В поисках примирения...

Николай Тернавский
В поисках примирения,
или Накануне трагедии

Гражданская война, Ледяной поход. Написаны десятки  книг, сняты фильмы, казалось бы, все выяснено, разобрано, разложено по полочкам. Но нет, все не так; многое осталось неясным, путанным. Более того, создается такое впечатление, что на тему гражданской войны наложено табу. Нет обобщающих научных трудов по роли и значению той войны.
Прошло почти 20 лет с падения советской власти и реабилитации тех, кто сражался за «иную» Россию, флаг и герб которой вернулись как символы российской государственности, установлен День примирения. Осуждены и названы преступными многие  деяния советской власти и коммунистических вождей, в первую очередь по отношению к собственному народу.
Казалось бы о чем говорить… Но взгляните на карту наших городов, на карту России, посчитайте сколько памятников одиозным и сомнительным деятелям большевистского прошлого. И попробуйте отыскать хотя бы один достойный памятник тем, кто погиб, пытаясь остановить Россию, оказавшуюся на краю пропасти. Нет и настоящего памятника примирения.
И когда мы все это сравним и сопоставим, то увидим, что советская власть не ушла, не исчезла, по крайней мере, из головы тех, кому народ доверил власть над собой, а, значит, гражданская война не завершилась.  Несмотря на колоссальные усилия, предпринимавшиеся идеологами советской власти «в вопросе» уничтожения памяти о добольшевистской России, очернении прошлого, тех, кто погиб на другой стороне в гражданской войне (а уничтожались не только памятники царствующим особам, но и  исторические книги, архивные документы, храмы, могилы казачьих атаманов, мемориальные места, связанные с историей казачьей Кубани) - чудом остались и сохранились постройки и места, что как библейские камни взывают к совести и  вопиют о справедливости.

Одним из исторических мест, связанных с трагической страницей гражданской войны, является урочище «Бурсакова скачка» с небольшим домиком, обросшим пристройками, в котором в конце марта 1918г. находился штаб Добровольческой армии, а также улица Толбухина до Красных Партизан, где проходила линия обороны Екатеринодара.
Штурмовавшие город Екатеринодар добрармейцы почти в три раза уступали численности оборонявших его. Безумием казался сам штурм семитысячным отрядом, измотанным тяжелым переходом и бесчисленными сражениями. Но командующий армией генерал Л.Г. Корнилов настаивал на нем. Накануне, за несколько часов до начала генерального штурма командарм погибает от случайного попадания артснаряда в здание штаба. Войска отступают на Дон, чтобы вернуться на Кубань через несколько месяцев под командованием генерала Деникина.

В детстве по субботам и воскресеньям мы с радостью бежали в клуб колхоза «Молот» смотреть «Чапаева», «Свадьбу в Малиновке», а вечерами играли в казаков-разбойников, в красных и белых. Нам тогда казалось, что это где-то там, далеко от нашей станицы Елизаветинской и Кубани разворачивались события, подобные чапаевской атаке. Мы и подумать не могли, что именно здесь, в нашей Елизаветке и на окраине города, решалась в 1918 г. судьба  страны.
Как же нас оберегали идеологи коммунизма от правды, от реальной истории… Но удивительное дело память народная. Она, не взирая на  запреты, недоговоры, замалчивания, хранит в себе события, которые власть предержащие стремятся стереть навсегда. Так было  с  «Ледяным походом»,  с гибелью Л.Г. Корнилова,  с Красным террором, и с Голодомором 1933 года…
Несмотря на очернение белогвардейцев, образ их жертвенности стал проникать на страницы литературы и кино уже в 1920-1940 гг.
