– Циль, я люблю тебя!! – срывающимся голосом кричала Либинхёр, падая на колени и протягивая вверх тонкие руки. В её глазах дребезжал ослепительный блеск, но это не были слёзы досады или ревности. Она просто очень переживала – и не скрывала этого.
– Но это меня ни к чему не обязывает, – с едва заметной улыбкой ответил Циль. Он понимал, что Либинхёр не обидится. И когда он это говорил, в его взгляде читалась неподдельная доброта, которая была в нём всегда и которая никогда его не покидала.
Циль встал и, отвернувшись, стал нервно ходить вперёд и назад. Он не оглядывался на Либинхёр, но понимал, что она чувствует. Как Циль ни старался быть с ней обходительным, это был всего лишь большой ребёнок. Добрый, чуткий, но такой непонятливый, не желающий познать жизнь...
– Ещё как обязывает!! – закричала Либинхёр, кидаясь Цилю на плечи. – Планета гибнет, ты это понимаешь? Острова находят друг на друга, ураганы проходят повсюду! Циль, как тебе не жалко!! – и Либинхёр снова упала на колени, и в её глазах светился всё тот же светлый блеск.
Циль вздохнул. Ну вот, опять эти скандалы... А впрочем, она права. Действительно, что ему стоит снова подойти к ней, взять за руку, погладить по волосам? Ничего, а если он этого не сделает, то может произойти настоящая беда…
Прикоснувшись к своим белым волосам, Циль задумался и попытался сосредоточиться. В таком состоянии ему больше всего было нужно побыть одному, отвлечься от посторонних мыслей, успокоиться. Раздражение ещё никому не помогало… А рядом стояла Либинхёр и всё увещевала, взывала к Цилю, умоляя его скорее с ней помириться и вернуться к своей планете. Немного подумав, Циль всё-таки решился прекратить эту сцену и обернулся назад.
– Либинхёр, дай мне пять минут побыть одному, – произнёс Циль. – И я приду.
Хранительница ничего не ответила. Её молчание было знаком согласия.
Циль понял её без слов. Да и мудрено ли не понимать существо, с которым ты уже несколько миллиардов лет... И Циль ушёл по своему особому, одному ему известному, пути в своё место уединения. Да, он обязательно придёт и вернётся. Но всё-таки, как же надоели эти нервические вспышки!
Циль ушёл по знакомому и любимому им пути, и мерцающая планета, оберегаемая светом Либинхёр, недавнее пространство вокруг хранимого ими шара, своеобразный дом, который не имеет никаких видимых признаков и который можно только чувствовать, – всё это осталось позади. Циль дошёл до конца тропы и уселся в свой любимый уголок, откуда были видны самые яркие созвездия. Как жаль, что он не может провести здесь больше времени. Впрочем, он приходит сюда не в последний раз... "У меня впереди целая вечность, – подумал Циль. – Я ещё не раз приду сюда полюбоваться на Кассиопею и Орион. Куда мне торопиться? Вот сейчас отдохну немного, а потом опять помирюсь с Либинхёр. И тогда буду хоть сотни лет сидеть и смотреть на звёзды. Главное, чтобы мы были дружны, а всё остальное – это так, пустяки".
Кассиопея сияла далёким загадочным светом, а вокруг было тепло и уютно. Где-то далеко пролетали шустрые и невзрачные глыбы – метеориты, но они не могли нарушить этого молчаливого покоя. То справа, то слева, то где-то внизу то и дело возникало приятное слабое свечение, и Циль молча наслаждался этим прекрасным зрелищем. На его глазах рождались сверхновые и гасли жёлтые карлики, и всё было наполнено ощущением грустной, но невероятно безбрежной и светлой, гармонии.
Заглядевшись на звёзды, Циль не заметил, как вновь погрузился в тонкую пелену своих воспоминаний. Он вообще очень часто думал о своей жизни, размышлял, счастлив ли он, будучи полубогом. И среди всех его воспоминаний на первый план теперь выступило самое важное, то, которое и дало начало его сегодняшнему существованию.
Циль вспоминал, как миллиарды лет назад боги свели его с Либинхёр. Такие, как Циль, вообще по своему существу не должны бессмысленно скитаться по созвездиям и галактикам; и вот ему предложили выбрать из нескольких нитей судьбы одну-единственную. Циль мог выбрать совсем другие пути, но он был совсем не против соединить свою жизнь с Либинхёр. Ещё тогда он немало слышал о ней, и, если даже он и не представлял её своим идеалом, то уж точно знал, что с ней ему не будет плохо. И он согласился стать Хранителем, согласился оберегать один из мириад оплотов жизни в бесконечной Вселенной. Для поддержания благополучия на планете было необходимо только одно – хорошо ладить со своей Хранительницей.
Этот процесс поддержания жизни нельзя было назвать мистическим, необъяснимым и непостижимым. Дело в том, что Циль и Либинхёр, будучи в хороших отношениях, словно создавали вокруг планеты особую атмосферу. Эта атмосфера неведомым для всех живущих на планете организмов образом поддерживала их среду обитания; при этом сами организмы были абсолютно свободны, и отношения между Цилем и Либинхёр никак не влияли на их характеры и склонности. Хранители поддерживали только саму планету, но и этого было очень и очень немало.
