Все падают и шипят
Вот-вот огонь в глубине золы
Погаснет от этих слез.
Хокку. Басе
Был весенний день. Время, когда привыкаешь к сладкому запаху распустившихся деревьев. Весь мир, даже небо, кажется изумрудным. Твоя люлька стоит на зеленой лужайке, она кажется большим цветком посреди яркого ковра. Ты тоже часть этой весны. Голос твой звонкий, колокольчиком рассыпается в прекрасном дне.
Ты улыбаешься. О чем ты думаешь, маленькая моя? Я отдал бы многое, чтобы знать об этом. Мне кажется, что ты знаешь столько, сколько недоступно моему сознанию. Иначе, зачем ты смотришь на меня взрослым взглядом, словно знаешь меня давным-давно?
С первого дня, как я тебя увидел, ты удивляешь меня. У тебя интересное детство. Когда мы приехали за тобой в роддом, медсестра неожиданно дала мне тебя. Я ощутил сквозь одеяльце живой комочек. Это мой ребенок, я привел его в этот удивительный и светлый мир, он ни на кого не похож.
Мне интересно, как он выглядит, какие у него глаза, пальчики, каков он вообще. Раскрыть бы одеяльце, посмотреть, но при друзьях мне как-то неловко. Даже то, что я тебя взял на руки при них, потом кто–то мне обязательно в шутку напомнит. Мол, по черкесскому этикету мужчина не должен показывать свою привязанность к своим детям. Мы, друзья, стремимся всегда быть достойными своих прославленных предком, для которых соблюдение обычаев было выше жизни.
Вот мы уже и дома. Наконец – то раскрывают одеяло, и ты взглянула на нас чистыми зелеными глазами. До сих пор мне казалось, что все новорожденные почему–то красные, а ты была беленькая. Ты томно потягивалась, растягивая ручки и ножки. Потом мать покормила тебя, и ты уснула спокойно в нашем доме, как будто всю жизнь жила с нами. Скоро и друзья разошлись, осталось только несколько женщин. Они со знанием дела укладывают аккуратно твои одеяльца, крохотные рубашечки, простынки, готовят твою люльку, обсуждают с твоей матерью, как надо обращаться с новорожденным.
Когда на меня никто не обращал внимания, я часто смотрел на тебя. Впервые я увидел, как ты улыбаешься и удивился. Бывает же, что лицо человека радуется. Ты откуда взяла такую улыбку? И мать твоя, и я не такие. Что означает твоя несравненная улыбка? Может, ты улыбалась во сне? Но что ты можешь видеть, маленькая моя, в этом огромном мире? На твоем лице я видел не только твою улыбку, но что–то еще, что я не мог понять.
«Если ребенок смеется во сне, это с ней играются ангелы», - говорила моя бабушка. А кто с тобой играет во сне, кому ты так радуешься? - Скажи мне, чему ты улыбаешься, ну скажи?.. - ласково спрашиваю я тебя, но вместо ответа ты продолжаешь счастливо улыбаться.
Твоя первая весна была очень красивой. И мне она казалась необычной, потому что ты родилась весной…
Тебе было только несколько месяцев, когда в твоем поведении, взгляде я начал замечать необычные для твоего возраста моменты. Дети обычно начинают с угукания, а ты нет. Ты редко плакала и смеялась нечасто. Иногда ты смеялась в голос, тогда твой звонкий голосок начинал звучать весенней трелью соловья. Как мы радовались в такие мгновения. Что может быть слаще и приятнее невинного детского смеха?!
Чаще ты мягко вздыхала. Мы не знали, что может тебя угнетать, и начинали беспокоиться. Мне казалось, что ты в каких – то печальных раздумьях. Но сколько тебе, чтобы такое держать в сердце?
Интересно, как я себя вел, когда был таким как ты? Я забыл, что я делал, когда был маленьким, но когда смотрю на тебя, то начинаю что–то вспоминать. Может, и не вспоминал, могло и показаться.
Ты спишь, а я думаю о тебе. Ты давно упокоилась в тихой комнате. Не понимаю почему, но сердцем чувствую, что надо зайти к тебе, весь, охваченный какой – то тревогой быстро подхожу к твоей кровати.
Ты плачешь. Я не помню, чтобы ты когда – нибудь так плакала. Ручки и ножки подтянула к груди и поэтому кажешься крохотной. Все лицо залито слезинками, твоя подушка стала мокрой. Ты крепко закрыла глаза и поэтому, твое лицо показалось меньше. Ты и раньше плакала, но так, словно, оплакиваешь, что-то такое, которое теряешь навсегда, было в первый раз. Я и твоего голоса не узнавал, он изменился, в нем я почувствовал глубокую тоску и невысказанное горе.
