Хлопнула входная дверь, и каблучки в ритме тарантеллы застучали по лестнице, быстро-быстро, с пятого до первого и только на улице переключились на ровное постукивание метронома.
Лето перевалило за свою середину, жара могла резко смениться внезапно налетевшим холодным ветром, который в свою очередь мог принести неизвестно откуда взявшиеся тучи из гнилого угла, как говорила в детстве мама. День не обещал быть жарким, да и хорошо бы. Голова и так трещит, не хватало еще и солнечного удара.
Марина шла по улице спокойной уверенной походкой женщины, которая многого достигла в своей жизни, возможно, делала ошибки, но не укоряла бесконечно себя за это. Ей пришлось в жизни много учиться, а потом не с меньшим удовольствием учить. Отдавать и радоваться, что эти знания прорастают и не лежат бесполезно брошенными зернами на бесплодной почве.
И как-то уравновешивалось смятение в душе. И что такое с ней было? Она и сама не могла объяснить себе. Ведь они все давно решили. Уже сдано куча анализов, исхожено кривыми и прямыми улицами ее маленького городка множество километров, высижено в душных больничных коридорах и бесчисленных очередях, подписано и заверено десяток подписей, издергано нервов на… На сколько - невозможно сказать. Что происходит?
А началось это совсем недавно… На прошлой неделе, она точно помнит. Пошла относить документы и попала в день, когда нет приема посетителей. Ну и что, казалось бы? На следующий день пришла, нет бланков и надо все равно ждать начальника службы, потеряно еще несколько дней. Вот тут и стали просачиваться в голову разные мысли. А может это не просто так? Ну, за что не возьмись, мелочи казалось бы, а все время палки в колеса. Может это знак судьбы? Или это просто сдают нервы от трехмесячной волокиты с документами? Но, стараясь не думать о такой бредятине, Марина пыталась жить в прежнем ритме жизни, а она как назло лезла и лезла в голову, словно противный и надоедливый писк ночного комара. И дома тоже стало все раздражать. Ну, если не все, то очень многое.
И вот настал понедельник. Утро было самое обычное. Для всех, но не для нее. Сегодня был очень важный день, для них важный день. Она еще вчера обмолвилась, что очень волнуется, на что услышала от своего избранника:
- А я нисколько.
Почему?
- Почему?? Как же так? – от неожиданности, от возмущения у нее даже охрип голос.
Попробуйте швырнуть комара. Ну, у кого получиться? Вес не тот. Оно и понятно, а тут слово, одно слово весом с комариное крылышко упало, и весы перевесили в сторону безумия какого-то.
В душе медленно начала плавиться лава, она распаляла мысли, и они становились одна горячее другой. С силой ворочались тяжелые камни-слова и вот они уже, как страшный сель понеслись, не останавливаясь и ничего не видя, сокрушая хрупкие мостики их отношений. Выплеснув всю жгучую горечь, огнем опалившую сознание близкого человека, взорвав свой постоянно действующий вулкан обид и непониманий, в который раз потопив его душу в черном омуте злости и упрямства, она с трудом перевела дух.
На нее смотрели глаза цвета зимнего моря. И холодом от них веяло. Да нет… Опять показалось.
- Не начинай, - прозвучало как-то буднично и спокойно. Словно не было сейчас словесного урагана.
И все. Да уж все закончилось…
- Пойду я с нашим страдальцем погуляю, а то загрызет он нас когда-нибудь от обиды. Или утопит от нетерпения, - с внезапно появившейся улыбкой сказал он.
Ну откуда в нем столько спокойствия? Она нервно теребила кончики своих волос, понимая, что в сотый раз неправа.
В голове гулко стучало, и поверх этого стука-звона слышались слова.
- Ну, нельзя так поступать с тем, кто тебе близок и дорог. А что тебе хотелось? Чтобы он так же нервничал? И был бы уже сумасшедший дом в квадрате, а не семья.
Кто это говорил с ней? Может это ее здравомыслие, может совесть?
