Конечная

Андрей Кадацкий
        Пикапер аполлоновской наружности проснулся от легкого толчка в автобусе. Пассажиры разных полов и возрастов чинно сидели на местах, лишь импозантный мужчина в прикиде а-ля Делон сновал по салону с мобильником, посекундно тарифицируя:
        - Где эта долбанная связь?!

        Юношеский взгляд скосился на соседку справа. Тростниковая девушка понурила головку у окна, ивовые волосы ниспали до колен. «А она вроде ничегошная… не то, что вчерашние в сауне… Кстати, чем дело кончилось?.. Хоть убей, не помню! И башка раскалывается… С этой, что ли, замутить?»:
        - Добрый день, сударыня! Как ваше сёдняшнее «ничего»? Ничего?

        Девушка как будто потерялась в ветках волос, мерно покачиваясь в такт автобусу.
        - Ау-у, де-евушка, - пикапер чуть тронул рафинированное плечико.

        Волосы замахнули назад, открылось бледное личико с заплаканными глазками:
        - С чего вы решили, что сейчас день?

        Пикапер стопорнулся:
        - Ну как же… За окном…

        Сквозь непрозрачное стекло проникал только свет, а может, само окно светилось. «Странно, это что? – Юношеская рука потрогала стекло. – Интересный автобус…»:
        - Все равно день, мы с пацанами забурились в сауну вечером…
        - Откуда вы знаете, что уже наступило… сегодня? Посмотрите на себя. Вы в одних шлепанцах и плавках.

        Молодой человек оглядел голый торс, похлопал по груди:
        - Правда, но за окном…
        - Ни-че-го не вид-но! – Девичий кулачок отстучал по стеклу. – Пустите меня!

        Пикапер едва успел убрать коленки – девушка пронеслась к дверям. С разбегу врезалась головой: «Выпустите меня! Я не хочу! Не хочу!». Со лба заструилась кровь. Двое мужчин оттащили юное тельце, старушечьи руки утерли кровь.

        «Истеричка! Щаз бы нарвался…». Молодой человек похлопал по плечу впередисидящего на двух сиденьях кудряша:
        - Простите, а где мы едем?
        - Я не знаю, - не повернувшись, записклявил толстяк. Жир от чебурека капал на джинсы и голубую рубашку. – Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивайте. Я почему-то нервничаю, а когда я нервничаю, мне очень хочется есть.

        Подскочил сидевший напротив громила в драной майке, рейтузах, с пивной отрыжкой:
        - Ты задрал жрать! Это уже шестой чебурек! Я тыщу раз сосчитал до десяти!

        Рука-сковородка махнула по культяпкам кудряша, чебурек врезался в стекло, жирное пятно расползлось картой США.

        - Пожалуйста, не бейте меня, - прикрыл голову толстяк, - я и так очень нервничаю… пожалуйста!
        - Я тебя предупредил! - цыкнул громила.
        Майка с рейтузами вернулась на место: «Раз, два, три…»

        Автобус шел прямолинейно и равномерно.

        - Черт знает что! – «Делон» шмякнул мобильником о пол. – Где эта чертова связь?! Что я, вообще, делаю в этом автобусе?! У меня пять «майбахов»! – Пятерня затряслась в воздухе. - У меня контракт горит на миллиард, а я… еду в автобусе!

        Мужчина присел, обхватил седину руками. Слева тронул небритый мужичонка с авоськой:
        - Дорогой телефон?
        - Тебе-то что?!
        - Я соберу, может, удастся починить…

        Дорогой костюм только махнул. Авоська собрала дребезги:
        - А хорошие машины?
        - Какие машины?
        - Ну, у вас… я вот всегда мечтал о «Лексусе».
        - Какой к черту «Лексус»?! У меня контракт срывается, понимаешь?! А тут ты… с авоськой.
        - Я вот тоже не понимаю, что я здесь делаю. Я всего лишь вышел за хлебом, булочная за углом… А что последнее вы помните?

        Холеные пальцы с перстнем скользнули по лицу, ноготь большого застучал по золотым коронкам:
        - Помню, как вышел из дома. Охрана… А вот как сажусь в машину, не помню… Странно, - усмехнулся мужчина. - Я вдруг вспомнил себя в яслях, а на днях и первый класс не мог вспомнить.
        - Мне кажется, я помню, как вылезаю из матери, - хихикнул мужичонка. «Зачем я, вообще, родился? Сварливая жена, разваливающаяся халупа, вечно не хватает денег на водку… А у этого… целый автопарк! Наверное, жена-модель, особняк… Господи, как несправедливо ты все устроил. Одним все, другим ничего».