Говорят, что сны – это отражение реального мира и раздумий над будущим. Что ты знаешь в этом переплетенном, как осенняя паутина, мире, ты же только начала жить, о чем ты можешь так глубоко думать, с такой болью ощущая будущее? Иногда мне кажется, что вы, такие крохотные и беспомощные, ощущаете мир намного глубже, чем мы, ваши родители.
Что ты видишь кроме любви матери, отца, солнечного лучика, чистой весны, мерцания звезд? Звон веселого ручья, щебетание птиц, ласковые колыбельные песни твоей матери не уходят от твоей люльки, что у тебя за грусть, которая может быть выше них? Ты так мало жила еще на этой земле, чтобы думать или сожалеть о прошлом или с тревогой думать о будущем. Что ты видишь? Ты ощущала будущее, что тебе предстоит, светик моей души?
Я разбудил тебя. Ты меня сразу не узнала, испугалась и громко заплакала. Но, услышав мой голос, потянулась ко мне, захлебываясь от слез и рыдания, обняла меня крепко крепко. Пока ты успокоилась, ты еще несколько раз глубоко вздохнула, дрожа всем тельцем. Ты просыпалась от ужасного сна. Потом, увидев любимую куклу, твои глаза заблестели сквозь слезы, и потянулась к ней, прижала к груди, словно дитя.
После этого дня еще не раз мне казалось, что ты в глубоких раздумьях, что что–то гложет тебя. В такие минуты ты, сидя у стола, перестаешь дрыгать ножками и стучать по тарелке, останавливаешься с полной лошкой и сидишь в задумчивости, то тихо и безмолвно сидишь в уголочке среди своих кукол, которые кажутся выше тебя. О чем ты так задумывалась, моя дочь, что ты переставала играть и в глазах твоих появлялась грусть? Что тебя так угнетало?
Я никогда не постигну ни сердца твоего, ни раздумий. Когда ты вот так сидела задумчиво, я тебя звал тихо, чтобы не испугать тебя, ты не сразу обращала на меня внимание, чаще всего мне приходилось еще несколько раз обращаться к тебе. Твои мысли не отпускали тебя еще какое – то время, твой взгляд мог быть направлен ко мне, но казалось, что ты смотришь сквозь меня. Кто поверит, если скажешь, но в этом взгляде я ощущал взгляд зрелого и мудрого человека? Тогда в моей душе начинала гнездиться необъяснимая и щемящая тоска.
Многие меня считают человеком сильным и духом, и телом, сравнивают с мужественными черкесами. Наверное, оттого, что я стремлюсь, и горе и радость держать глубоко в себе, стойко переносить испытания этого вечно изменчивого мира. Но куда мне до именитых предков, вписавших свои имена в летопись мировой истории. Большие трагедии не раз случались и с ними, но они намного мужественнее, чем мы, переносили лишения и трудности, горе и страдания. Весь народ был таким, время было такое, что без крепкого сердца, мужества мужчин и стойкости женщин невозможно было сохранить свободу в жестоком мире. Если находишь в себе силы перебороть боль, страдания, душевную боль, чувствуешь себя мужчиной. Но есть ли граница, что может пережить или выдержать человек?
Адыги говорят, что Бог посылает человеку столько испытаний, сколько он выдержит. В это они верили свято, поэтому находили в себе силы. Время, что резвый конь, бежит, люди рождаются, живут под этим солнцем, приходит время, и они уходят в мир иной, откуда не возвращаются. От рождения до смерти человеку днем светло, ночью темно, в его подводе запряжены два коня: радость и горе. Какой резвее, такова и жизнь.
Мы, друзья, любим свою историю и часто говорим о прошлом, сравнивая ее с настоящим. Но когда речь заходит о мужестве, я вспоминаю о народных героях. Это и Коджебардоко Мыхамэт, из которого пули вынимали острием кинжала, а он улыбался, также с улыбкой встретивший и смерть. Это Хытыку Болэт, с раздробленным бедром, не покидающий поле боя и воюющий с врагом, как будто ничего с ним и не случилось. Это и старик, отец братьев Пцашэ, встречающий тела своих детей словами: «Это в традициях нашего рода» и ничем не выдавший своего горя. Сколько таких еще осталось в памяти народа, а сколько тех, чьи имена остались в тени, доблесть и мужество которых знает лишь Всевышний. Я всю жизнь мечтаю быть похожим на них, с того дня, как мой дед начал мне рассказывать о славных героях народа. Беру с них пример и часто борюсь с собой. Поэтому, видимо, меня считают человеком сильным.