Люди боялись говорить прямо о Корнилове, о расстрелах 1921 г, о Голодоморе, но все же иногда станичники, участники и свидетели тех событий, рассказывали тихими вечерами детям и внукам, показывали «хату», где погиб Корнилов, его «могилу» на берегу Кубани. И как не стремились комиссары и политработники убедить народ, что прах ненавистного им белогвардейского лидера развеян и пора забыть о нем, в народе ходили слухи, что могила Корнилова находится в хате старой казачки, где пестрым половиком укрыта мраморная плита с соответствующей надписью, то о том, что лежит он на станичном кладбище…

О «кадетах» и «кадетской власти» - как в Елизаветинской называли казаки добрармейцев впервые я услышал от  бабы Поли. Однажды вечером отвечая на мои настойчивые расспросы о гражданской войне, с некоторой иронией стала рассказывать: «Кадеты?.. Пришли в станицу, хотилы вэрх над бильшовыкамы взять та не смоглы. Возили по станице чоловика в споднем, казали, шо Корнилов, но мы  знали, что то был простой солдат».
 Дед, обожавший историю казачества, старался все же оградить детей и внуков от «лишнего» - от  знаний, могущих навредить им в будущем. Но с теплотой вспоминал, как его, младшего сына, брал отец – выборный станичного общества,  на «площадь», проследить правильно ли строится бригадой народного зодчего Кудри новая каменная церковь.
Троицкая церковь была построена и освящена в 1915 году. Она поднялась своими высокими куполами на большой площади, рядом со зданием двухклассного смешанного училища, получившего в народе название Восточная школа. Церковь украшала станицу Елизаветинскую до 1937 года и была свидетельницей  трагических событий гражданской войны.
Старожил станицы Петр Иванович Ляшко вспоминал, как пацанами пробирались они потихоньку на колокольню и с замиранием сердца любовались станицей, степью, плавней. И как потом кубарем летели вниз, стараясь избежать палки звонаря Гуйко. А металлическая лестница под ногами оглушительно грохотала и звенела.
В конце марта 1918 года вздрагивала и гулом отзывалась церковь от пушечных снарядов красноармейских орудий, бивших не только по паромной переправе, но и по станице, встретившей добрармейцев и членов Кубанской Рады хлебом-солью.
Роман Гуль в «Ледяном походе» приводит такой эпизод событий: «Утро. Третий день штурма. День голубой, теплый. Артиллерия гудит без всякого перерыва. Ружья и пулеметы слились в беспрестанный перекатывающийся треск.
Раненые сидят на паперти церкви. Прислушиваются к гулу боя, стараясь определить: близится иль нет? Ничего не поймешь. Как будто все на одном месте…
Красная каменная церковь вся исстреляна снарядами. Старенький сторож казак показывает в окне церкви небольшой, написанный на стекле образ Христа. Окно выбито снарядом. Кругом иконы – осколки гранаты и стекла, а образ стоит нетронутым, прислонившись к железной решетке… Старенький священник прошел в церковь. Великопостная всенощная. Полумрак. Пахнет свежим весенним воздухом и ладаном. Мерцают желтые огоньки тонких свечей. Священник читает тихим голосом. Поют. Молятся раненые. Плачут склонившиеся женщины-казачки. А со стороны Екатеринодара ревет артиллерия… Ухнет страшный залп. Содрогнется маленькая церковка и все люди в ней».
До 2002 года дожил, пожалуй, последний участник штурма Екатеринодара и свидетель смерти Л.Г. Корнилова, казак ст. Марьянской Филипп Кириллович Моисеенко. В свои 96 лет он сохранял ясную память и острый ум.
- Я был мобилизован в марте и прибыл на экономическую ферму на своей подводе, сгрузил сено, фураж и остался ночевать там же. Ночь была прохладная, звездная… У штаба стоял караул, караульные разложили костер, греются. Подошел к ним и я. Стоим, рассказываем анекдоты. Уже на рассвете вышел Корнилов, прошел к Кубани, на обратном пути подошел к нам:
-Господа офицеры, потушите огонь и займите свои места!
Только офицеры погасили костер и стали по углам хаты, послышались артиллерийские разрывы. Один – там, далеко от нас, другой ближе, меж деревьями, а третий – в стену фермы, и разорвался, так, что одного офицера присыпало глиной. Прибежал адъютант, зашел в хату, вышел бледный, стал искать  подводу с сеном. Через какое-то время вынесли тело, накрытое буркой. Офицер из караула шепнул: «Корнилов». На подводе увезли его в Елизаветинскую.
