саниного подъезда.
- Ну, ты как? – спросил Колыч, поглаживая моё колено. – Жалобы и предложения есть?
- Нет. Все замечательно. Лучше не бывает, - заверила я. – Ты меня не вспомнил?
- Нет, - честно признался он.
- А двадцатое июня восемьдесят седьмого года тебе о чем-то говорит?
- Конечно! Я тогда с женой познакомился. Она с выпускного шла, а к ней какие-то отморозки пристали.
- И ты её спас? – хотела изобразить любопытство, а получилось с издевкой.
- Спас. Вот только финку в бочину заработал.
- А сам-то чего ночью бродил? – мне очень хотелось, чтобы Саня меня вспомнил.
- Да играли мы в одной школе на выпускном, - прищурился Колыч, вспоминая ту ночь.
- И всё?
- И все… Отыграли, выпили и по домам пошли, - махнул он рукой. – Или нет? А! Девчонку какую-то домой проводил. Совсем пацанка, даже целоваться не умела.
- А где ж ей было учиться? – холодно ответила я. – В общем, так, Александр Иванович, то, что сегодня произошло, было случайным недоразумением и больше не повторится. И лучше нам с вами этого не вспоминать.
- Согласен! – чему-то радостно улыбнулся он. Открыл дверь и легко выпрыгнул из машины. – Я уже забыл. Пока!
Колыч, не оглядываясь вошел в подъезд. Он меня уже забыл! Как в тот раз! Вот гад!
Колыч.
Никогда не понимал баб! Приехала, отдалась, а потом « лучше нам этого не вспоминать». Идиотка какая-то! Целый день на меня зыркала, как кошка на вискас, а потом почти на хрен послала. Чего добивалась? А про двадцатое июня зачем спрашивала?
Дура озабоченная!
Я поднялся к себе. Нашарил в холодильнике кусок квёлой колбасы и полпакета кефира.
Позвонила Боня.
- Са-ань! Ты где мотаешься?
- На рандеву ездил. С одной богатой блондинкой,- вздохнул я.
- И как?
- Не жаловалась.
- Трепло! Я Тоську к матери увезла. Приезжай! Или, давай, я к тебе? – предложила Боня.
- Лучше я приеду. У меня тут конь не валялся, и жрать нечего.
- Са-ань! А, может, уже насовсем? Хватит дурить, а? От детей стыдно…
- Приеду – обсудим, - неопределенно ответил я, чувствуя, как радостно заколотилось сердце.
- Я люблю тебя! – прошептала Боня.
- А я тебя! Очень! Ты у меня лучше всех!
Я схватил давно приготовленный баул с бельишком и набрал номер такси.
Нет! Первая любовь не ржавеет!