Но кто, кто знает, что на самом деле творится в моем сердце? Я никому об этом не скажу, а по мне они никогда не догадаются. Лишь мать может догадаться, но от нее я больше всех скрываю то, что переживаю. Если она сможет пережить, что она себе представляет, я буду утешен…
Мой ребенок оставил мне взгляд, за который я всю жизнь расплачиваюсь. Когда он родился, между нами пробежал небольшой прохладный ветерок. Для адыга рождение сына – это событие, равных которому нет, потому я хотел первенца – мальчика. Даже не мог предположить, что у меня может родиться девочка. Вот почему, когда я получил неожиданную весть, немножко огорчился.
Но недолго это длилось, я быстро отошел, когда она появилась в моем доме, но тот прохладный ветерок, наверное, оставил в душе моего ребенка грусть, которая часто застывала в ее чистых глазах. Эхо этого ветерка сейчас возвращается ко мне, и оно роется в моей груди, колет меня и лишает покоя. Дети особо реагируют на отношение к ним, поэтому моя крошка почувствовала его холодное прикосновение…
Человек не может постоянно грустить или радоваться: день сменяет ночь, все течет, все изменяется. Вот перед моими глазами стоит дочурка в ярком платьице, она радостно улыбается матери и счастливо кружится. Но твой взгляд закрывает, как створку окна, свет моих милых воспоминаний.
Я на руках сам занес тебя в больницу, ты, видимо, что–то почувствовала, крепко обняла меня, но, когда забирали тебя, ты покорно отпустила меня и так посмотрела на меня, что в душе что–то тревожно перевернулось. Зачем, зачем ты оставила мне свой взгляд, взгляд, вечной раны моего сердца? Если бы я мог допустить мысль, что это будет нашим последним днем и взгляд твой, взгляд прощания, я не ушел бы с больницы. И зачем я уехал на эти два дня в аул?..
Врачи убеждали нас, что она только простудилась, у нее жар. - Здесь ничего мудрить не надо, - сказала врач, которая оформляла ребенка в больницу. – Несколько уколов, режим лечения и все будет в норме, не вы первые, не вы последние…
Но неправильное лечение и ненужный укол превратили жар тела в пламя, в огне которого и сгорел мой ребенок. Тогда ей было полтора года…
Я уверен, что ты знала, что с тобой это случится. Поэтому, видимо, ты посмотрела на меня прощальным взглядом, словно что–то утешительное для себя искала в моем сердце. Я ни о чем еще не догадывался, а ты уже знала будущее. Ты не сказала мне об этом, но твой взгляд оставил мне грустные вопросы.
Может, твой взгляд искал в моей груди остатки того прохладного ветерка? Ты хотела уйти в другой мир, зная, что в сердце моем к тебе есть только любовь и благодарность за то, что ты у меня есть, за то, что я познал с тобой радость отцовства, за то, что ты выбрала нас с матерью? Говорят же, что души детей, ищут по земле будущих родителей еще за три месяца до их зачатия. Зачем ты сомневалась в моей любви к тебе, зачем тепло моей души не согрело остатки того ветерка? Зачем ты не простила меня?
Многое я еще вижу в твоем взгляде. Это мучает, гложет меня. Первое время я ночами не спал, передо мной всегда был твой взгляд, я не мог обойти его. И сейчас нередко он возвращается ко мне, от него нет спасения, я иногда начинаю биться головой о стены, стол, пол, но физическую боль не в состоянии убить душевную.
В соседнем селе однажды машина сбила трехлетнюю девочку. Ее отец был старше меня, тогда я еще был холост. Когда мы услышали об этом, мы поехали в больницу. Водитель машины стоял бледный, как полотно, он был словно в трансе. Все ждали со страхом вердикта врачей, но они ничего не смогли сделать, она умерла.
Как только об этом услышал отец, он набросился на водителя и начал его избивать. Он кричал: «Откуда я снова возьму такую девочку, ты меня погубил!» Тот молчал, падал на мокрую от дождя землю, вставал, весь перепачканный, пятился назад, опять падал и опять вставал. Еле отняли его от обезумевшего отца. Водитель был не виноват, девочка на велосипеде выскочила на дорогу, но она погибла, и он винил себя в случившемся. Поэтому, несмотря на физическую боль, он терпел, дал возможность отвести душу несчастному отцу.