Алексей Суворин, бывший участником похода и выпустивший в конце 1918 года в Ростове-на-Дону книгу - «Поход Корнилова», со слов адъютанта Хаджиева рассказал о последних часах жизни командующего армии так: «… Днем (30 марта –Н.Т.) в пятом часу Корнилову донесли, что против нашего левого фланга большевики, видимо, начинают общее отступление.
Корнилов  пошел проверять известие на наблюдательный пункт – небольшой холм шагах в пятистах перед нашими передовыми линиями.
Вдоль фронта наши восемь орудий были расположены парами –батареями. Корнилов прошел весь фронт с правого фланга на левый, идя перед орудиями. От каждой батареи к нему посылался офицер и говорил:
-Обстрел сильный, ваше высокопревосходительство. Просим не рисковать собой и не идти далее.
Корнилов, спокойно усмехаясь, ссылался на сзади шедшего его адъютанта Хаджиева – что-де он, Хаджиев – фаталист, а он ведь вот тоже идет и ничего с ним не будет!
К каждому орудию он подходил, говорил с артиллеристами, делал указания, куда стрелять с обычной точностью приказываемого расхода снарядов:  «по сараям – три снаряда, по вокзалу – пять»…
Под ожесточенным обстрелом противника, он спокойно справлялся о точном числе снарядов, оставшихся у орудия, пробовал пищу и шел дальше. Орудия стояли открыто в поле. От последних орудий левого фланга Корнилов пошел прямо через поле на наблюдательный пункт. Тут  идущих стал обсыпать перекрестный пулеметный и винтовочный огонь – пули так  неслись тучей над землею.
Хан Хаджиев  останавливает генерала:
- Ваше высокопревосходительство, нельзя вам дальше идти. Вы всем нужны, а так рискуете!
Корнилов обернулся:
-Кисмет , хан! Нас с вами не тронет. Да вы прилягте! Не для того вам говорю это, что стоя опасно, а надо уменьшить цель!..
-А вы, ваше высокопревосходительство, сами – пойдете?!
Корнилов молчит и идет дальше. Хан Хаджиев конечно идет за ним, хотя и «увеличивает  цель, но «кисмет»!
… Корнилов доходит до холма, приказывает всем лечь за ним, сам с биноклем подымается на холм и, стоя во весь рост, начинает смотреть – долго и внимательно. Пули свистят со всех сторон… Генерал смотрит… У всех окружающих болит и кипит сердце. Все знают, и сам он знает, что такое он для армии, и так рискует!» (Суворин А.А. Поход Корнилова. Ростов-на-Дону, 1918. С. 102-103).
Так было и раньше, когда командующий армией выбирал самое выгодное для обзора поле сражения и вызывал на себя шквал вражеского огня, когда с револьвером шел навстречу пулеметному огню, увлекая за собой солдат на штурм станичного правления в Ново-Дмитриевской. Но в этот раз Корнилов вел себя особо вызывающе и дразнил судьбу. Убедившись, что у красноармейцев не было отступления, а производилась всего лишь дислокация, тем же путем под шквальным огнем он вернулся в штаб.
«…Вечером Корнилов поднимался на крышу «фермы» дл осмотра позиций. В тот вечер предполагался общий штурм города, не состоявшийся однако. До поздней ночи Корнилов не спал и часто просил чаю. Он пил горячий чай и в эту ночь несколько раз.
-Вы бы легли, ваше высокопревосходительство, - говорил ему хан Хаджиев. Ведь вы и прошлую ночь не спали!
-Мне что? Я закрою глаза на пять минут – вот я и отдохнул! Дайте мне чаю и корку хлеба.
Он сумрачен.
- Вы знаете – убит полковник Неженцев! Какая потеря! Я не могу забыть ни на минуту о нем!
