Менеджер страховой компании, куда я приехал оформлять выплаты за разбитый автомобиль, смотрела на меня совершенно стеклянными глазами. Я, конечно, не тешил себя иллюзиями, что один из самых крупных игроков страхового рынка запросто расстанется с довольно кругленькой суммой (это более 300 тысяч рублей) на ремонт моего автомобиля. Хотя, если исходить из приложенных документов, соответствующих пунктов договора и прочей бюрократии, сложившейся, к их сожалению, в мою пользу, у них не было ни малейшего шанса отвертеться.
Стеклянный взгляд менеджера, которая была в возрасте моей старшей дочери, тем не менее, оборвал мой яростный спич. Я вдруг увидел в этом взгляде нечто вроде аквариума. То ли девица воспринимала меня как безобидную аквариумную рыбку, которой бог не дал клыков пираньи и лап тигра. То ли она сама ощущала себя обитателем аквариума, в котором тепло и сверху не каплет.
- Девушка, - сказал я менеджеру, - могу я поговорить с вашим руководством?
- Да, конечно, никаких проблем.
Минуты через две передо мной село «руководство» девушки – менеджер рангом повыше. Я было открыл рот, чтобы заново завести порядком уже заезженную пластинку вполне законных вопросов к страховой компании, которую я финансировал 10 лет, которая все 10 лет стелилась передо мной, вытаскивая из меня деньги, и которой я стал совершенно неинтересен, когда пришло время платить по счетам. Но так и замер с открытым ртом, вновь напоровшись на стеклянный взгляд…
Самое высокое начальство, после того, как в течение трёх часов передо мной сменилось шесть менеджеров разного ранга, но с одинаково «аквариумным» отношением ко мне, оказалось недоступным. Для меня, привыкшего входить в любые двери, которые при этом любезно распахивались и о которых офисный люд этой страховой компании не мог помышлять даже в самых радужных снах, это стало очередным откровением. Мало того, что страховая компания усеяла Москву тысячью офисов, где деньги с клиентов берут, а для расплаты с клиентами существует всего лишь одна «точка», в которой ежедневно парится сотни таких бедолаг, как я, она ещё держит круговую оборону своего бизнеса в отношении своего же начальства. Начальственный этаж прочно блокирован охраной. Общаться можно только посредством заявлений, на которые (по закону, конечно) вам обязаны отписаться в течение 30 суток. Начальник – молоденький говнюк, с тем же, очевидно, стеклянным взглядом.
Ах ты, гад, - подумал я, - куда же ты от меня денешься, хотя я понимаю, что твой прикид от кутюрье, твой «Лексус» с водителем, твоя жирная жратва и красавица-жена, которая любит тебя исключительно за деньги, - обеспечиваются тебе за соблюдение корпоративных интересов, существо которых в новой России понятно даже детям. Я даже знаю, что наши дети будут такими же – при всех наших тщетных попытках оградить их от новой морали, от культа золотого тельца, ото лжи и лицемерия, насаждаемых сверху и прущих снизу…Они будут смотреть друг на друга стеклянными глазами, в броне аквариумов, вооружившись главной ценностью, что каждый за себя, в уповании на то, что это «ценности Запада, регулирующие отношения в обществе», и не понимая того, что российские реалии всегда и во всём будут отличаться от западных…Но тебя, гад, я очень даже достану, пользуясь упомянутыми реалиями. Ибо моё счастье (или несчастье) заключается в том, что я досконально знаю свои права. Другое дело, что счастье (или несчастье) моей страны заключается в том, что мои права можно легко нарушить. Однако счастье (или несчастье) тех, кто готов нарушить мои права, заключаются в моём административном ресурсе. Это взрывоопасное сочетание, в том числе и для меня, поскольку задействование административного ресурса всего лишь для того, чтобы исполнялся закон, только усугубляет мою разочарованность страной, что, конечно, не так существенно по большому счёту. Гораздо более существенным мне представляется то, как быть моим соотечественникам, которые не имеют возможности для защиты своих прав задействовать административный ресурс? Давать взятки? Оставаться ни с чем, кроме как с разочарованностью? Или, что самое страшное, - остекленеть?
***
Собственно, обратиться в страховую компанию за деньгами меня вынудил автосервис, куда страховщики направили мой автомобиль для ремонта. Две недели машина простояла без движения, не считая работ по калькуляции ущерба, и когда мне намекнули, что нужно поговорить с директором, на встречу с ним я пошёл, включив в нагрудном кармашке пиджака диктофон.
