Путь к Истине. Глава 11

Евгений Резвухин
  Кончик письменной тросточки  погружается в черную вязь чернил.  С задумчивым видом Юлий склоняется над пергаментом, трость с готовностью зависает, пергаментная кожа  поблескивает от тусклого лампового света.
  «Подходит к концу первая неделя морского пути», - трость ритмично скрипит, резко затем останавливается.
  Юноша не глядя, хватает кружку, но отпив, брезгливо морщится и отодвигает в сторону. Какая все-таки гадость остывший чай.
«Капитан уверяет, что мы идем прямо по курсу и скоро должны достичь порта столицы. С каждым рассветом я с надеждой смотрю на запад, в ожидании увидеть берег. Но по-прежнему нас охватывает кольцо воды, растягиваясь ковром и уходя далеко за горизонт. Стыдно признаться, на палубе с первых дней в дрожь бросает. Осознание, что деревянный пол корабля единственная твердая поверхность, а вокруг неприветливая полупрозрачная жидкость, поневоле внушает трепет. Зато в каюте на удивление комфортно. Я не чувствую ставшего нормой головокружения, как на палубе, нет обдувающего холодного ветра… иногда мне кажется, что мы вовсе не плывем. Лишь дрожание стекол и шум за окном напоминает о цепком морском объятии.
  Выпускник академии смачивает трость, бегло просматривая написанное. Сердце стучит быстрее от мыслей, что начерканную нетвердой рукой рукопись будут хранить в имперской библиотеке, как память о величайшем исследователе.
Шмяк. Черная капля разбивается о пергамент, растекаясь в привычную для студента кляксу. Юлий тянется к промокашке, но передумав, расплывается в улыбке.
  - Ничего, - бормочет он, - когда-то эта клякса станет знаменитостью,  как и я.
  «С каждым днем, все яснее чувствую я волнение. Наверное, так всегда бывает перед встречей с мечтой. Как-то совсем забыл я, что впервые в море, что увижу столицу Запада, о которой столько слышал… Все становится каким-то отрешенным для меня. Имя Августина заполняет мысли. Близость встречи со знаменитым учителем лишает покоя и сна еще более от того, что просветление становится зримым и почти осязаемым. Я чувствую, что вот-вот достигну Истины. Это окрыляет».
  На время Юлия привлекает шум наверху. Сквозь хлипкую дверь каюты слышится отрывистые реплики монаха, сопровождающиеся дружным хохотом команды. Гремит посуда, кто-то из моряков затягивает песню, о палубу тарабанят во всю пара танцующих, видимо Егора или Тиса, ног. Наступает одиночество. Становится обидно и зло. Юлий мрачнеет и ниже склоняется над книгой. Мысли льются совсем в другом от пути направлении.
«Я чувствую напряжение. Меня сторонятся. Почти не разговаривают. Все реже вижусь с Феофилактом. С первого дня нашей встречи я очень привязался к нему, воспринимал, как  родного человека. Не пойму, что происходит. Едва мы поднялись на борт, как между нами вырастает незримая преграда. Я начинаю замечать, что ему тяжело смотреть мне в глаза.
С Лешей мы совсем перестали друг друга понимать. Три года академии. Мы были лучшими друзьями. Теперь я не видел его за время плавания ни разу. Слышал, его страшно мучает морская болезнь, он тяжело переносит  переезд, но уверен, дело совсем не в этом».
Юношу пробирает обида. Трость скрипит быстрее, подчерк от волнения сбивается еще больше.
«Они либо завидуют мне, либо не понимают всю важность моей миссии. Да, именно миссии и никак иначе. Я орудие в руках Безначального, Его перстом прокладываю путь к истине. Если нужно, пойду по костям. Они знали, на что шли. Все равно, цель, в конечном счете, оправдает потери».
  Скрип двери отрывает Юлия от дневника.
   - Леша? – барон от неожиданности подскакивает.
Алексий неуверенно переминается в дверях с ноги на ногу. Вид у него болезненный: лицо теряет цвет, щеки впали, фигура так истощилась за последние дни, что одежда висит мешком.
  - Войти можно? – неуверенно проговорил он, не поднимая на бывшего сокурсника взгляд.
  - Да, конечно. Не стой в дверях, заходи, садись.
Юлий ставит перед Алексием стул, но тот садится на край кровати, кладя дрожащие руки на колени. С минуту оба молчат, даже не взглянув друг на друга. В каюте стоит напряжение и неуверенность Алексия, передаваемая скованному Юлию.
  - Работаешь над дневником? – не зная с чего начать, пытается завести беседу Алексий.
  - Да, - быстро затараторил юноша, выдавливая сдавленную улыбку. – В последнее время нечем заняться, так что решил наверстать.
  Речь обрывается. Снова на долгое время в каюте зависает молчание.