Корнилов допил чай и прилег на постель…
Утром обстрел фермы начался очень рано. Походные кухни штабных частей затопили печи и дым от них стал подниматься над рощей… Так как  это облегчало прицел противнику – на них цыкнули.
Они:
- А что же? Вчера ведь тоже топили – и ничего!  - Однако погасили огонь, но в тоже время затопили печь в кирпичной постройке перед самой фермой – над нею поднялась целая туча дыма.
- Да что вы, дьяволы, - не понимаете, что ли?!
Погасили опять. Обстрел продолжается…
Раннее утро. У обрыва над рекой сидят на скамейке полковник Ратманов Корниловского полка и поручик Долинский, другой адъютант Корнилова…
Ротманов и Долинский говорят о трудностях предстоящего штурма. Мимо взад и вперед прохаживается Деникин. Он подходит и говорит:
-А они подвигают прицел все ближе и ближе!
Действительно, снаряды, падавшие сначала в самом конце рощи, начинали падать теперь все ближе и ближе к «ферме». Один снаряд упал совсем близко позади нее. Долинский встал, чтобы  пойти к генералу сказать.
В это время граната упала перед самой «фермой». Долинский вошел в дом. Ратманов пошел было тоже, но остановился в дверях: дом весь был наполнен людьми – трудно пройти. Вдруг раздался страшный грохот.
Из комнаты выбегает Долинский, весь осыпанный штукатуркой, оглушенный… Ощупывает себя руками:
-Кажется, жив!
-А генерал?
-Сейчас посмотрю – бросился назад…
Из комнаты вынесли на бурке Корнилова… Лицо было все белым от штукатурки… Он был без памяти… чуть хрипел, дыша…
Опять удар снаряда рядом.
Корнилова снесли на обрыв берега над рекою и омыли. Долинский вернулся.
-Тяжелых ран нет, но он без сознания…
Через четверть часа тело принесли на носилках опять, уже закрытое шинелью – Корнилов скончался.
Ближайший адъютант Корнилова, корнет Хаджиев рассказал мне:
-Генерал в это утро встал очень рано, сидел за столом за картой. Несколько раз пил чай.
Около семи часов  я был в своей комнате рядом, когда совсем близко перед фермой разорвалась шрапнель и убила пятерых солдат, возившихся на подводе около пулемета. Я сказал товарищам:
- Чувствую, что сегодня снаряд ударит в самый дом. Ведь вот этот снаряд… Только на одну линию поставь его трубку дальше, и он разорвался бы прямо над домом!
В это время Долинский пошел к генералу с докладом. Позвали к нему и меня.
Когда я открыл дверь и ступил в комнату, генерал сидел перед столом, от меня вправо, лицом влево. Сзади его была стена печки. Направо от него было окно, у другой стены, перед ним – кровать. Долинский стоял у стола, наклонившись немного к генералу, в профиль ко мне.
Едва я ступил в комнату, граната, пробила стену повыше постели Корнилова, отшибла ударом воздуха Корнилова и Долинского в стороны и разорвалась в комнате рядом. Долинский был выброшен вон из комнаты в коридор, самый же взрыв гранаты весь прошел в потолок, никого, кроме Корнилова не ранив кругом, только в соседней комнате был контужен офицер, находившийся там.
Корнилов был подброшен вверх, ударился о печь, упал вниз и на него обрушился потолок». (Cуворин А.А. Указ. пр. С.104-105).
Роман Гуль так описывает этот кульминационный момент похода: «31 марта. Пятый день беспрерывного гула, треска, взрывов. Потери добровольцев стали громадны. Снарядов нет. Обоз раненых удвоился. Под Екатеринодаром легли тысячи… Бой с фронта. Бой с тыла. Каждый час несет громадные потери. Подкреплений ждать неоткуда. Положение добровольцев грозит катастрофой.