Я ожидал, что директор начнет вымогать деньги, но этого напрямую не произошло. Он долго, с экивоками и отступлениями, мне объяснял, что существуют трудности жизни, которые, касаемо меня, заключаются в том, что моя машина страховая. А это – безналичные расчеты со страховой компанией, которая, как правило, задерживает перечисление денег, поэтому автосервис, в сущности, вынужден ремонтировать, в данном случае мою машину, в кредит.
- Короче, - сказал я ему, - Склифосовский, что нужно для того, чтобы ускорить процесс?
- Наличные, - ответил мне директор. – Но я вам этого не говорил.
Автосервис, куда меня прикомандировала страховая компания, официальный дилер не только моей марки машины, но и многих других. Как-то раз я у них ремонтировался – требовалось снять ошибку «чек энджин»: это такая хрень, загорающаяся на панели приборов. По монитору, выставленному для клиентов, я видел, как они снимали ошибку, просто сдернув на минуту провод с отрицательной клеммы аккумулятора. Затем, взяв с меня 1700 рублей, сервисмены объявили, чтобы я готовился к замене катализатора (около 2 тысяч долларов) и очень внимательно следил за качеством бензина на АЗС.
Мне их «народный метод» снятия ошибок с блока управления двигателем в последующем очень пригодился, когда периодически высвечивался «чек энджин». Но вообще-то это один из самых отмороженных автосервисов. Не случайно к ним нет никакой записи, в отличие от других, и я подозреваю, что «народные способы» починки довольно сложных современных автомобилей там процветают вовсю. Во всяком случае, ремзона, куда я позже заглянул, обманув менеджера, мало чем отличалась от гаражного сервиса дяди Васи.
При этом сервис любит задирать расценки за работы и запчасти. Как вам, например, понравится такое: замену шины на моем автомобиле, которую распорол при ударе шумахер, они оценили… в 17 тысяч рублей, тогда как самые навороченные шины самых навороченных производителей нужной мне размерности по цене не превышают 6-7 тысяч.
- Но вы же должны понять, что мы ставим шины оригинальных производителей, - сказал мне директор, пряча глаза в монитор компьютера.
- Ага, - согласился я с ним, - Нокия, Бриджстоун, Мишлен, Пирелли и другие, шины которых стоят 6-7 тысяч, - это, конечно, китайские конторы, которым доверять нельзя.
Короче говоря, я решил машину забрать. Но – аккуратненько так, чтобы директор не заподозрил меня в том, что я раз и навсегда увожу у него из-под носа ещё одну возможность поправить свои финансовые дела. Можно было, конечно, действовать и погрубее, но сервис за простоявшую без движения в течение двух недель машину уже заготовил счёт, где среди прочего, например, фигурировала мойка моего изуродованного железа, которое, конечно, мыть никто даже не помышлял.
- Вечером я верну машину, - сказал я директору. – Вот только предъявлю её ещё раз страховой компании. Зачем? А это вы у них спросите, зачем.
Теперь мне срочно нужны были деньги, чтобы заняться ремонтом – благо, согласно калькуляции сервиса, я примерно знал, во что мне это обойдётся и что нужно менять. Главная засада заключалась в деталях. Чтобы начать работы на другом сервисе, нужно было, по крайней мере, предоплатить стоимость запчастей. А это – чуть более 250 тысяч рублей. Я был просто убежден, что рано или поздно вышибу эту сумму со страховой компании, тем более условия договора позволяли возместить ущерб деньгами. Оценив свои внутренние материальные резервы, я бросился по друзьям, знакомым, родственникам и даже близким мне когда-то людям, чтобы перехватить хотя бы ещё 100 тысяч рублей недели на три, пока телится страховая компания.
И здесь меня ожидало ещё одно жестокое разочарование.
***
Нет, я не был разочарован тем, что ни друзья, ни родственники, ни некогда близкие мне люди денег мне не дали. Я слегка ощутил себя не в своей тарелке не от отказов мне помочь, а от внезапного осознания, насколько люди изменились за последние годы.
- Старик, - сказал мне один близкий друг, - сейчас такая жизнь, что в финансовых вопросах каждый сам за себя. Ты разве забыл историю со своим другом детства, которому ссудил 20 тысяч долларов?
Нет, я эту историю не забыл, хотя прошло уже 7 лет, и горечь утраты притупилась. Но в памяти почему-то присутствует гулкая тишина съемной подмосковной квартирёнки моего друга детства, которую он спешно покинул с семьёй, как только 20 тысяч долларов, которые я собирал по знакомым, оказались у него в кармане. Он исчез в неизвестности и, думаю, навсегда, не очень-то отдавая себе отчет, что дело не в сумасшедшей для него сумме.
