Всё можно вычистить, отмыть,
Пригладить и принарядить.
Всё, кроме слова пошлого
И прожитого прошлого.
Дело было в самый разгар перестройки. Кто помнит - в магазинах шаром покати, и самый завалящий ситцевый отрез, найденный в глубинах платяного шкафа среди плотно утрамбованного барахла, вынимался на свет Божий с восторженным возгласом: «О, а что ещё у меня есть!» Будто это не дешёвенький кусок ткани, случайно сохранившейся с тех самых времён "развитого" социализма, а настоящий клад.
Так вот, в одно распрекрасное утро жена Василия Петровича Солнышкова вернулась из магазина местного "Райпотребсоюза" в приподнятом настроении.
- Вася, смотри, что мне сегодня досталось! - И глазам вяло любопытствующего супруга явились из глубин "самошитой" сумки на белый свет буханка пшеничного хлеба, две пачки маргарина и банка консервов «Салат из морской капусты». Завершал этот парад покупок малюсенький бумажный свёрток с чем-то бесформенным внутри.
Не обнаружив ничего примечательного, Василий Петрович собрался было отвернуться от этого, ничем не примечательного богатства, но жена вновь обратила на себя его внимание:
- Смотри, по одной паре давали! Как раз твой размер! - Из невзрачной обёрточной бумаги, как из шкатулки фокусника, возникло нечто неожиданно яркое. - Трусы! сатиновые! долго носиться будут! Ну как, нравятся?
Василий потрогал заскорузлыми пальцами разрисованный ярко-красным с зеленью сатин, помял его слегка и не особо заинтересованно спросил:
- А чего яркие такие? Как хвост попугая. Обычно ведь синие или чёрные...
- Да ты что! Сейчас такие носят. Посмотри-ка в американских боевиках - все мужики в цветных семейниках!
- Ладно, положь в шкаф. Надену как-нибудь. - Он еще не знал, какие переживания ждут его из-за этого крохотного лоскутка цветастой ткани.
И вот наступил день, когда в монотонную жизнь рядового пенсионера явилось какое-никакое, а приключение: накануне принесли пенсию, и Василий Петрович, как обычно по такому случаю, собрался в Москву. От их поселка до столицы всего-то час с половиной на электричке. Билет стоит сущие пустяки, зато в столичных продуктовых магазинах можно купить чего-нибудь дефицитного. С утра пораньше Василий Петрович помылся, надел новые сатиновые трусы и даже покрутился в обновке перед стареньким трюмо. Ухмыльнулся в зеркало, представив себя героем американского боевика, оделся и поспешил к утренней электричке.
Время до Москвы Василий Петрович коротал с купленной в «Союзпечати» «Комсомольской правдой». Новости в ней сообщались самые занимательные, и по прибытии на столичный вокзал газета была аккуратно сложена и отправлена в карман старенького плаща - и жена почитает.
День сложился удачно. Две матерчатых сумки приобрели приятную тяжесть батона "Останкинской" колбасы и двух суповых наборов из говяжьих костей. Добавив к этому добру килограмм мятных пряников и несколько банок консервов "Кильки в томатном соусе", Василий Петрович почувствовал легкий голод. В кулинарном отделе среди морковных котлет и варёной свёклы выделялся салат, гордо маячивший картонной этикеткой с написанным от руки названием - «Мясной». По виду он отдалённо напоминал тот самый вкусный салат, который жена готовила по праздникам и называла красивым иностранным словом «оливье». Сглотнув обильно выделившуюся слюну, Василий Петрович уверенно направился к кассе и заплатил за сто пятьдесят граммов этого самого салата, два пирожка с капустой и стакан чаю с сахаром. Пирожки оказались вкусными, а салат разочаровал – среди кусочков варёной картошки и солёных огурцов в нём изредка попадались жёсткие мясные волокна. Да и на вкус он показался довольно странным. Но не пропадать же тому, за что уплачено кровным рублём, и салат был мужественно съеден и запит чуть тёплым чаем.