Яркое солнце. Веселое утро. Но сегодня все особенно тревожны. Что-то носится неприятное, страшное. Как будто каждый что-то скрывает…
Знакомый текинец понес из церкви аналой… Подходит бледный, взволнованный капитан Ростомов. «Ты ничего не знаешь?» - «Нет. Что?» - «Корнилов убит, - глухо говорит он, - но, ради Бога, никому не говори, просят скрывать…
Куда-то оборвалось, покатилось сердце, отлила кровь от головы. Нельзя поверить!..
Около церкви, возле маленькой хаты – текинский караул. Входят и выходят немногие фигуры. В хате в простом гробу лежит бледный труп Л.Г. Корнилова. Кругом немного людей…
-Лавр Георгиевич! Лавр Георгиевич! – грузно упав на колено, рыдает Родзянко. Плачут немногие раненые, часовые-текинцы. Вдали грохочут, гремят раскаты артиллерии, стучат пулеметы…
…Вечер пятого дня. В дымную, заваленную ранеными сторожку входит обозный офицер.
-Господа! Укладываться на подводы. Только тяжелораненых просят сначала не ложиться. Легкораненых нагрузят, отвезут, переложат на артиллерийские повозки, тогда приедут за тяжелоранеными… Вышли в ограду. На паперти – священник. «Батюшка, вы отпевали Корнилова?» Он замялся, и лицо у него жалкое. «Я… я…» Не говорите вы только никому об этом… скрывайте… Узнают войска, ведь не дай Бог, что может быть. Ах горе, горе, человек-то какой был, необыкновенный… Он жил у меня несколько дней, удивительно прямо. Много вы потеряли, много. Теперь уйдете, с нами что будет… Господи… Придут они, завтра же разорят станицу…»
Мне показалось в темноте, что священник заплакал. «Благословите, батюшка…» - «Бог вас храни, дорогой мой», - благословил и обнял меня священник».
Было от чего отцу Леонтию Гливенко расплакаться, он ведь прекрасно понимал, что ожидает станицу, казаков и его с семьей с приходом большевиков. Последние дни штурма у него были самыми напряженными.
В день приходилось отпевать десятки погибших  солдат – добрармейцев и казаков. После чтения заупокойной священник отходил к зарешеченному окну, где на столе лежала церковная книга и в графе умершие записывал:
«Март, 29. Студенты Петроградских курсов – убиты в бою под Екатеринодаром. Дочь полковника Валентина Петровна Грекова – убита в бою под Екатеринодаром… Полковник неизвестный – убит в бою под Екатеринодаром. Братская могила №4 – пять неизвестных. Евдокия Петровна Гавайская – убита в бою под Екатеринодаром. Казак ст. Марьянской Николай Иванов Мусиенко…
Март, 30. Казак ст. Елисаветинской Никифор Варфоломеев Дружинец – от ранения. Казак ст. Елисаветинской Василий Гаврилов Сокол – от ранения. Казак ст. Елисаветинской Иван Иванов Кисиль – убит. Казак ст. Елисаветинской Филипп Иванов Остапенко – убит. Казак ст. Елисаветинской  Григорий Елезаров Высоцкий – убит. Казак ст. Елисаветинской Феодот Косьмин Крайний – убит. Казак ст. Елисаветинской Емельян Константинов Стрыгун – убит. Сотник Василий Ефимов Хмара – убит. Казак ст. Елисаветинской Иван Гордиев Канивец – убит. Казак ст. Елисаветинской Феодор Яковлев Подварко – убит. Казак ст. Елисаветинской Мефодий Емельянов Рунец – убит. Казак ст. Елисаветинской Максим Сергеев Юрченко – убит. Прапорщик ст. Елисаветинской Косьма Алексеев Крайний – убит. Казак ст. Елисаветинской Наум Ефимов Довбыш – застрелился. Казак ст. Елисаветинской Алексей Кириллов Васильченко – убит. Казак ст. Елисаветинской Петр Афанасьев Носенко – умер от ранения.  Казак ст. Ахтырской Петр Васильев Повалий. Казак ст. Новотитаровской Иоанн Терентьев Карпенко – убит под Елисаветинской».