Я ведь ни на секунду не задумался об этих несчастных долларах, хотя расплачиваться мне пришлось серьёзно и тяжело, чтобы не подводить людей. Мой покойный отец, которого я собирался с его старенькой «Волги» пересадить хотя бы на узбекскую «Нексию», так этой «Нексии» не дождался…
Я был потрясен прежде всего потерей друга детства и полным непониманием того, что могло у человека произойти с головой. Когда знакомые бандиты, прознав, что меня «кинули», пришли ко мне и попросили дать им хоть какие-то зацепки, чтобы разыскать моего друга детства, я им сказал решительно: «Нет!». Я не хотел, чтобы была потревожена память, не хотел, чтобы хрупкие миры моего детства, а потом и юности, и даже начало взрослой жизни были чем-то омрачены, чем-то изгажены… Или – разрушены пущенным из моего сегодня пушечным ядром.
Вот мы с моим другом детства - ещё пацанята, вылавливающие пескарей из арыка, густо поросшего по берегам перечной мятой. В большой консервной банке над костром уже булькает вода, варятся кусочки картофеля и лука. И над быстро бегущей водой летят ароматы влажной пыли и трели земляной лягушки.
А вот мы уже постарше. На спор со мной друг моего детства пытается стоя съехать с ледяной горки. Падает. Теряет сознание. Я до сих пор вижу его безумно вращающиеся глаза и слышу собственный голос, проклинающий меня за этот спор.
А вот мы уже десятиклассники. Между его домом и моим местная шпана задирает девчонок, одна из которых впоследствии станет женой моего друга детства. Я заступаюсь, и шпана меня бьет, но тут поспевает друг моего детства… Он получает скользящий удар ножом по животу, но нас уже двое и теперь уже мы бьем шпану.
В глубоких восьмидесятых друга моего детства, который работает освобожденным секретарём комитета комсомола в местном институте, начинает гнобить областной комитет комсомола. И я, живущий тогда уже в Москве, публикую в «Комсомольской правде» очерк о моём друге детства. И вся областная не только комсомольская, но и партийная камарилья разом приседает и отстаёт от моего друга детства. Даже больше – обеспечивает ему карьерный рост.
А вот я женюсь. Свидетель со стороны жениха – конечно же друг моего детства… И так далее, и так далее, и так далее, пока не случились эти злополучные 20 тысяч долларов. Я ему их давно простил, хотя в материальном плане пережил не самые лучшие моменты. Но в то же время затрудняюсь сказать, если вдруг мы когда-нибудь встретимся вновь, как мы посмотрим в глаза друг другу. Ведь ему будет стыдно за себя, но и мне – за себя. «Если бы, - вспоминаю я слова шумахера, разбившего мой автомобиль, - ты повернул к заправке не снижая скорости, ничего бы не случилось». Да, ничего бы не случилось, если бы я не дал моему другу детства 20 тысяч долларов.
***
Между тем в последующие дни мне несколько раз позвонили неизвестные с предложением продать мой разбитый автомобиль. Поначалу я эти звонки ни с чем не соотнёс, посылая неизвестных куда подальше, пока не спросил у одного из них:
- Откуда вы знаете номер моего мобильного телефона и кто вам сообщил о состоянии моего автомобиля?
В ответ лишь раздались короткие гудки.
Однако уже выходил срок, отведенный моей страховой компании для их калькуляции ущерба и перевода суммы ущерба на мой банковский счёт (поскольку речь идет о довольно крупной сумме выплат, страховщики такие суммы наличными не выдают). На сервисе, куда я перегнал машину для восстановления, отказавшись от услуг сервиса по направлению страховой компании, полным ходом начались восстановительные работы. Время от времени я мотался по мутным разборкам, где брутальные мужики, подобно падальщикам, раздирали битые машины, чтобы вынуть целую запчасть. Этим машинам уже ничем нельзя было помочь. Убитые в наших дорожных войнах, они могли послужить разве что донорами для уцелевших и покалеченных. Тут и брутальным мужикам вспомоществование, и таким бедолагам, как я, потому что целая, но бывшая в употреблении деталь, никоим образом не влияющая на безопасность и ходовые качества автомобиля, порою в несколько раз стоила дешевле, чем новая на сервисе. И всё же без содрогания невозможно было смотреть на изъятие «донорских органов» - всё скрежетало, гремело вокруг, сотрясая останки «донора». Тут же, на грязном, попитанном маслом полу разбиралось на винтики-шпунтики. А в импровизированной «операционной», заваленной агрегатами, резиной и железом, стоял густой мат вперемешку с водочным перегаром.