Не зная, что сказать, разбивая скованность, Юлий смотрит написанное. Холодные пальцы страха медленно тянутся из тьмы. Взгляд бежит по сбитым строкам, а внутри все аж сжимается.
  «И это написал я?»
  «А на что ты рассчитывал? – звучит голос из глубины души. – Всегда нужно чем-то жертвовать. На алтаре уже и так лежит память отца и честь рода. Ты уже выкинул для броска к Августину почти все собранные деньги. Теперь осталась самая малость – твои друзья. Готов ли ты и их возложить рядом с другими жертвами?»
  «Поместье, честь, деньги..., - перепуганное сознание, как мышь, бегает из угла в угол. – Все это ничто рядом с жизнью людей».
  «Так ты хочешь, познать Истину или нет?»
  «Да!» - голос души звучит как никогда уверенно.
  «Тогда ты должен быть готов к последней жертве».
  «Я не знаю… я не уверен… наверное да».
  Внезапно нахлынувший ужас, также внезапно исчезает. В душе воцаряется странное и, пожалуй, непривычное спокойствие и уверенность.
  - Так ты, Леша, хотел что-то сказать?
  - Ах, да! - Алексий вырывается из задумчивости, но голос по-прежнему дрожит от неуверенности. - Я пришел с просьбой.
Юлий пожимает плечами.
  - Проси о чем хочешь, я готов выслушать.
  - Прикажи капитану развернуть корабль.
  Впервые за весь разговор глаза Юлия и Алексия встречаются. Да молодых человека, бывших не разлей вода с первого дня встречи в академии, долгое время стоят друг против друга. Взгляды скрещиваются, как дуэльные рапиры.
Резко вскакивая, Юлий меряет каюту шагами. Алексий продолжает сидеть, обеспокоено следя за мечущимся из угла в угол бароном.
  - Значит, ты хочешь, - юноша резко останавливается, - что бы вот так просто взял и бросил все. Я правильно понял?
  - Да.
  - И плевать, что я продал и истратил на путешествие все, что мог. Плевать, что мы столько пережили ради достижения цели?
  - Да.
  - Мой ответ нет.
  Юлий поворачивается к Алексию спиной, скрестив руки.
  - Хотя бы выслушай, - взмолился тот.
  - Решения не изменю.
  - На Западе вспыхнул бунт. Там ересь. Мы не знаем, что в точности происходит  в столице, как широко раскинулся бунт и насколько он серьезен. Вдруг епископ, которого ты ищешь, скрывается? Где ты будешь его искать? Ты не знаешь, жив ли он вообще.
Какое-то время Юлий, молча, смотрит в окно. Но, увы, не для обдумывания слов Алексия. Берег Запада близок, все остальное чепуха, ухабины на пути.
  - Если это все - можешь идти. Мне нужно работать.
  - Юлий, да очнись же ты! - вскочив, Алексий разворачивает Юлия к себе лицом, но сын Георгия грубо смахивает руки с плеч. - Я прошу тебя, поверни, пока...
  - Пока что? - брови сходятся к переносице, в глазах играют огоньки. - Что ты хочешь сказать эти "пока"? Ты что-то знаешь?
Алексий отступает, потупив взгляд.
  - Пошел прочь с моей каюты, - скрипя зубами, закричал Юлий. - Убирайся к Тени!
Уже уходящему он кричит в спину:
  - Хочешь вернуться - можешь хоть сейчас спустить на воду шлюпку!
Накричавшись, путешественник падает обессилено на стул, светлые пряди волос, упав, закрывают лицо. В каюте раздаются хлопки ладош.
  - Браво, маэстро, - Юлия накрывает тень Феофилакта. - Лучшая сцена, что мне довелось видеть. Театр просто отдыхает.
  - Ты то зачем пришел? - прохрипел барон. - Тоже станешь уговаривать меня повернуть?
  - Нет, не стану.
  - Тогда зачем?
  Монах подходи к столу. На какое-то время взгляд его приковывает пергаментная книга. Закрыв ее, он поворачивается к окну.
  - Помнишь, как у федератов, в трактире, ты сказал, что мы одна команда?
  - Феофилакт, что ты хочешь? - становится тяжело дышать, кривясь, Юлий растягивает жмущий ворот туники.
  - Постарайся вспомнить, как все началось. Идея познания корня зла. Это на самом деле достойное дело. Но суть ведь совсем не в нем. Загляни себе в душу и постарайся задать пару серьезных вопросов. Тогда мы сможем продолжить наш разговор.
  До чего же душно! Отдернув край туники так, что ткань рвется, Юлий рывком отталкивает Феофилакта, пулей устремляясь по лестнице на свежий воздух. Кровь пульсирует в висках с бешеной силой, сводя с ума, словно удары курантов над ухом.