Семья… Без детей это не семья. Вот как у военных. Переезжает на новое место службы один офицер с женой, а переезжает уже с детьми – так и пишется – с семьей. Да ведь у обычных гражданских людей мало чем отличается понимание семьи. Конечно семья – это не только дети, это и общие мысли, общие дела, общее понимание вещей, пусть разное иногда мнение, но возможность пойти на компромисс.
Семья – это множество маленьких и больших общих привычек и понимание с полуслова. Это общие боль и радость, победы и поражения, это принятие любимого такого, какой он есть и помощь, если он идет вперед, совершенствуя себя. И, конечно, еще многое, и это все возможно между двумя любящими людьми, вот только без ребенка она все равно - семья не полная…
Они оба это понимали.
… Дорога шла вдоль старого забора. И по детскому смеху, по знакомым нам с детства горкам и песочницам, яркими пятнами просвечивающими сквозь прорези в заборе, можно было понять, что это детский садик. За забором что-то громко хрустнуло, Марина повернула голову и увидела маленькую девчушку, улыбающуюся во весь рот. На ней была беленькая шапочка, сдвинутая на затылок и бледно-розовая курточка. Малышка старалась идти вровень с ней и продолжала улыбаться, чем невольно тоже вызывала ответную улыбку. Но вот длинная преграда закончилась. Марина вошла в калитку и замедлила шаги и хорошо, что сделала это, потому, что едва не наткнулась на девчушку, которая проворно выскочила из-за куста.
- А ты кто? – не смущаясь, спросила девочка и протянула к ней руку. Медленно, крохотными шажками продвигаясь к Марине, она все держала вытянутую вперед ручку, пока не подошла вплотную. А затем несмело спросила:
- Можно?
Марина совсем растерялась. Малышка смотрела на нее глазами, в которых улыбалось весеннее небо и солнечные зайчики, проскакав по ее бледным щечкам, оставили на них свои золотые следы.
- Что можно? Ты что хотела? – спросила она, и присела рядом с ней на корточки.
- Пуговки потрогать можно?
Она вдруг перестала улыбаться и отскочила от Марины.
- Ты чего ко взрослым-то опять пристаешь? А? Я сколько раз тебе говорила-то, не подходи без нужды, не надоедай никому! Вы кто? – громкий голос за спиной заставил и Марину быстро подняться и повернуться. На нее смотрела сердитого вида и неопределенного возраста полная женщина.
- Я… Мне заведующая нужна. Вам ведь нужен музыкальный работник, - несмело произнесла Марина.
Она обернулась и поискала глазами девочку, та спряталась в кустах, но весенние кустики плохо скрывали ее розовую одежку, да еще колючие ветки грозили порвать рукава. Марина поняла, что тучи сгущаются над бедной ее головой и постаралась прикрыть ее от глаз сердитой воспитательницы. Но, к сожалению, ничто не укрылось от глаз этой надсмотрщицы, так про себя назвала ее Марина.
- Да что же это такое! Куда тебя понесло-то, окаянную такую! Что на тебя одну государство должно деньги давать, а на других и не надобно, да? Порвешь куртку, новой не жди, сама будешь зашивать. Иди сюда!
Малышка затаив дыхание следила за тем, как воспитательница тяжело переваливаясь с боку на бок, пробиралась к ней через кусты, и до последнего надеясь, что ее не смогут достать. И в тот момент, когда полная рука все же пробралась и почти схватила ее, она рванулась и все услышали треск ткани. Розовой клок остался висеть на ветке, словно новогодняя игрушка на облезшей елке.
- И что это за ребенок такой! Никакого сладу с ней нет, - ворчала женщина, вылезая из кустов.
- Да она же ничего такого не сделала, за что вы так на нее?
Удивление Марины смешивалось с негодованием. Как же можно, за что?
- Чего пристает? – уже более миролюбиво ответила она.
- Да никто и не приставал…
Отряхнувшись, поохав немного, женщина пошла не оглядываясь. Потом все же повернулась и окликнула стоящую и не знающую, что ей делать Марину.