В очередной раз доставив на сервис нужную им кузовную деталь, я поинтересовался у мастера цеха:
- Лёш, это ты, что ли, кому-то сообщил номер моего телефона?
Тот только развёл руками: мол, зачем? Какой смысл теребить тебя по поводу продажи машины, если мы её восстанавливаем?
И действительно: задаток уплачен, практически все детали, на которых можно было сэкономить, подвезены, смета подбита... Неужели утечка произошла от страховщиков?
Звоню. Представляюсь. Интересуюсь, как идет дело с начислением суммы ущерба по моему делу. И тут слышу в ответ:
- Ваш автомобиль признан тотальным.
- То есть?
- То есть не подлежащим восстановлению.
- Это шутка? Автомобиль, в котором нужно всего-то поменять дверку, крыло, бампер, колесо и несколько деталей ходовой части может теперь считаться не подлежащим восстановлению?
- А это неважно, что именно на нём нужно менять. Если стоимость ремонта и запчастей превышает 80-процентный порог стоимости страховки, такой автомобиль признаётся тотальным, то есть не подлежащим восстановлению.
- И?
- Мы рассчитываем стоимость годных остатков и выплачиваем вам либо всю страховую сумму, либо только её часть, если вы решите оставить автомобиль у себя. Однако мы рекомендуем, дабы минимизировать ваш ущерб, передать годные остатки нам.
- А я, в свою очередь, получу, значит, от вас страховую сумму, указанную в полисе...
- Да, за вычетом процента амортизации.
У меня под рукой лежал калькулятор, и я в две секунды вычислил процент из калькуляции автосервиса и суммы страховки. 80 процентов, за порогом которых страховщики «тоталят» машину, никак не получалось. Максимум 60.
- Дело в том, - стали разъяснять мне на другом конце провода, - что вы исходите из калькуляции, подготовленной для страховой компании и со скидками для страховой компании, а вот если бы вам сделали калькуляцию как для частного лица, сумма была бы значительно выше. От неё мы и отталкивались, признавая вашу машину не подлежащей восстановлению.
- Но ведь я и не жду от вас выплат, скалькулированных для меня, как для частного лица. Я потому и предоставил вам калькуляцию сервиса, произведенную для страховой компании. Там указано: 300 тысяч рублей. Вот и возмещайте мне их. Что тут не так, тем более, что она гораздо ниже моих реальных затрат.
- Да, но ваши реальные затраты были бы таковы, что они превысили бы максимально допустимый порог, за которым машина признаётся тотальной.
- Но вам-то какое дело до моих реальных затрат, тем более, что они гепотетически выше тех, которые бы вы произвели, ремонтируя мой автомобиль со страховочными скидками? Объясните, пожалуйста, дураку, почему вы не хотите выплачивать мне сумму, которую, не глядя, вы бы перечислили автосервису? Вам так позарез понадобился мой битый автомобиль, что вы искусственно натянули сумму ущерба? Не кажется ли вам это удивительным - ведь страховщики, как правило, обычно существенно занижают этот ущерб?
В эфире повисла продолжительная пауза, позволившая мне вновь взяться за калькулятор. Получалось, что в случае передачи моей машины, вернее её «годных остатков», страховщикам, на нос я получил бы сумму, которой, если ориентироваться на рыночные реалии, мне не хватило бы на покупку даже собственного разбитого автомобиля, если бы, условно говоря, его продавал кто-то иной. А реальная стоимость ремонта, между тем, с учетом экономии на донорских деталях, была процентов на сорок ниже скалькулированной автосервисом. При этом, ведь, ничего фатального с автомобилем не произошло - замены требовали третьестепенные детали, стоимость которых, если есть время заниматься запчастями самостоятельно, вообще могла быть смешной.
Вот тут я и соотнёс звонки на мой мобильный с проворностью страховой компании по части превратить мой автомобиль в «годные остатки». Всё чисто, не прикопаться. И сам по себе бизнес неплох: выудить у клиента машину за полцены, чуток вложиться и вновь пустить её в оборот. Но даже если этого бизнеса в природе не существует, чем плохи подобные подарки для «себя любимых», которых в орбите крупной и уважаемой страховой компании - орды?