Отпевать погибших приходилось и  после ухода добрармейцев: «29 апреля. Казака ст. Елисаветинской Александра Григорьева Косатого сын Иван, 14 лет – убит большевиками. 9 мая. Казак ст. Елисаветинской Василий Иванов Чиж – умер от ранения. Казак Иван Иванов Остроух – от ранения. Прапорщик ст. Елисаветинской Владимир Петров Онисич – убит. Ксения Петровна Гемус – от ранения ». (ГАКК. Ф.801.Оп.1. Д.308. Л.77-89).
Отпевал погибших в сражениях под Екатеринодаром священник Владимир Орлинский и в Елизаветинской Преображенской церкве о чем свидетельствуют записи: «Март, 27. Казак ст. Ильской Иоанн Прокопов Грицык – убит в бою с большевиками. 28. Партизан Чернецовского отряда 2-й сотни Вячеслав Кашкин и пять неизвестных партизан – убиты в бою с большевиками. Корнет Василий Рябинин – убит в бою. Сестрица Тамара Дубровская – убита большевиками. 29. Фельдшер из казаков в ст. Елисаветинской Иосиф Давидов Подварко – убит на войне с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Феодор Антонов Чухрай – убит большевиками. Мещанин г. Екатеринодара Василий Евдокимов Федоренко – скоропостижно скончался. 30. Прапорщик легкой полевой артиллерии 2-й отдельной добровольческой батарее Николай Иванов Рахманов – убит в бою с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Иоанн Феодоров Медведев – убит… Прапорщик Корниловского полка – заведующий Восточным одноклассным училищем ст. Елисаветинской Филипп Иванович Быхун – умерший от сквозной раны в грудь в бою под Екатеринодаром.
Апрель, 2. Казак ст. Елисаветинской Трофим Ильин Квадра – в бою с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Михаил Ефимов Рубан – в бою с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Феодор Иванов Высоцкий – в бою с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Вонифатий Пименов Луценко – в бою с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Дионисий Иванов Сокол – убит в бою с большевиками. Казак ст. Елисаветинской Павел Авксентьев Луценко – убит… Прапорщик 2-й батареи Александр Владимиров Таланов – убит… Ученик Реального училища, житель ст. Марьянской Николай Хмара – убит большевиками. Казак ст. Елисаветинской Стефан Тимофеев Левченко – убит… Прапорщик из мещан г. Екатеринодара Стефан Дмитриев Сидоренко – расстрелян большевиками. Казак ст. Елисаветинской Димитрий Яковлев Филь – от раны, полученной в бою с большевиками. Казак Тарасий Елизаров Бабич – убит. Казак ст. Елисаветинской Феодор Ефстафиев Журавель. Казак ст. Елисаветинской Каленик Феодосьев Захарченко – в бою с большевиками. Трупы погребены неизвестно где.
Казак ст. Елисаветинской Феодор Иванов Пистун – от раны. Казак ст. Елисаветинской Павел Никитин Бугай – от ран. Окончивший ускоренный курс в Владимирском военном училище, состоящий в Корниловском отряде Георгий Гаврилов Лобачев - убит. Погребен на степу у казака Константина Палия. Приказной ст. Елисаветинской Иоанн Симеонов Каун – умер от раны, полученной в бою под Екатеринодаром. Гражданка Параскева Иванова Кудинова – найдена убитой у Панахеса. Урядник ст. Елисаветинской Павел Петров Ержов – убит большевиками. Май, 2. Казак ст. Северской Яков Полешко. Найден под станицей с огнестрельными ранами. Урядник ст. Елисаветинской Макарий Косьмин Васькович – убит в бою с большевиками. Сотник 2-го Запорожского полка Михаил Георгиев Передерий – убит в бою с большевиками». (ГАКК. Ф. 801. Оп.1. Д.308. Т.2. Л.210-214).