Время еще не поджимало, да и билет на обратную дорогу лежал в кармане. Довольный и сытый Василий Петрович прогулочным шагом направился в сторону вокзала, благо идти до него всего ничего - метров семьсот. День стоял сухой и солнечный – самая золотая пора осени. Редкие деревья красиво роняли на тротуар румяные листья. Солнце, несмотря на глубоко послеобеденное время, светило жизнерадостно, поднимая и без того хорошее настроение. И вот среди этого благополучия, совершенно неожиданно в животе Василия Петровича подозрительно шевельнулось. После первого негромкого урчания послышалось второе. А третье прозвучало уже весьма угрожающе. Нервно сглотнув, Василий Петрович сквозь плащ потрогал себя в области пупка, глубоко вдавливая кончики пальцев и пытаясь понять, что же с ним происходит. Но и без того было ясно – в совершенно неподходящее время живот Василия Петровича подвёл своего хозяина самым предательским образом.
Максимально ускорив шаг, Василий Петрович уже не мог думать ни о чём, только как о большом, с цементными проплешинами в белой кафельной плитке на стенах, вокзальном туалете. Мозг лихорадочно просчитывал довольно витиеватый путь к нему – кажущийся теперь невероятно длинным остаток улицы, потом многочисленные вокзальные переходы, повороты и лестницы. И вдруг Василию Петровичу стало ясно, что до вокзала ему не дотянуть. Остановившись, как вкопанный, не обращая внимания на прохожих, взглядом загнанного зверька он стал озираться по сторонам в поисках мало-мальски укромного места. Но легко сказать – укромное место почти в центре Москвы! Однако, Василию Петровичу несказанно повезло. Впереди, у серой стены каменного дома, на разрытом газоне он увидел деревянную изгородь и кучу старых водопроводных труб перед ней. Не зная ещё, что там за этим заборчиком, Василий Петрович со всех ног бросился к нему, испытывая при этом самую искреннюю благодарность к традиционной неспешности коммунальных служб. На его счастье за глухим ограждением оставалось ещё достаточно места до разрытой, глубиной метра в полтора, коммуникационной траншеи. Побросав сумки, Василий Петрович быстро, как только мог, расстегнул ремень и спустил брюки. И тут он проклял тот день, когда внял совету жены заправлять майку не в самые трусы, а поверх них - довольно быстро подняв полы фланелевой рубашки, Василий Петрович никак не мог нащупать уже не очень гибкими от возраста пальцами край трикотажной майки, чтобы добраться до резинки «семейников». Отчаянно борясь с расползающимися в разные стороны полами плаща, он лихорадочно пытался понять на ощупь, где же начинается эта распроклятая майка. И вдруг то, чего Василий Петрович так боялся, случилось. Пытаясь спасти единственные выходные брюки, он едва успел оттопырить свой тощий зад в полуприсяде. Зажмурив от безысходности глаза, понял, что особо спешить уже некуда, а только надо как-то постараться выйти из этой ситуации с наименьшими моральными и материальными потерями.
Рези в животе прекратились. Облегчённо вздохнув, Василий Петрович со страхом взглянул, что натворил. «Фу, обошлось» - только и мог он подумать, удостоверившись, что брюки не пострадали. С невероятной аккуратностью снял сначала их, а потом свои новые - сатиновые! - с особой жестокостью осквернённые трусы. Тут очень вовремя вспомнилось про газету в кармане. Старательно придерживая плащ, чтобы не причинить себе ещё большего ущерба, достал сложенную в несколько раз «Комсомолку». Удовлетворённо отметив, что газета выходит аж на шестнадцати страницах, половину её он истратил не сказать, чтобы по прямому назначению, но по вполне привычному делу для любого периодического издания того времени, за что советский народ испытывал к этим самым изданиям самую глубокую благодарность. Спохватившись, что находится на многолюдной улице, Василий Петрович спешно натянул брюки на голое тело и задумался, что же делать с трусами. Трусов стало жалко. Совсем новые ведь трусы! Брезгливо взял их двумя пальцами и постарался вытереть о доски спасшей его изгороди. Получилось, надо сказать, не очень. Но трусов всё равно было жаль. Недолго думая, Василий Петрович из остатков газеты свернул что-то вроде конверта, сунул в него предмет своих переживаний, выпрямился, отряхнул полы плаща, взял обе сумки в одну руку, газетный пакет в другую и, не глядя по сторонам, как будто ничего особенного не произошло, выбрался на тротуар. Так, чуть оттопыривая в сторону руку с конвертом, он и дошёл до вокзала. Времени оставалось только на то, чтобы успеть добраться до нужной платформы и сесть в свою электричку.