Я вновь вспомнил стеклянные глаза страховой челяди, с которой довелось общаться. Вежливые, безупречно отдрессированные юноши и девушки, конечно, мало чего общего имели с брутальными мужиками, которые коршунами раздирали битые автомобили. Но мне эти юноши и девушки показались гораздо бОльшими падальщиками, чем упомянутые мужики... Бог ты мой, остался ли в нашем бытие какой-нибудь уголок, где бы не пытались тебя надуть, где бы не пытались сунуть свои грабельки в твои карманы, где бы человеческое хоть на вершок опережало стремление жирно жрать и дорого пить?
Пришлось ехать для разбирательств в страховую компанию, ибо смысла в разговорах по телефону я не видел.
***
Офис центра выплат страховой компании, куда я приехал по прошествии 20 дней с даты подачи всех необходимых документов, чем-то напоминал восточный базар. Правда, лишь столпотворением бедолаг, съехавшихся сюда со всей Москвы улаживать свои страховые проблемы. Помещение офиса по царящей здесь атмосфере в прямом и переносном смысле, ничего общего, кроме логотипов компании, не имел с роскошными, прохладными офисами этой же компании, горохом рассыпанных по столице, где клиентам деньги не дают, а напротив, - с клиентов их получают. Ну что ж, бизнесменов от страхового дела понять можно: если бы все их заманухи для клиентов выглядели так же, как этот загон для скота при мясокомбинате, откуда прямой путь на электробойню, о страховом бизнесе можно было и не помышлять. А тут клиенты как-нибудь потерпят, они же приходят брать, а не отдавать.
Впрочем, взять что-то у страховщиков без боя и просто так – это ещё как бабка надвое скажет. Толкаясь в длинных очередях к прилавкам с девицами в корпоративном одеянии, я много чего наслушался от тех, кто ходит сюда, как на работу и уходит несолоно хлебавши.
Вот, например, парень выиграл все суды, пройдя заодно все круги ада, пытаясь заполучить со страховщиков положенное. Но, похоже, ему предстоит еще разок пройти по тому же маршруту, но только судебной инстанцией выше.
А вот - женщина средних лет пока только грозит судом, пытаясь мелкой посудиной где-то там прописанных её прав протаранить бронированный линкор корпоративных установок, выразителем которых, в данном случае, выступает ясельного возраста менеджер с холодными, как у Снежной королевы, реакциями на происходящее.
Более или менее удовлетворёнными чувствуют здесь себя разве что клиенты, пришедшие за мелкими выплатами по ОСАГО. «Мне дверку помяли, - говорит один из них, - сервис насчитал восемь тысяч рублей, а страховая - две с половиной. Типа, такова стоимость ремонта с учетом амортизации по ОСАГО. Спорить бесполезно, не бегать же из-за этого по судам». Порядком напарившийся за семидневную беготню и стояние в душных очередях, владелец помятой дверки с уцененным ремонтом ковыляет к кассе – единственному месту в офисе, где очередей не бывает никогда.
А вот моё страховое дело, похоже, оказалось действительно непростым. Оно… куда-то запропало. Очередное ледяное создание по ту сторону прилавка, тощая замороженная грудь которой стучала об этот прилавок, как приснопамятные ножки Буша о чашу сельмаговских весов, принялась обзванивать коллег. Это продолжалось почти полчаса – под раздраженные вздохи толкающихся мне в спину очередников. Однако ещё на пороге офиса я сам оделся в металл морозильной камеры, чтобы понапрасну не мотать себе нервы и с мёртвым спокойствием выклёвывать печёнки страховщиков. Поэтому не реагировал на вздохи коллег по несчастью. И поэтому же, полагаю, обладательница мороженых куриных грудей всё же суетилась по моему поводу. В клубах испарений жидкого азота, который производила моя морозильная камера, отмороженному менеджеру было явно не по себе. Девица даже не стала спорить, когда я сказал:
- Я буду разговаривать только с одним из руководителей вашей компании в присутствии вашего же юриста.
Юриста, однако, на месте не оказалось, зато одно из лиц, принимающих решения, появилось передо мной в мгновенье ока – с моим страховым делом под мышкой.
И тут это лицо совершило роковую ошибку. Мы сели объясняться не в тиши его прохладного кабинета, а прямо в клиентском загоне. Это было сродни высеканию искр на пороховой бочке. Или, если угодно, появлению упитанного рублёвского борова в племени мумбо-юмбо, не жравшего несколько недель.