Циль вспоминал, как он впервые увидел Либинхёр. Тогда он был ещё не такой, как сейчас, да и она была не такая. Но Циль всё равно очень скоро понял, что он никогда не будет относиться к своей Хранительнице с той любовью, которой он давно желал и ждал. Циль любил Либинхёр, но любил её нежной отеческой любовью. Он заботился о ней, как о своей дочери, а Либинхёр отвечала ему взаимностью и относилась к нему, как к заботливому покровителю. Эти отношения не помешали им стать полноправными Хранителями; но Цилю было зачастую слишком сложно с Либинхёр, и тогда они ссорились, расходились, а поддерживаемая ими жизнь ускользала из их рук. Они не справлялись со своим долгом Хранителей.
Причиной этого было то, что Либинхёр очень часто устраивала нервные истерики, скандалы, причём начинала взрываться буквально на ровном месте. Сначала Циль долго не мог понять эту особенность и тоже злился в ответ; но потом он, наконец, постиг сущность своей Хранительницы. Либинхёр не была безумной, но в ней с самого рождения заключался странный мир, своеобразная призма, через которую Либинхёр смотрела на всё вокруг. У неё были свои, очень странные для других, мысли, но именно этим миром она жила – и именно он дарил ей такие бурные переживания. И при всех своих бесконечных выступлениях Либинхёр никогда ни в чём не была виновата. Она хранила в себе чистую и пылкую душу, она всегда была искренна и невинна, и эта чистота проявлялась в ней с удивительной глубиной и была достойна восхищения... Но Циль понимал, что Либинхёр – это большой ребёнок, живущий в полноценном мире своих рамок и правил и абсолютно не понимающий чувств других. Именно поэтому полубогу зачастую было очень тяжело со своей Хранительницей.
Впрочем, именно благодаря этим детским чертам Циль и любил Либинхёр. Он не смог бы вынести истеричного манипулирования собой, но Либинхёр никогда не пыталась управлять Цилем ради своих прихотей, вить из него верёвки – она просто не обладала такой корыстной хитростью. Она всего лишь жила своим миром, и Циль молчаливо принимал его и любил, изо всех сил стараясь не мешать и не ранить свою Хранительницу. А Либинхёр никогда не обижалась на его возражения и никогда его не упрекала. В отношениях Хранителя и Хранительницы было много непонимания, но совсем не было боли. Они принимали друг друга такими, какие они есть, и будто молчаливо соглашались друг с другом.
Циль вспоминал и вспоминал, но при этом он ощутимо чувствовал, что время не ждёт. Надо было уже скорее возвращаться к Хранительнице, скорее возрождать особую атмосферу вокруг их планеты. Странно, но он уже забывал, из-за чего они с ней поссорились. И Цилю это было уже неважно. Полубог поднялся на ноги, поправил свои белые волосы, уложенные в высокую причёску, и его красивое лицо с выразительными и мужественными чертами озарилось трогательной улыбкой.
Когда Циль вернулся в своё обиталище, Либинхёр сосредоточенно наблюдала за планетой, которая уже едва ли не бушевала. Она напряжённо и нервно вглядывалась в голубую гладь охраняемого ею шара и неизбежно понимала, что с каждым мгновением планете становилось всё хуже. Впрочем, в том измерении, где существовали Циль и Либинхёр, время тянулось относительно. То, что было для них мгновением, на их планете было целым десятилетием...
– Либинхёр!! – раздалось где-то рядом, не так близко, но и не очень далеко.
– Циль!!! – взвизгнула Либинхёр и с широкой улыбкой обернулась к Хранителю. Её глаза горели, и всё лицо выражало неудержимую радость.
– Либинхёр! – ещё раз повторил полубог. Хранительница быстро побежала и кинулась в его объятия, а он с улыбкой прижал её к своей груди и стал гладить её коричневые, с лёгким бордовым оттенком, неровные жжёные волосы.
Либинхёр вся сияла счастьем; она была бесконечно рада всему, что произошло, и ей больше ничего не хотелось – ей хотелось только, чтобы так было всегда. И ещё она думала о том, как всё-таки её любит её Хранитель Циль. Либинхёр ощущала благодать и бесконечное тепло, она восхищалась и таяла. И, чувствуя, как её сердце наполняется блаженством, она всё крепче и крепче прижималась к Цилю.
Циль же, обнимая Либинхёр, тоже чувствовал бесконечную любовь к своей Хранительнице и тоже радовался вместе с ней. Но вместе с тем его глаза были открыты. Циль прижимал к себе любимое существо – и одновременно вглядывался в далёкое звёздное небо с мириадами галактик и планет, и его мысли уносились куда-то вперёд, в неизведанное, но манящее будущее. Полубог тихо любовался просторным миром, раскинувшимся перед ним, и верил, что когда-то он всё таки продолжит свои странствия. И когда-нибудь он обязательно найдёт ту, которую полюбит совсем по-другому, ту, с которой весь мир для него будет заключаться только в её глазах. Ту, рядом с которой он и сам станет чем-то другим, чем-то выше и совершеннее. Но Циль понимал, что даже тогда он будет скучать по Либинхёр. Всё-таки, он её очень полюбил…
Либинхёр веселилась и полностью предавалась чувству блаженства, разлившемуся в её душе. Циль с нежной улыбкой смотрел на её жжёные волосы и чувствовал небольшой холодок, исходивший от её медного браслета в тон платью.
А планета двух Хранителей снова возвращалась к своему благоденствию, которое пошатнулось, но всё-таки не успело уйти в небытие. Стихии – едва заметно, но упорно и послушно – начали покоряться тёплой атмосфере, убаюкивающей их бурливые, всё разрушающие начала. Под огромным небом, над пустотой, уходящей в бесконечность, при свете Кассиопеи и Ориона торжествовала жизнь, бесконечная и неуловимая, единственно существующая – и сама не подозревающая о том, как она прекрасна и таинственна.