Пока Семёнов жевал траву, Коля успел пустить внутрь себя шкурку от змеи. Змея без шкурки являла собой жуткое зрелище.
- Смотри, - говорит Коля, - змея сняла одежду, как осень снимает листву в конце октября.
- В конце октября у Дудкиной месячные, - ответил Семёнов с набитым ртом, - она выставляет свои длинные поросячьи зубы и показывает мне язык.
- Куда выставляет?
- Никуда. На стол! Она любит грызть столы.
- Осенью солнце краше, - мечтательно протянул Коля.
- А когда у Дудкиной кровянка, к ней лучше не подходи. Она стерва похуже любой.
- И небо такое печальное-печальное, как серая простынь.
- У Дудкиной все простыни в конце октября загажены, будто кого-то пристрелили.
Коля сморщился, толи от фразы Семёнова толи от кусочка змеиной кожи, который застрял в горле.
- Я к ней подхожу, говорю, не могу, дескать, больше. Зудит у меня в ширинке. Не будь стервой, Дудкина! Она опять, как свои куриные зубы выставляет. Язык свекольный выпячивает и дразнится.
- А я смотрю на небо осеннее, и так в груди тянет сладострастной тоской. И больно и приятно на душе. Листья падают, а с ними солнце за горизонт.
- И никакой перспективы, - не унимался Семёнов, - как эта дурра простыни свои загаженные на веранду вывешивает, значит всё, баста, играй сам с собой.
- Только с этим небом остаёшься самим собой.
- А нёба то у ней, как поросячьи бока. Когда лыбу давит, боязно смотреть. А всё равно думаешь, как бы её нагнуть.
- Нагибаются деревья. Ветер северный лютует. Скоро притащит за собой зиму. И ничего не останется. Пусто в душе и сладко.
- Сладко, сладко, сладко,- Семёнов покрутил головой и выплюнул остатки травы. – Сладкая она штучка эта Дудкина. А стерва стервей.
- А утренний туман. Сгущает пространство. Делает тебя маленьким-маленьким в этом огромном, загадочном мире. Повисает призрачным дымом над озером. Холодно. Пар из рта, будто озёрный туман. И ты часть этой сказки.
- Да ещё и сказочница! Постоянно твердит, всё пройдёт – всё пройдёт. А ничего не проходит. Месяц кончается, а у ней всё сызнова. Кто такое вообще придумал? Это она специально, чтобы помучился. Ещё простыни эти треклятые…
Я сидел неподалёку в беседке, и устал слушать Семёнова. Бросил книжку, поднялся и направился в его сторону.
- Коля, - говорю, - тебе не надоели эти разговоры?
- А что, что? – Коля выпучил глаза и закрутил круглой, как мячик головой.
- А я тебе говорю – хватит! – не выдержал я.
- Ну что ты, Максим, - сказал Коля Семёнов жалостливым голосом, - я же так, просто. Смотрю на небо, – (закинул голову), - тоскую о Дудкиной. Хоть и стерва она треклятая.