Я не думаю, что есть особый смысл полностью передавать здесь содержание моей с представителем страховой компании беседы, тем более что длилась она больше трёх часов и все мои попытки утомить, запутать, а затем и уложить на татами тридцатилетний организм лишь отчасти приносили успех.
Мой оппонент, довольно щуплый с виду, должно быть, прошёл определенную корпоративную закалку и вовсе не выглядел измочаленным, хотя я изводил его иезуитски, провоцируя на срыв. Он не сорвался, чего я добивался особенно упорно не для пользы дела, конечно, а из спортивного интереса. Однако учитывайте, друзья мои, эти качества вышколенных и натренированных офисных чиновников и берегите собственные силы и эмоции. Ибо если этим чиновникам и не чуждо всё человеческое, оно оставлено за гранью бытия, в воспоминаниях и снах, безусловных рефлексах и прочем, что подчинено разве что дарвинской эволюции. С утренним пробуждением в них пробуждаются снега Килиманджаро и ведёт хороводы Великая китайская стена – надежные прикрытия от внешних раздражителей, коими являются все остальные, в том числе и мы. И только поиск брешей в надёжной обороне офисных броненосцев сулит какие-то шансы нащупать оголённый нерв и сдавить его потом, как шею мартышки.
С поисков этих брешей я, собственно, и начал, выложив перед оппонентом диктофон.
- Надеюсь, вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу? – спросил я оппонента. – Вижу по глазам, что не будете. И знаете, почему? Вот мои документы и в данный момент я беседую с вами не только как частное лицо, но и как лицо, выполняющее свои профессиональные обязанности. Вы же не будете препятствовать выполнению мною моих профессиональных обязанностей, которые защищает закон о средствах массовой информации?
- Нет, не буду, - ответил мой оппонент. – Хорошо, что уведомили меня о намерении записывать наш разговор.
Так, прокуратуру мой оппонент не боится, даже если местный межрайонный прокурор не прикормлен этой страховой компанией. Посмотрим, боится ли он нашего самого гуманного суда на свете.
- Я, собственно, пришел к вам за тем, чтобы получить четкий ответ на вопрос: почему ваша компания не выполняет собственных Правил, которые являются неотъемлемой частью договора с клиентами и служат для них главным ориентиром в выборе страховой компании.
- Мы своих Правил не нарушаем.
- Нет, нарушаете. Согласно Правилам, вы были обязаны в течение 20 дней со дня подачи всех необходимых документов рассчитать и выплатить мне полагающуюся сумму ущерба. Этого сделано не было.
- Поясню: 20 рабочих дней ещё не прошло.
- Вот ваши Правила. Здесь не идет речи о том, какие это дни – рабочие или календарные. Просто написано: в течение 20 дней. Эти 20 дней прошли.
- Да, но в наших же Правилах сказано о том, что компания имеет право отсрочить сроки выплат.
- Совершенно верно. Но только в особых случаях. Если у компании возникла необходимость обратиться по моему делу в компетентные органы. Вы обратились в компетентные органы? Если да, то зачем? Когда обратились?
- Мы такой информации клиентам не предоставляем.
- Ну что ж, это ваше право, но ведь эта история с якобы запросом в компетентные органы всё равно всплывёт.
- Каким образом?
- Например, в суде. Вы нарушаете закон о защите прав потребителей, не оказывая мне оговорённой в договоре услуги. Согласно закону, каждый день просрочки по услуге означает для вас один процент от стоимости договора в мою пользу. А это, переводя на деньги, - более пяти тысяч рублей в день. Конечно же, я пойду в суд за этими деньгами, которые вы мне выплатите тем больше, чем больше будете тянуть резину. А поскольку в гражданском судопроизводстве обязанность доказывать лежит на ответчике, то есть на вас, вам придется предоставить документы по части того когда, зачем и к каким компетентным органам вы обращались.
- Но у вас действительно особый случай, требующий определенного времени, хоть он и не подпадает под отсрочку платежа. Мы вынуждены признать ваш автомобиль полностью погибшим – затраты на его ремонт превышают 80-процентный порог стоимости вашей страховки.
- Я уже разговаривал по этому поводу с представителями вашей компании. Калькуляция вашего же автосервиса, куда вы меня направили, не дотягивает и до 70-процентного порога. Вот она, в деле, с подписями и печатями.
- Дело в том, что мы запросили на сервисе повторную калькуляцию. Теперь она превышает упомянутый критический порог.