А мне кого винить, на ком вынести свою боль? Кто кроме меня может нести наказание? Что мне самому истязать себя? И что я смогу сделать с собой? Что бы я ни делал, ребенка своего я уже не верну. Отец той девочки избил водителя, поплакал и отчасти отвел душу. Я до сегодняшнего дня не могу себе позволить при ком – нибудь оплакивать смерть своего ребенка, даже показывать свое горе. Но если кто – нибудь заглянул ко мне в грудь, в глубину моего сердца, он увидел бы такую тоску, такую невысказанную боль, которую никому не пожелаешь. Здесь льются неутешные слезы, здесь я слеп, здесь подкашивается мое мужество, слава Богу, что это никто не замечает…
Было холодно, очень холодно. Выпал обильный снег, мороз по нему звонко пробежал и
установилась настоящая зима. Когда тебя понесли на кладбище, я вместе с мужчинами вышел со двора, где ты так любила радостно бегать под неусыпным взглядом счастливой бабушки. Взгляд пробежался по твоей последней дороге, кладбище было недалеко. Мне кажется, что мужчины идут слишком быстро. Куда торопиться?
На руках большого Шихама лежит моя дочь. Ей так нравилось играть с дядей, который подпирал потолок своей головой. А теперь и сердце больше не играет, перестало биться, и тело недвижимо. Она больше не улыбнется ему и не потянет к нему свои ручки, чтобы прижаться своей белокурой головой к нему. Вот почему огромный мужчина сегодня так печален и слезы блестят в его глазах.
У нас не принято оплакивать своего ребенка. Если бы я начал выплакивать все, что у меня в груди накопилось, наверное, весь мир содрогнулся от моего горя, слезы мои потекли бы горючими ручьями. Но я такого права не имею, мужчина должен всегда оставаться мужчиной.
Я не стал заходить на кладбище, отец был там, я постеснялся. С несколькими друзьями стал недалеко от входа. Спасибо им, в эти трагические дни они день и ночь были со мной. Ветер начинает иногда шалить - вздыбливает снег, стелит поземку. Вижу, что многие съежились. Холод пробирается через мой воротник и остужает мое сердце. Я не помню, о чем мы говорим, вроде слышу, что говорят, но сути не пойму, слова проходят сквозь меня, а мысли мои кружатся и бьются около маленькой могилы…
Моя сладкая девочка, как может стать тебе местом для сна эта холодная земля?! Как я смогу прожить, не слыша твой голос, не видя тебя? Узнав меня своими ясными глазами, не потянешься ко мне своими теплыми ручками. Теперь я осознаю невысказанные тобою слова и душевное тепло, которое меня так обогревало, но я об этом так мало знал. От этого мое сердце превращается в пустыню…
Ветерок прижался к моему лицу, затем, обвил мою шею и направился в кладбище. Вот он осторожно зашел в могилу и тихо коснулся твоего красного одеяльца. Показалось, что ты дала о себе знать, как тогда, у роддома, когда я ощутил через одеяло живой комочек.
Может это тот прохладный ветерочек, который в свое время пробежал между нами, сейчас принес к тебе в твою холодную могилу тепло моей щеки, к которой ты так любила прижаться своим бархатным личиком. Ветерок тоже, видимо, сожалеет о том времени, но что и он сможет сделать для тебя? Твоя чистая нежная душа сама отправится в небеса…
Вот и ветер покинул твою могилу, старый плотник сбил в ряд доски над тобой, чтобы земля не падала на тебя. Мужчины взяли лопаты…
Дочь моя, свет мой, скажу тебе счастливой дороги, но ты оттуда никогда уже не вернешься. Когда-то и меня похоронят на родовом участке сельского кладбища. Дай Бог, чтобы я оказался рядом с тобой. И тогда, находясь рядом, мы не сможем больше коснуться друг друга. В могилу глухо посыпалась земля…
Я живу. Работаю, нахожусь среди людей, они меня не забывают. Вот так идет время, и мир таков, как ты его видела. Тебя больше нет, но со мной живет твой взгляд, который постоянно возвращается ко мне, тогда мне кажется, что я слишком долго живу.
Но Бог, видимо, считает, что еще не время мне умирать. Для чего–то же он держит меня еще на этой земле, поэтому я стараюсь жить не бесцельно, а больше делать добра. Может, мои дела зачтутся и тебе? Счастье, которое ты не смогла увидеть, пусть увидят другие дети, пусть они под тенью своих родителей, радуя их своей жизнью. Смотрю на них, слышу их веселое щебетанье, и сердце заполняет светлая грусть. Но я всегда прошу Всевышнего, дай им жизнь, дай им жизнь, чтобы их родители никогда не узнали, что такое похоронить своих детей…
Был весенний день. Время, когда привыкаешь к сладкому запаху распустившихся деревьев. Весь мир, даже небо, кажется изумрудным. Твою могилу густо покрыла зеленая трава, и ты утопаешь в весеннем дне. Ты тоже часть этой весны. У могильного камня, рядом с твоим изголовьем, расцвел алый цветочек…