До сих пор ведутся споры о целесообразности штурма малочисленным отрядом Екатеринодара, особенно в дни прохождения в нем областного съезда? Называются тактические ошибки, совершенные якобы командующим Добровольческой армии. По мнению одних, надо было на плечах отступающих от Елизаветинской красноармейцев войти и занять город. Другие утверждают, что наоборот – следовало выждать и провести более основательную мобилизацию казачества в ближайших к городу станицах. Третьи в качестве тактического упущения считаю почти полное окружение Екатеринодара, что вынуждало  красноармейцев ожесточенно сопротивляться.
Штурм Екатеринодара

Штурм Екатеринодара и гибель Л.Г. Корнилова, как кульминационные события 1-го Кубанского похода, описаны многими историками, писателями, очевидцами. Восстановить события последних двух дней штурма можно поминутно.
Целый ряд промахов и откровенных ошибок, по мнению военных историков, совершил командующий Добровольческой армии. Почти все они относятся к военной тактике.
Совершив обходной маневр и рискованную переправу армии через Кубань на пароме, он, как последователь военного искусства А.В. Суворова, обманул красноармейского командарма Автономова, но не использовал эффект внезапности.
Корниловский ударный полк отбросив красноармейцев от Елизаветинской 26 марта не вошел в город на плечах бежавших, а отступил в станицу, оставив на подступах к городу Партизанский полк. Не провел масштабную мобилизацию казаков в ближайших станицах; не организовал надлежащей агитации.  Обходной маневр конного полка генерала Эрдели закрывал красноармейским частям отступ из города и обрекал их на отчанное сопротивление.
Но Л.Г. Корнилов, проявив гуманность по отношению раненым, обоз с которыми стал переправляться на правый берег сразу после ударных частей. Это не позволило  подкрепить успех  Корниловского полка, так как  наиболее боеспособным подразделениям генерала Маркова пришлось заниматься охраной и переправой обоза.
В Екатеринодаре наступила паника, город массами стали покидать большевики. 28 марта Корниловский полк с музыкой выдвинулся из Елизаветинской к Екатеринодару. Полк сходу занял северную окраину города, выбив красноармейцев, вышедших им навстречу из Садов и солдаты подполковника Неженцева заняли казармы Самурского полка. Судьба Екатеринодара, казалось, была решена. Утром  29 марта корниловцы вышли из казарм и после непродолжительного боя вместе с подошедшими елизаветинскими казаками заняли Сенную площадь и направились по улице Красной в сторону Черноморского вокзала (Краснодар-2), но продвинуться им удалось всего лишь на два квартала.  Неожиданно навстречу наступавшим густой массой корниловцам вышел броневик и лобовым пулеметным огнем уничтожил почти весь отряд. Из 82 человек наступавших уцелело лишь четверо.
Не смогли удержать Сенную площадь и необстрелянные мобилизованные елизаветинцы. Вслед за корниловцами они стали отступать  на западную окраину.
Отсутствие общего командования и несогласованность действий в первые дни штурма также является несомненной ошибкой генерала Л.Г. Корнилова.
Когда наконец переправилась вся армия (на третий день), эффект внезапности был окончательно утерян, равно как и азарт наступающих. Штурм приобретал форму позиционных боев.
На Черноморский вокзал прибывали к большевикам по Тихорецкой ветке бронепоезда и составы с боеприпасами, из Новороссийска на Екатеринодарский вокзал пришел состав с революционными моряками.
Красноармейцы предприняли несколько попыток перейти в контрнаступление, их попытки обойти левый фланг заставили Корнилова растянуть линию окопов на север.
28 и 29 марта вступившие в сражение марковцы вели ожесточенные бои в районе кожзаводов.
Свидетель Корниловского похода Алексей Суворин в своей книге, вышедшей в декабре 1918 г., рассказывает, что когда солдаты генерала Маркова, состоявшие в основном из юнкеров и студентов, шли через станицу Елизаветинскую на Екатеринодар, «женщины-казачки провожали их со слезами и благословениями, поили молоком».  «Станица только что отдала несколько сот своих добровольцев Корнилову, - пишет А. Суворин в «Корниловском походе», - и связалась кровно с нашей армией. Мы для нее стали «свои» - все мальчишки станичные бегали с белыми повязками на шапках».