С этими словами мой оппонент положил передо мной бумагу из автосервиса, в котором моей машины нет уже как две недели. И действительно, сумма калькуляции в этой бумаге существенно возросла. Сравнение двух калькуляций быстро выявило причины этого возрастания: сервисмены особо себя не обременяли, тупо и просто повысив расценки за детали и выполнение работ. Допустим, шина в моей калькуляции стоила 17 тысяч рублей, а через несколько дней «подорожала» до 21-й тысячи. Колесный диск с 18 тысяч рублей «потяжелел» до 24 тысяч. И так – по всем позициям.
- Очень интересный документ, - улыбнувшись, сказал я своему оппоненту. – Обязательно снимите для меня копию. Я понимаю, за сервис, который является самостоятельной организацией, вы ответственности не несете. Вместе с тем здесь отчетливо прослеживается ваш сговор с официальным дилером по искусственному доведению моего автомобиля под полную гибель. И хотя это совершенно не моя компетенция зачитывать вам соответствующие статьи уголовного кодекса, которые вы в сговоре с автосервисом преступаете, я бы их вам с удовольствием напомнил. Если бы не одно «но». Даже натянутая с вашей подачи сумма калькуляции не дотягивает до заветных для вас 80 процентов.
Мой оппонент вынул калькулятор и стал считать. У него вышла промашка, которую он, правда, тут же попытался нивелировать:
- Любой автосервис предусматривает дополнительную в 10-12 процентов надбавку к сделанной калькуляции. Так что если иметь в виду эту надбавку, 80 процентов набегает.
- Не набегает. И знаете, почему? Потому что вы опять же плохо знаете собственные правила. Вы от какой суммы отталкиваетесь, накручивая эти злосчастные 80 процентов?
- От суммы страховки, прописанной в договоре.
- А вот в ваших Правилах написано, что речь идет о 80-процентном пороге от действительной стоимости автомобиля на момент страхования.
- Так это и есть сумма страховки.
- Если бы это была сумма страховки, в ваших Правилах была бы запись не о действительной стоимости автомобиля на момент страхования, а запись о сумме страховки.
- Вы просто не так понимаете эту фразу. Ну, какая может быть действительная стоимость автомобиля, если речь идет о страховой стоимости? Действительную стоимость автомобиля невозможно корректно рассчитать.
- Да неужели? А вот несколькими пунктами выше в ваших Правилах подробно говорится о том, как рассчитывается сумма страховки от действительной стоимости автомобиля. Если он новый, от стоимости нового автомобиля вычитается 20 процентов. За каждый последующий год – по 12 процентов. Так что действительную стоимость моего автомобиля на день страховки рассчитать просто – приплюсовать к сумме страховки 12 процентов амортизации. Не получается у вас подвести мой автомобиль под «полную гибель».
- Вы просто не так читаете наши Правила.
- Я, в отличие от вас, читаю их так, как написано черным по белому, и так, как прочтет это суд, которому не интересны чьи-либо интерпретации, а интересно конкретное содержание документа.
К своему проигрышу в очередном раунде мой оппонент, тем не менее, отнёсся спокойно. Из чего я сделал вывод, что страховая компания не боится суда. И я вновь медленно побрёл вдоль Великой китайской стены в поисках упомянутого оголённого нерва, который должен был здесь быть по определению.
Между тем публика в клиентском зале, среди которой мы спокойно пикировались с моим оппонентом по животрепещущим для публики вопросам, всё чаще и чутче стала к нам прислушиваться и приглядываться. Нет-нет, кто-то вклинивался в наш разговор с репликами, вроде «воры и обманщики».
Не прекращая блужданий вокруг Великой китайской стены, я раздавал желающим свои визитки («Позвоните мне обязательно»), на что мой оппонент никак не реагировал. Подходило время для предъявления козырного туза, хотя я не шибко-то был уверен, что он козырной. Но кто-то из нас должен был первым сбросить карты.
- Вся беда вашей компании в том, - сказал я моему оппоненту, - что вы немного сместили понятия. Страна, в которой мы живем, называется не по имени вашей компании, она называется Российская Федерация. В стране, в которой мы живем, действуют не правила вашей компании, которые вы можете читать как вам угодно, а законы Российской Федерации. Однако даже в ситуации со мной ваша компания грубо попирает законы Российской Федерации. Думаю, люди, которым я раздал свои визитки, тоже смогут кое-что сказать по этому поводу – с указанием имен, фамилий, места жительства и прочих причиндалов, необходимых для выдачи вам предписания.
- Какого предписания?