        - Выпустите меня! – девушка воспользовалась ослабленной хваткой, бросилась головой в окно. Вновь заструилась запекшаяся кровь.

        Громила силой вернул девицу бабулькам. Подошел к водительскому месту, уставился в плакат – распятие с христианским календарем.

        - Лучше б голых баб повесил. – Кулачище молотом забарабанил по перегородке. - Эй! Куда мы едем?!

        Прислушался. Тишина.
        Крюки пальцев сорвали плакат.

        - Черт! Стекло окрашено. Ну, погоди же, я до тебя доберусь!

        Заскрипели зубы, ручищи загнули сиденье, масса навалилась на спинку. Хрясть! Железо подломилось. Громила вырвал и с размаху ухнул о перегородку – на стекле лишь обозначилась царапина.

        - Что вы делаете?! – поднялась хорошо сохранившаяся старушка, пахнущая «Шанелью». – Вы же люди! А ведете себя хуже зверей. Опомнитесь! Побойтесь Бога!

        - Чья бы корова мычала?! – Взвилась авоська. – Это тебе надо было опомниться, когда мужа свово с любовницей спалила! В бане! Что?! Забыла, как дверку поленом подперла?!

        Старушка побледнела:
        - А ты откуда знаешь?

        Мужичонка задумчиво почесал лобешник, взгляд заскользил по полу.
        - Не знаю, - развел руками, и вновь зашелся, - но знаю! А еще знаю, что не всяк тот верует, кто проповедует!

        Старушка присела обратно. Спина, как мачта, прямая, приподнятый нос уставился в матовое окно.

        «О, как! – кулачком хлопал по губам пикапер. – И не подумаешь даже… Всё. С замужними больше ни-ни. Чего доброго, также вот спалят, и имени не спросят… Век живи – век учись».

        Автобус летел на одной скорости, не ускоряясь и не тормозя.

        Хлопки сиденья-кувалды вновь сотрясли перегородку, лишь прибавив царапин.
        - Ну, ничего! – Обливался потом громила. – Не мытьем, так катаньем… Рано или поздно остановишься… Всё, водила, молись!

        Железо заскрежетало по стеклу. «Хоть одним глазком на тебя взглянуть», - приговаривал громила. Толстяк-кудряш заткнул уши. Старушка презрительно скривила губы. «Делон» скорчил гримасу.

        Громила откинул сиденье, глазом приложился к начищенному месту.
        «Ну, что там, милок?» - заголосили бабульки.

        - Всё! Хана нам! - Отскочил громила. - Водилы нет, руль не крутится. В лобовое ничего не видать. Первое же дерево - наше!

        Народ заметался, забарабанил в двери, застучал по окнам. Запричитал на все голоса.

        Автобус резко остановился, пассажиры разлетелись по салону.
        - Конечная, - прохрипел бас динамиков.

        Двери выдохнули стравленным воздухом и распахнулись. В салон заглянул улыбчивый мужичок в белом балахоне:
        - Выходите поскорее, пожалуйста! За вами едет точно такой же автобус.

        Бабульки, как сомнамбулы, потянулись к выходу.

        Пикапер спрыгнул с подножки. Яркоосвещенный тоннель, но без ламп. Впереди над выходом маячила надпись. Пикапер потрогал стенку: «Что за материал такой? Как будто сам светится».

        - Я не хочу! Не хочу! – Девица бросилась на стену.
        - Помогите ей! – Взмахнул рукой мужичок.
        Выросли двое мужчин в таких же балахонах, подхватили под руки, увлекли вперед.

        Громила исподлобья глянул на мужичка:
        - Где это мы?
        - Идите вперед, вам всё объяснят.
        - Ща ты мне все объяснишь.
        - Спокойно, не надо нервничать, - раскрылись гладкие, как зеркала, ладони, лишенные хиромантийных линий.

        Громила отшатнулся, озираясь, затопал за толпой.

        У выхода из тоннеля, пикапер завидел миловидную даму в белом платье.
        - А на каком языке эта надпись? – указал вверх юноша.
        - На латыни, - женщина излучала доброту.
        - А-а, мертвый язык, - заиграла голливудская улыбка.
        - Божественный язык.
        - И что сие означает?

        Женщина ангельски улыбнулась:
        - Страшный суд.