Рабочий день только-только закончился, и в вагоне было не многолюдно. Почти все пассажиры сидели на местах ближе к выходу, и Василий Петрович выбрал скамейку в пустующей середине. Заняв место у окна, он положил конверт с осквернёнными трусами между собой и стенкой, по другую руку поставил сумки и облегчённо вздохнул. Наконец-то можно расслабиться и придти в себя. Поезд тронулся, и до очередной остановки казалось, что всё хорошо. Но вот беда - после того, как на следующей станции в вагон вошла целая толпа, Василий Петрович понял, что допустил стратегическую ошибку - все места заполнились и он оказался окружённым со всех сторон другими пассажирами. Рядом с ним расположилась компания молодых людей. Они весело обсуждали, как кто-то там что-то такое сказал, а кто-то что-то там невпопад ответил. Это вызывало у парней такую бурю весёлых эмоций, что Василий Петрович подумал наивно, что пронесёт, и никто за этим весельем не заметит этого специфического запаха, который на улице совсем не чувствовался, а в вагоне электрички почему-то становился всё навязчивее. И вот наступил момент, когда молодые люди подозрительно примолкли, и по их задвигавшимся носам стало понятно - нет, не пронесло. Василий Петрович уставился в окно с таким видом, будто его очень интересуют пролетавшие мимо электрические столбы. Один из парней не выдержал и предложил пересесть. Вся компания удалилась, а Василий Петрович попытался сообразить, что же предпринять в такой щепетильной ситуации. По опыту он знал, что в это время народу на каждой станции будет только прибывать. Через стеклянные двери видно, что и в обоих тамбурах стоят люди – кто с тяжёлым багажом не хотел проходить внутрь вагона, а кто просто чувствовал себя уютнее в тесном контакте со своей парой, обнявшись и шепча на ушко друг другу какие-нибудь нежности.
Пока наш герой находился в растерянности, на очередной остановке народа в вагон вломилось, как ему показалось, великое множество. Пассажиры, вошедшие первыми, в счастливом неведении устремились на свободные места рядом с заметно погрустневшим Василием Петровичем. Он хотел было встать и выйти вон из поезда, чтобы выбросить там этот треклятый пакет, а домой приехать следующей электричкой, но почему-то не мог пошевелиться и сидел, как замороженный. Момента, когда севшие рядом ни в чём не повинные пассажиры начнут принюхиваться и подозрительно шевелить носами, долго ждать не пришлось. Несколько человек - видимо, самые ранимые - почти сразу покинули занятые места и переместились поближе к выходу. Чуть позже, осторожно двигая одними зрачками, Василий Петрович обнаружил, что скамейки в вагоне впереди него опустели сразу на несколько рядов. Он не сомневался, что такая же картина у него и за спиной. Василию Петровичу пришла в голову спасительная мысль – попытаться столкнуть газетный свёрток под скамейку и сделать вид, что к этому предмету он не имеет ну никакого отношения. В результате нескольких незаметных для окружающих движений злополучный пакет оказался-таки под скамьёй, а его хозяин придвинулся к самому окну и со старательно-равнодушным видом вновь уставился в него, хотя за стеклом была уже сплошная тьма, и кроме собственного отражения ничего увидеть было нельзя.
