Театр на картах
Родители почему-то вспоминаются молодыми во время ремонта нашего жилища, состоявшего из двух смежных комнат в деревянном доме.
Мама с утра уходила в книжный магазин за картами, снежно-белая изнанка которых была так хороша своей пригодностью для оклейки потолка.
Я пытался урезонить маму, считая подобное деяние чем-то сродни варварству. Как можно было столь прекрасные, свежо пахнущие краской новенькие карты уродовать ради пустой белизны над головой!
Мама, посмеиваясь, приносила тугой рулон, и начиналось... жертвоприношение. В медном тазике заваривался клейстер, припасалась щетка, кромсалась карта. Суета, легкая ругань не слаженных обойщиков, даже их падения на залитом клейстером полу - все это странным образом занимало меня.
И всё же помочь родным отчего-то не хотелось - до того жаль было карт.
Я сидел на диване, подобрав ноги, лишь изредка нагибаясь и подбирая кусочки четвертованных пособий, едва ли не до боли душевной сожалея об исполосованных картинах. Карты были историческими, потому я и считаю их батальными полотнами.
Долго потом я смотрел на непросохший потолок, пытаясь угадать контуры стран. Даже когда бумага высыхала и плотно натягивалась, можно было видеть водные обводы и островные абрисы.
Как-то раз в моей руке оказался обрезок карты. На нем надпись - «Европейский театр военных действий». Это первая мировая война, вся такая рыжая, словно залитая глиняной жижей, покрытая ржавчиной разбитой техники, порыжевшая, как шинель окопника, побуревшая подобно повязке раненого. Тут и там виднелись синие и красные стрелы ударов, осажденные крепости, подобные ощетинившимся ежам, отходы войск, намеченные алым пунктиром, словно каплями крови. Миллионы погибших - ничего себе, театр.
Этот рыжий ужас как некое вечное напоминание висел надо мной, чтобы, засыпая, смотрел и, пробуждаясь, видел и помнил. Проходили месяцы, потолок желтел, краски сливались, совсем неразличимы становились города и страны, и вновь повторялся веселый поход за дешевым и добротным стройматериалом, и опять начинался радостный труд, вносящий в дом свежесть.
Спустя 30 лет, готовясь к урокам, корпел я над коричневым кирпичиком «Новейшей истории», сотворенной Кредером. Исписывал карточки, вырезанные из сигаретных блоков, а на глазах выступали слезы.
Мама давно больна диабетом, ослепла, еле ходит и никогда больше не будет вершить в квартире резвый ремонт. Впрочем, карт теперь столько не купишь, а сделать ремонт в «евростиле» выйдет дорого. Однако память всё же нам всего дороже.