На развилке дорог неподалеку от Нортсвича берет свое начало тоненькая неуверенная тропка, вытоптанная непонятно кем и ведущая к Лисьему Холму. Холм этот со старинных времен зовется Лисьим, хотя никаких лис там отродясь не видели. Вокруг всегда тихо и тревожно, высокие сочные травы стоят стеной, и ни птичья трель, ни жужжание насекомых никогда не раздаются в здешних местах.
Таковы окрестности и сам холм – зловещий, словно затаивший обиду на весь мир. Народ туда не ходит, ибо бездонные норы, что во множестве виднеются на склонах, выглядят через чур угрожающе, и некоторым особо впечатлительным путникам напоминая пустые глазницы, навеки лишенные глаз...
Кларк Браун ни за что не сунулся бы туда и при свете дня, чего уж там говорить о вечерней поре, да еще когда сырой туман стеной встает со всех сторон. Однако случай распорядился по-другому.
Браун выгуливал своего пса по кличке Корсар каждое утро и вечер, выходя с ним за черту города и прогуливаясь вдоль ухоженных полей. В ту вечернюю прогулку они забрели слишком далеко, и внезапно сгустившийся туман спутал все карты – дорога, по которой шли Браун и его пес, вдруг стала сужаться и превратилась в тропинку, после чего стало ясно, что они сбились с пути. Браун тут же решил повернуть назад, освещая себе путь благоразумно прихваченным фонариком, однако его пес, который всю дорогу вел себя как-то странно, внезапно навострил уши и глухо зарычал. Еще секунда – и вот уже его силуэт скрылся в тумане, подобно камню, брошенному в мутный пруд. Напрасно Браун свистел и звал пса по имени, умоляя его вернуться. Ответом было лишь глухое рычание за стеной тумана.
Любовь к питомцу толкала Брауна вперед, в неизвестность, хотя разум и советовал повернуть в сторону города. Какое-то время он колебался, но потом все же принял решение и быстрым шагом двинулся вслед за собакой, освещая себе путь фонариком, хоть и слабо, но помогавшим ориентироваться в темноте. Где-то впереди по-прежнему рычал Корсар, и Браун не переставал окликать его, в надежде что пес одумается и вернется.
Подвывание и рык вдруг донеслись откуда-то справа, и Кларк Браун уже готов был повернуть туда, как вдруг слева раздались сходные звуки. Он замер в удивлении, водя фонариком из стороны в сторону и прислушиваясь. Действительно, впереди было два источника рычания, звучавшего из тумана с разных сторон. Браун вынужден был выбирать, куда следовать дальше, не в силах различить, где же раздается голос именно его собаки – туманная пелена странным образом коверкала каждый звук.
Поколебавшись некоторое время, он все же двинулся налево, тем более что и тропа вела в ту же сторону. Так он и брел по ней, периодически выкрикивая имя своего любимца. Вскоре впереди замаячили несколько размытых темных пятен, и, сделав еще пару шагов по тропе, Кларк Браун к собственному ужасу и удивлению оказался перед Лисьим Холмом – темные пятна являлись провалами жутких нор на его склоне.
То, что он оказался в таком зловещем месте, да еще в темноте, да еще в тумане, испугало и поразило Брауна до глубины души. Некоторое время он стоял в нерешительности, не зная, что и предпринять. Однако вскоре из глубины холма донеслось тихое рычание, и Браун решил, что его неразумный пес забрался в широкую темную нору, видневшуюся у подножия. Это испугало его еще сильнее, однако любовь к питомцу вновь пересилила суеверный ужас. Он все же подошел к холму и посветил фонарем в глубину норы, из которой доносились звуки. По её сырым земляным стенам стекала вода, а узловатые корни зловещей сетью прикрывали вход.
Браун долго стоял там и звал Корсара, умоляя выбраться наружу и не мучить больше своего хозяина, сулил ему роскошные угощения, но все было тщетно. Из темноты доносился лишь глухой рык, который, к тому же, начал медленно удаляться. На какую-то секунду в душу Брауна даже закралось сомнение, а действительно ли это его пес рычит там во тьме? Но он всё же убедил себя, что так оно и есть, и, так как ничего другого не оставалось, полез в нору, встав на четвереньки – благо, она была для этого достаточно широка. Браун не мог держать фонарик так, чтобы светить в даль, и потому полз почти вслепую, то и дело натыкаясь на свисающие корни. Вокруг было сыро и грязно, однако на грязи Браун не замечал собачьих следов – видимо, она была столь жидкой, что не могла долго хранить отпечатки. Между тем, по бокам этого подземного хода вскоре стали попадаться остатки старинной кирпичной кладки с пугающими узорами, а еще через какое-то время земляной пол сменился выложенным каменной плиткой. Это было удивительно и невероятно, но Брауну некогда было размышлять над подобными вещами – им все больше и больше овладевало чувство раскаяния в том, что он очертя голову полез в нору на Лисьем Холме. В его мозгу, скованном всё возрастающим страхом, крутился отрывок старой песенки, повествовавшей о том, как не в меру любопытный мальчик забрался в нору, вырытую гоблинами. Исход песни был весьма безрадостным…
Внезапно, стихшее было вдали рычание раздалось совсем близко, и в нос Брауну ударила волна замогильной вони. Он вдруг с ужасом осознал, что в этих звуках нет ничего общего с тем рычанием, что издавал его любимец Корсар. Браун замер и трясущимися руками направил фонарик вперед – дрожащий луч света выхватил из мрака маленькую сгорбленную фигуру со злобно полыхающими глазками. Тут же свет моргнул, сделался совсем тусклым и потух – батарея села. Кларк Браун ощутил всю безысходность своего положения. Глубоко под землей, в смрадной норе, наедине с уродливым карликом из детских страшилок…
Он понял свою ошибку. Звуки, которые издавало это потустороннее существо, в тумане он перепутал с рычанием собственного пса, и двинулся по ложному следу навстречу ужасу.
Собрав последние силы, Браун начал пятиться к выходу, но существо двигалось вслед за ним – он отчетливо слышал это. Затем, в полной темноте, тварь издала протяжное шипение, точно готовясь к прыжку. Браун не выдержал и закричал, и его полный ужаса вопль пронесся над Лисьим Холмом, собирая на нечестивый пир его кошмарных обитателей…
Наутро пес Брауна, Корсар, благополучно вернулся домой. О его хозяине больше никогда не слышали.