(из жизни великих авантюристов)
Лаврик Берия, когда был чуть выше табуретки, частенько забирался к отцу на колени и лопотал своим шепелявым детским голосом: “Папа, давай поспорим на щелбаны!” Отец всерьез принимал забаву, выигрывать не хотел и проигрывал в свое удовольствие. Да и как не подставлять лоб сыну? Тот был маленьким, его прикосновения – приятные, щекотливые. Счастливый отец прямо млел: “Лаврик, сю-сю-сю, какой хороший мальчик!” и театрально морщился, когда малыш заливисто вкатывал нежные щелбаны и с детской непосредственностью спрашивал: “Папа, тебе не больно?”
– Люди, смотрите! – всем с гордостью говорил отец. – Настоящий мужчина растет, моя опора, мое будущее, беспощадный к врагам трудового народа!
Но с возрастом отец стал замечать в себе нежелательные последствия: неумолимо наваливалась старость, появились головные боли, щелбаны все чаще отдавались медным колокольным звоном, переходящим уже в чугунный бас. Он не мог вспомнить, когда в последний раз выигрывал. А Лаврик был совсем не тот шкодливый тщедушный кроха, он перерос отца и назывался теперь Лаврентием Павловичем. Это был большой человек, обитающий в самом сердце государства, и даже в родном доме появлялся в сопровождении особистов.
Заявился к отцу Лаврентий Павлович неожиданно. Вот и на этот раз после жарких обниманий и поцелуев, когда настало время серьезных разговоров, он предложил:
– Отец, как в детстве, поспорим на щелбаны? Равные условия, у тебя двадцать ракет и у меня двадцать. Борьба двух непримиримых систем, война до победного конца, если надо – на полное уничтожение. Кто победит?
– Я ничего не понимаю в этом, сынок! – испуганно пробормотал тот на провокационный вопрос.
– Время тревожное, – продолжил Лаврентий Павлович, пристально глядя отцу в лицо. – Всюду предатели и враги. Или они нас, или мы – их. Задача каждого советского гражданина сделать всё возможное, чтобы помочь родине. Так это или не так?
– Если ты так полагаешь, если так надо, то я первый против предателей, – согласился отец.
– Ну что ж, начинаем игру.
– Только без щелбанов.
– Вот и отлично! Значит, скажешь ответ?
– Я? – пролепетал отец.
– Ты.
– Но что?
– Кто победит?
– Но я этого и, правда, не знаю, не разумею.
– А чего тут знать-разуметь? Только скажи: “да” или “нет”.
– Нет, не смогу. Прости, не сумею, – проговорил отец. – Я теперь старый, болезненный, застенчивый человек. И с возрастом с головой у меня не всё в порядке.
– Донести властям любую полезную информацию каждый патриот обязан.
– Какой из меня шпион! – отшатнулся отец. – Я дальше дома никуда.
Лаврентий Павлович поправил его:
– Шпион – это тот, кто нам вредит. А тот шпион, кто нам помогает, – патриот. Ну так что?
– Еще я угрюмый и малообщительный.
– Не прикидывайся. Ты старый большевик. Мы еще выпьем твоей чачи и закусим её чурчхелой за победу над империализмом!
– Сынок, я ничего не смыслю в политике! – отца прохватила дрожь.
Лаврентий Павлович поправил на носу отблескивающие свет круглые очки.
– Ты уходишь от прямого ответа. Это нежелание работать со следствием. Ну а всё же? Предположим, что смыслишь, что хочешь, что имеешь что сказать? Вообрази на минутку, что, благодаря пособникам международного империализма, у тебя на огороде обнаружилось разного рода оружие, даже самое грозное, могущественное, какое есть у нас и у господ империалистов – ракеты. Но, как сказал великий вождь и мудрый учитель товарищ Сталин, нас не запугать мнимой угрозой. Им это дорого обойдется, потому что нам есть чем сломать им хребет, сколько бы для победы не потребовалось положить человеческих жизней.
Отец схватился за сердце.
– У меня нет ракет, и никогда не было, это у тебя есть...
– Стоп, стоп, стоп! Вот ты и проговорился, стал давать чистосердечное показание. – Лаврентий Павлович пронизывающе ощупывал отца сквозь очки. – Выкладывай, где, когда, сколько видел, твои сообщники, суммарная убойная сила и главный принципиальный вопрос – кто победит в этом противостоянии двух систем?
– У кого мышление стратега более развито, – осторожно ответил старый революционер.
– Не юли, я по мышлению сравнялся с тобой и с первыми лицами страны! И с самим генералиссимусом Сталиным! – важно поднял палец к небу Лаврентий Павлович.
– У кого будет насморк, тот и проиграет, как Наполеон при Ватерлоо, – еще осторожнее высказал версию отец.
– Это не существенно при такой плотности огня и радиации! – резонно заметил Лаврентий Павлович.
– Тогда я не знаю...
– Сдаешься, отец?
– Сдаюсь...
– А, попался! Ты проиграл! Тебе десять фофанов, подставляй чердак! – Лаврентий Павлович расшалился, как в детские годы.
У отца затряслись руки.
– Сынок, может не надо фофаны, я старый, куда уж мне... Останемся, как были, большими друзьями.
– Отец, это склонение должностного лица при исполнении служебных обязанностей, но я не черствый чурбан, хоть ты и неосторожен в своих разговорах о сверхсекретном оружии. Я сделаю всё, чтобы тебя не расстреляли, – примирительно сказал сын. – Выбирай, какая статья тебе больше нравится: “террористические намерения”, “шпионаж”, “восхваление иностранной техники” или “разглашение государственной тайны”?
Лаврентий Павлович задержал дыхание и орлиным взором перевел взгляд с побледневшего отца на стену. С портрета сквозь толстые усы приветливо улыбался Учитель, дорогой и родной товарищ Сталин: “Молодэц, Лаврэнтий, правильно, поучительно и, главное, с сознанием дела провел слэдствие!”