- Ну, чего стоишь? Пошли уже. Ты запомни сразу. Здесь особо-то расслабляться нельзя. И сюсюкать тоже нельзя. Не заласканные они – это точно, нелюбимые, некому их любить-то было особо. Приютские дети, одно слово, недолюбы. О-хо-хошеньки-хо-хооо…
Недолюбы… Марина надолго запомнила это слово, на всю жизнь. А Галина Григорьевна на поверку оказалась чудной женщиной, настоящей мамой для них для всех, кого жизнь выбросила на улицу, оставила в роддоме, лишила прав, для всех недолюбов. И они, вырастая, возвращались назад, работали вместе или просто приходили к ней, уже старенькой, помогали, чем могли и просто радовали тем, что выросли людьми, растили деток, помнили свой дом и ее тоже…
Длинная узорчатая ограда какого-то административного здания закончилась, и Марина, наконец-то, свернула в знакомый переулок. Совсем рядом кипела жизнь, а здесь, на этой тихой улочке, словно время вернулось на три десятилетия назад. Стояли старые машины из ее детства, маленькие полисаднички засаженные кустами золотых шаров и сирени. Она прошла пару домов и подошла к массивному крыльцу большого здания. Огромная ручка была под стать двери, которая с трудом открывалась. Поднявшись на второй этаж, Марина прошла по коридору и остановилась у входа в 205 кабинет.
- Да что же это такое, - прошептала она сама себе.
На дверях черным по белому было прописано, что у всех с 13 до 14 часов обед. Марина устало присела на покосившееся кресло, предварительно тронув его в большой надежде, что оно не развалится. Минут через пять вдоль коридора послышались торопливые шаги. К ней подошел молодой человек и присел рядом.
- Вы тоже сюда? – с надеждой, что женщина сидит в ожидании в другой кабинет, спросил он.
Она кивнула. Разговаривать не хотелось. Напряжение снова стало накатывать, а ей было уже невмоготу терпеть его.
- А, может, вы пропустите меня? Мне только сдать и все…
- Да мне тоже только сдать.
- Долго собирали? Ну, в смысле, документы…
Марина угукнула без желания продолжать разговор. Мужчина же напротив, явно хотел поговорить и, не замечая Марининого молчания, продолжал.
- А мы одного забрали, представляете, а он помнит своего братика. Помнит, как кормил его, как укрывал. А они с опеки приехали, так там батя лежит в луже, в блевотине, скотина такая, а малые попками примерзли к полу. Так наш помнит, как братика грел, тряпками какими-то укрывал. Так мы решили и второго забрать. Вот подумали с женой и решили. Вот где трое, там и четвертому место найдем.
- Ск… Сколько? – Марина аж воздухом поперхнулась.
- Чего? – не понял парень.
- Сколько у вас детей? – опешивши, спросила Марина.
- Дак, своих двое. Старшему Илюшке почти три и дочке десять месяцев. Так и вот пацану этому два и десять, как двойняшки почти. И малому тоже десять, почти опять близнецы! Вот мы и переживаем, вдруг, кто другой захочет его забрать. Жена, конечно, пока не работает, но потом пойдет.
- Не страшно?
- А чего бояться-то? Не боись, нормально все будет. Дети – они ж, как огурцы. Чем польешь, такие и вырастут. Будем любить, и вырастут мужики нормальные.
Марина смотрела на этого молодого парня, которому было всего где-то лет двадцать пять, и не просто восхищалась. Она понимала, что он все воспринимает совершенно правильно, и не видит никакого подвига в своем поступке, а лишь нормальное желание воспитывать детей и им свою дарить любовь.
А действительно, чего бояться? Надо только любить…
Неожиданно дверь в кабинет открылась, Марина с улыбкой кивнула неожиданному своему знакомому и шагнула вперед.
Войдя в кабинет, она поздоровалась, присела на стул, и , счастливо улыбнувшись, положила на стол незнакомой женщине пакет документов для усыновление своего ребенка.