Случайная встреча с Шукшиным

Владимир Бахмутов
  В пору взросления судьба уготовила мне встречу, которая повлияла на всю оставшуюся жизнь. В крайнем случае, мне представляется, что без этой встречи я мог бы стать совсем другим человеком. Очень много в нашей жизни зависит от случайностей. А когда начинаешь задумываться о них серьёзно, приходят отчего-то очень несуразные мысли – случайности-то могут быть и не случайны! Возможно, кто-то руководит и направляет нами в жизни?!. Но это я уж совсем далеко забираться начал в своих размышлениях, тем более что от «первичности материи» пока отходить не собираюсь…

  Так или иначе, но в начале моей жизни, в 1971 году, осенью, я встретился с В.М.Шукшиным. Вернее сказать, просто видел Василия Макаровича. Произошло это очень буднично. Был я в том году студентом четвёртого курса геодезического института, и человеком, удачно отработавшим преддипломную практику на необъятных просторах холодных российских окраин. Труд по освоению безбрежных просторов тундры был не лёгким, за него я получил приличную денежную компенсацию. И видно, проснулся во мне предок – золотоискатель сибиряк, после удачного сезона наматывающий на ноги бархатные портянки. Уговорил я свою подругу (с тех пор верную жену)  и  предложил несколько дней осени провести на берегу Чёрного моря. Подруга, на удивление, согласилась. В один из дней отдыха, уставшие от купаний в солёной воде, от походов по подвалам Массандры и прочим достопримечательностям Ялты, решили мы сделать прогулку по морю, тем более что нас обещали отвезти на теплоходе так далеко, что «берегов не будет видно».

  Проходя по нижней палубе, моя  подруга обратила внимание на мужчину средних лет, одиноко стоявшего у перил ограждения.
  - Ты знаешь, кто это? – почти полушёпотом спросила моя подруга, когда мы прошли мимо мужчины.
  - Нет, - с безразличием ответил я,  торопившийся занять удобные места на верхней палубе. Но на одиноко стоящего человека всё же посмотрел.
  Опершись на перила, стоял мужчина годами ближе к сорока, не полный, не высокий, со скуластым лицом, которое напомнило мне что-то родное, сибирское. Но как я не силился, отыскать в уголках своей памяти человека, напомнившего мне малую родину, не мог. Кстати, мужчина этот всё время прогулки так и простоял на одном месте, пристально вглядываясь в морские волны, а когда подали трап, быстрой походкой направился в сторону города.
  - Это же твой земляк, - продолжила подруга, когда нам, наконец, удалось занять удобные места на верхней палубе. – Неужели ты не знаешь? Василий Шукшин!
  - А он что, знаменит? – как-то даже обиделся я, понимая, что вновь начинаются намёки на мою деревенскую неосведомлённость. В те времена мне действительно было  трудно угнаться за городскими сверстниками – ведь и телевизор-то я первый раз увидел, когда поехал поступать в институт. Они же, городские девчонки, все последние кинофильмы просматривали, всех артистов знали наперечёт.
  - Да ты что! Ведь это же он снял фильм «Живёт такой парень», - и пошла, и пошла воспитывать меня моя невеста. Пришлось терпеть.

  Вернувшись в Новосибирск, я засел в библиотеку, слова подруги – «это твой земляк», меня задели. Перечитал всё, что было к тому времени опубликовано Шукшиным и о нём. И  чем больше я читал его рассказов, интервью, киноповестей, я чувствовал, что душой прирастаю к этому человеку, что мы единомышленники! Как-то вот так, сразу, стал этот, незнакомый до поры человек, мне понятен и дорог.  Мне захотелось чего-то достичь, научиться мыслить и работать по-шукшински. И как казалось просто это вначале, так, погружаясь в серьезность писательской работы, я стал понимать, что взваливаю на плечи ношу посильную только избранным. Но тем и сладостен любой труд, что, сумев его выполнить, появляется уважение к себе. Не себялюбие, а вера в себя, уверенность, что сделанное не предел. С прочтением каждой новой книги Шукшина, во мне крепла уверенность, что и я смогу  рассказать о моих земляках просто и доходчиво, неторопливо и образно, как это делает мой земляк. И главное: я почерпнул у Шукшина замечательное качество и стараюсь его придерживаться до сих пор: не балаболить о своих намерениях, работать до пота, верить в успех, и до поры молчать о своих удачах.
 
   Я был поражён работоспособностью Василия Макаровича, и какие-то разговоры про его беспробудную пьянку, для меня были просто нелепы. Он очень торопился: «Сплю с зажатыми кулаками, могу треснуть от напряжения», - писал он о себе. И  не раз задумывался я: «Зачем уж так-то было растрачивать себя?» Жил бы как все, как депутаты наши лощёные, например – говорит такой о народе, а в глазах ни живинки, плутоватые глаза так и бегают.

  Известие о смерти Василия Макаровича застало меня в безбрежных просторах Таймыра. Долго не мог понять – конец это для меня или пора уже становиться на ноги самостоятельно. К тому времени я уже как-то свыкся с мыслью,  что вот поскитаюсь ещё немного по просторам родины, наберусь жизненного материала и сяду писать рассказы и повести – и первое же свое произведение повезу к знаменитому земляку. Жизнь рассудила иначе – со смертью Шукшина, я почувствовал, что осиротел. Да разве только один я осиротел – страна потеряла большого писателя! Разве кто-то ещё может вот так ясно и выразительно говорить: «Бывает летом пора: полынь пахнет так, что сдуреть можно. Особенно почему-то ночами. Луна светит, тихо… Неспокойно на душе, томительно. И думается в такие огромные, светлые ядовитые ночи вольно, дерзко сладко. Это даже - не думается, что-то другое: чудится, ждётся что ли. Притаишься где-нибудь на задах огородов, в лопухах, - сердце замирает от необъяснимой, тайной радости. Жалко, мало у нас в жизни таких ночей. Они помнятся».
 
  В память о Шукшине люди стали в день его рождения собираться на его малой родине. Стал приезжать на гору Пикет и я, да в огромной толпе народа задумываться о прожитом годе, о планах на будущее, о жизни вообще. Василий Макарович говорил, что не нужно «шлёпать многозначительно губами», что в каждом из нас должно быть что-то от настоящего, вот этим, поиском настоящего, я и проверяю себя всегда, своих друзей проверяю, стараясь не уходить от намеченных когда-то истин.  Не всегда это удавалось. В рассказе «Обида», герой Шукшина выступил против подхалимства и угодничества. «Что за странное желание угодить продавцу, чиновнику, хамоватому начальству?! Угодить, во что бы то ни стало! Ведь сами расплодили хамов, сами! Никто же нам их не завёз, не забросил на парашютах. Сами!» Как верно и узнаваемо! Кто из нас не был в подобных ситуациях? Оно, может быть, и действительно  спорить и убиваться по пустякам «себе дороже». Куда же мы придём, давая полную свободу мещанству и хамству. А как поступил бы я, сумел бы кинуться на "хамство" с молотком? 

  Народ по достоинству оценил заслуги Шукшина –  с каждым годом поклонников его таланта на горе Пикет становится больше. Чтения 2009 года дают основания предположить, что уже через несколько лет огромная гора не сможет вместить всех желающих. И не беда, что чиновники всеми силами пытаются придать празднику политизированную окраску – народ правду знает.