- Обыкновенного. От органа, который осуществляет государственный надзор за вашим братом-страховщиком. Вы же действуете в рамках выданной вам лицензии, а лицензия выдается в строгом соответствии с законом об организации страхового дела. Закону абсолютно по барабану, какие именно нормы каких законов вы нарушаете. Главное, что нарушаете.
С этими словами я положил перед моим оппонентом заранее подготовленное письмо на имя руководителя Росстрахнадзора.
- Это вам для предварительного ознакомления, потому что окончательный вариант письма я дополню свежими сведениями, полученными мною сегодня.
Оголённый нерв явно был нащупан и я проворно скользнул в образовавшуюся брешь.
***
Через два дня, убедившись, что страховая компания, как огня боится государственных надзорных органов (это не только Росстрахнадзор, но и Роспотребнадзор) я (о чудо!) поимел звонок из страховой компании. Они согласовали со мной сумму выплаты и на следующий день эта сумма «упала» на мой банковский счёт. Она не только покрыла все мои реальные расходы на ремонт автомобиля. Там еще осталось, чтобы выплатить премии мастерам и немного вознаградить себя за моральный ущерб.
Ни радости, ни злости я не ощущал. Мне, как ни странно в этой ситуации, когда все прогнозы сводились к тому, что я буду обманут, было всё равно. Мой административный ресурс оказался незадействованным. Страховая, как это обычно бывает, не стала требовать ни счетов за ремонт, ни предъявления самого автомобиля, успокоившись, видимо, тем, что существенно и в свою пользу она отклонилась как от суммы калькуляции, так и от желанных для нее условий «полная гибель» автомобиля. Но обманул её в итоге я, как бы подтвердив слова моего оппонента: «Мы всегда честны по отношению к нашим клиентам, но наши клиенты не всегда честны по отношению к нам».
Я был туп и обескуражен. А всё потому, что накануне внутренне пролил море слёз, пытаясь понять, как же мы живём, имея великолепную нормативную базу, регулирующую все отношения в обществе, и вместе с тем постоянно сталкиваемся с необходимость всякий раз бодаться, с кем бы то ни было, по очевидным, в плане решения, вещам.
Нет, мы не живем в стране, где правит беззаконие. В стране, где правит беззаконие, просто нет законов. А они у нас есть. Их непомерная туча (с учетом того, что каждая поправка – это отдельный федеральный закон, который, к тому же не нужно путать с конституционными федеральными законами), хотя количество здесь – это плюс, нежели минус. При встречающихся в них несуразицах, противоречиях или недосказанностях – это, поверьте, не самые плохие законы, тем более, что по принципиальным позициям они приведены в соответствие с международными стандартами.
За ту колоссальную работу, которая была проделана для каждого из нас нами же неоднократно битыми законодателями, им стоит сказать отдельное спасибо. Хотя их заслуга только в том, что проекты законов прошли горнило всяческих экспертиз, согласований, слушаний и чтений без особых проволочек и тормозов, потому что, как известно, законы пишутся не законодателями, а специалистами, имена которых мы никогда не узнаем.
Важнее всего, повторюсь, это то, что мы имеем. А мы имеем чрезвычайный ресурс, чтобы отбиться от любых жизненных докук. Ни один, даже самый закоренелый идиот, не пожелает перспективы быть пригвожденным законом, что случится рано или поздно, если ему грамотно эти перспективы разъяснить. Такова человеческая природа – ощущать дискомфорт под Дамокловым мечом.
Но я пролил (внутренне) море слёз не только потому, что мы готовы воевать с ветряными мельницами, тогда как этого не требуется, всё расписано, всё отрегулировано. Я пролил море слёз, памятуя о золотых тельцах, сидящих внутри каждого из нас со времён установления новой морали, которые совпали с появлением рыночных отношений в стране, жившей, по крайней мере, 70 лет по другим нравственным критериям и ориентирам.
Эти тельцы медленно выедают наше нутро, заполняя его новым генетическим материалом. И если мы не найдём свой конец в каком-нибудь косо обслуженном самолёте, в какой-нибудь едва плывущей «Булгарии», не перетравимся странными продуктами и не загнёмся из-за миллиона других причин, построенных на жажде наживы, мы всё равно обречены на вымирание. Буквальное или относительное, в прямом смысле слова или в переносном – неважно. Потому что, помимо прочего, золотые тельцы убьют наши самые сокровенные чувства, переиначат наши сущности и нивелируют инстинкты. Вкупе с нашим отношением к механизмам, регулирующим жизнь любого общества, он и получится – самоубийственный коктейль.