На четвертый день штурма силы корниловцев были истощены, казаки близлежащих станиц стали покидать ряды наступавших, но генерал Корнилов настаивал на генеральном штурме. Военный совет уговорил его перенести штурм на 1 апреля, 31 марта 7.30 утра артиллерийским снарядом командарм был убит в собственной комнате.
После отпевания в Троицкой церкви станицы Елизаветинской тело Л.Г. Корнилова увезено частями отступающей Добровольческой армии и похоронено в слободе Гначбау.
Генерал Деникин, принявший на себя командование армией, вынужден был оставить свыше 60 человек раненых в Елизаветинской, из них 52 человека были убиты и замучены красноармейцами, 119 тяжелораненых солдат оставлены с врачем В.Я. Ивановым в ст. Дядьковской. Из них 58 человек Иванову удалось перевезти в Кореновскую и спасти. Около 20 были забиты красноармецами и умерли от ран. В Ильинской оставлены были 28 тяжелораненых, в живых осталось только четверо, остальные убиты.
Всего Добровольческой армией на Кубани было оставлено 211 тяжелораненых, из которых своей смертью умерли 17 человек, убиты и замучены 75.

Алексей Толстой в трилогии «Хождение по мукам» так пишет: «Корниловский поход не удался. Главные вожди и половина участников его погибли. Казалось -  будущему историку понадобиться всего несколько слов, чтобы упомянуть о нем. На самом деле корниловский «ледяной поход» имел чрезвычайное значение. Белые нашли в нем впервые свой язык, свою легенду, получили боевую терминологию – все вплоть до новоучрежденного белого ордена, изображающего на георгиевской ленте меч и терновый венец.
В дальнейшем, при наборах и мобилизациях, в неприятных объяснениях с иностранцами и во время недоразумений с местным населением – они выдвигали первым и высшим аргументом венец великомученичества. Возражать было нечего: ну, что же, например, что генерал такой-то перепорол целый уезд шомполами (шомполовал, как тогда кратко выражались). Пороли великомученики, преемники великомучеников, с них и взятки гладки.
Корниловский поход был тем началом, когда, вслед за прологом, взвивается занавес трагедии и сцены, одна страшнее и гибельнее другой, проходят перед глазами в мучительном изобилии».
А. Толстой прав в том, что Ледяной поход стал прологом величайшей в истории России трагедии, но ему, как советскому писателю, нельзя было говорить о том, как «шомполовали» страну и народ коммунисты.
Почему не хотят наши постсоветские  власти объективно взглянуть на почти вековые события?.. Не хотят ворошить прошлое, говоря, что пора забыть его, а может быть, потому, что чувствуют себя наследниками Советов, и стали опять искать в советском прошлом лишь положительные стороны, закрывая глаза на дела темные.
И в самом деле, зачем вспоминать о трагических страницах своей истории? -  спросит читатель. Да затем, чтобы больше не повторялись трагедии. Чтобы найти новый путь российской государственности. Чтобы очистить и восстановить в народной памяти славную историю казачества, имена тех, кто воевал и отдал жизнь за Россию демократическую с Учредительным собранием и гражданскими свободами.
     Нельзя примирить потерпевших  поражение в той войне с ее победителями, хотя бы потому, что  они уже ушли в мир иной. Да и возможно ли такое примирение вообще?.. Но мы, нынешние граждане России  должны примирить нашу совесть; народ должен обрести примирение в своем сознании. Мы должны признать – среди тех, кто боролся за другую Россию, были герои, патриоты, заслуживающие любовь, уважение и достойное место в исторической памяти народа.
Осознание трагедии народа, страны должно наступить. Примирение должно установиться в наших душах. Должно появиться настоящие, правдивые, взывающие к нашей совести, разуму, пробуждающие любовь к отчему краю, отчизне памятники выдающимся событиям и участникам войны. И стоять они должны на исторических местах, там, где в очередной раз решалась судьба страны. И тогда, может быть, Россия выйдет из идеологического тупика, обретет свой путь и станет цивилизованной страной.