За это время произошла очередная остановка, и почти всем пассажирам вагона приспичило выйти именно на этой станции. Но радоваться Василию Петровичу не пришлось – народу вошло гораздо больше того количества счастливчиков, которым повезло выбраться на свежий воздух. К его удивлению, запах не ослабевал, а наоборот, становился ещё более невыносимым. Василий Петрович ничуть не удивился, что через пару минут он опять один занимал большую часть вагона. Оставалось только покорно смириться, продолжать делать вид, что ничего не происходит и ехать до следующей станции. Посидев так ещё немного, Василий Петрович с ужасом понял, что совершил ещё одну ошибку. Его левая нога, прижатая к стенке вагона, стремительно нагревалась и до него дошло, почему его новые сатиновые трусы вели себя так агрессивно – в вагоне вовсю заработала система отопления.
До следующей станции оставалось несколько минут, и можно попробовать выйти из вагона, чтобы пересесть в другой, оставив трусы лежать под скамьёй, или даже как-то попытаться взять их с собой и пронести мимо толкающихся пассажиров с риском повредить пакет и быть полностью разоблачённым. Но наступил час пик, расстояние от Василия Петровича до остальных пассажиров вагона заметно сократилось, и вряд ли все рискнут выйти из переполненной электрички, чтобы сесть в соседний вагон с более свежим воздухом. Да и до дома осталось пару остановок, и позора пережито уже немало, ну всего-то чуть-чуть потерпеть...
После очередной остановки рядом с ним оказался совершенно пьяный мужчина довольно неряшливого вида. Он уселся напротив и стал громко рассказывать о трудностях сегодняшней жизни. Ничего не слыша и не видя вокруг, Василий Петрович только считал минуты, через которые окажется на свободе. Его станция была одной из последних, и народа выйдет больше, чем войдёт. Можно даже попытаться вынести с собой этот незапланированный багаж, чтобы не обрекать людей, которые поедут в этом вагоне дальше, и тех, кто потом будет убирать его, на незаслуженное испытание. И тут Василий Петрович вспомнил о том заборчике на московской улице, о рабочих, которые придут доделывать свою работу и обнаружат там подарочек от гостя столицы... мда... нехорошо получилось...
Очнувшись от этих невесёлых мыслей, Василий Петрович увидел, что пьяница спит безмятежным сном счастливого человека, стоящие пассажиры почти все повернулись лицом к двери и приготовились к выходу. Наклонившись, Василий Петрович нащупал пакет, взял его уже без малейшего сомнения и страха, отодвинулся от окна и снова положил его между собой и стенкой вагона. После этой остановки оставалась ещё одна, вагон после неё должен оказаться почти пустым, и можно будет спокойно вынести свою нелёгкую ношу, выбросить её и считать это испытание законченным.
Выйдя на своей станции, держа газетный свёрток в оттопыренной руке, он уже сомневался, стоит ли выбрасывать его в ближайшую урну. Ведь столько пережито из-за этих несчастных трусов! Бедняга вприбежку бросился к лестнице, ведущей с платформы на дорожку к его дому.
Толкая ногой калитку, Василий Петрович понял, что никогда ещё возвращению домой так не радовался. Наспех передав сумки жене, он под краном на дворе, в полной уже темноте, попытался постирать трусы. Несколько раз намылив и сполоснув холодной водой, с чистой совестью бросил их в корзину для белья, предоставив жене совершить окончательную стирку.
Как-то утром, обнаружив эти - почти новые! - сатиновые трусы в шкафу на своей полке уже чистыми и выглаженными, Василий Петрович взял их, осторожно развернул, пристально осмотрел, удивившись неожиданно девственной чистоте. Даже принюхался и не ощутил ничего, кроме слабого аромата немецкого стирального порошка "Лоск", купленного по особому везению ещё с прошлой пенсии. Потом решительно скомкал трусы в ладонях и швырнул их в печь, в самый жар бодро разгорающегося пламени.