Отдышавшись, Юлий поднимает взгляд. В небе издает крик парящая в потоке воздуха птица. Метнувшись камнем вниз, она поднимает брызги, какое-то время рыбешка бьет хвостом о морскую гладь, но тотчас замирает в клюве.
  Юноша прижимается к тросам, прикрывая глаза. Почему все складывается так? Почему никто не понимает его? Столько всего пережито, столько невозвратимого осталось за спиной. Зачем именно сейчас все эти разговоры? Юлий сердцем чувствует, что ответ где-то рядом. Да, они претерпели ряд неудач, часто спотыкались и падали о преграды, но ведь всегда находились силы. Что же теперь? Пусть они ранее брели как слепые котята, но теперь путь лежит на Запад, к берегам где, быть может, их ждет просветление. Откуда же неуверенность в их сердцах? Все ведь в глазах юного барона так просто я ясно. Путь виден, словно его освящают сотни огненных мотыльков.
  «Они просто малодушны и боязливы, - уговаривает себя Юлий, не узнавая голоса, - не слушай их и тогда дойдешь до цели. Мы еще всем покажем, как выгонять МЕНЯ из академии. Пусть только попробуют взглянуть мне в глаза, когда я стану величайшим исследователем и путешественником. Ничего, Юлий, потерпи немножко и твои страдания вознаградятся».
  - Ты мне не поверишь, но я догадывалась, что рано или поздно это должно было произойти.
Юлий вздрагивает. Мария подкрадывается, как всегда бесшумно, словно ноги не касаются земли, и она парит по воздуху.
  - Позволь мне угадать, - продолжает тем временем девушка, по прежнему пряча глаза под капюшоном и не поднимая взгляд от земли. – Мир для тебя тесен, нет проблем, каких бы ты не преодолел, а друзья тебя не понимают. Путь яснее ясного, а тебя, почему то предупреждают о призрачных опасностях и тянут назад.
  - Тебе то, что до этого? – зло бросил Юлий.
Гнев от разговора с Алексием и Феофилактом все еще не остывает, то вспыхивая огнем до небес, то, тихо дымя, тлеет. Но Мария лишь загадочно улыбается и подходит так близко, что Юлию становится неловко. Он как-то совсем не по-мужски пятится, но оказывается прижат к мачте.
  - Позволь мне рассказать сказку, - голос Марии падает до шепота. – В далекой южной провинции жила молодая герцогиня. Родители в ней души не чаяли. Душу в девочку влагали, лелеяли, надеялись, вырастит их дочурка, найдут ей подходящую партию, и заживет она, как все благородные аристократы. А девочке было душно среди мрамора особняков, пышные раззолоченные наряды мешали дышать, пение и музыка не услаждали слух, не веселили балы и приемы.
  Мария касается края капюшона, резко отбрасывая назад. Юлию хочется зажмуриться, отвернуться, но он продолжает заворожено смотреть на возникшее лицо. Мертвые глаза застывают мраком, кожа лица иссечена уродливыми шрамами, но, как ни странно, девушка не теряет привлекательности. Даже сквозь посеревшую кожу и шрамы угадывается некогда прекрасная герцогиня.
  - Дома мне было тесно, - продолжает девушка, - хотелось свободы, простора. Я думала, что быть наемником интересно, что у меня будет море денег, приключений.
  - И что теперь? – вырывается вздох у пораженного Юлия.
  - Теперь я ненавижу себя.
  Рука девушки скользит по щеке юного барона. Юлий чувствует шершавое прикосновение натертых от оружия мозолей. Эти руки привыкли к стали и смерти, к текущим по ним струям вражеской крови, но никак не к любви и ласкам.
Встав на цыпочки, Мария обвивает руками шею Юлия и целует в губы.
  - Будь осторожен. Не становись похожим на меня.
Миг и барон остается в одиночестве, совершенно пустой, не знающий, что думать и что чувствовать. Но все это смахивает приглушенный ветром голос дежурного.
  - Земля!
  Юлий облегченно вздыхает. Все же это того стоит. Не зря проходят лишения последних дней, не зря он претерпевает от пустозвонства и непонимания друзей. Теперь его ждет заслуженная награда.
  В каюте, перед закатом, когда моряки и пассажиры расходятся по койкам, а на палубе слышны лишь размеренные шаги часовых, Юлий успевает сделать последнею перед сном запись:
«К концу дня, с подзорной трубы я впервые увидел блестящие на заходящем солнце верхушки западных соборов. Завтра на рассвете мы войдем в город. Теперь меня никто не остановит».
Захлопнув книгу и потушив свечу в лампе, Юлий падает на кровать, весело подпрыгнув на подушках.
  «Скорее бы завтра наступило, - думает он с улыбкой и тот час сладостный сон сковывает его. И лишь, за какую-то долю секунды он успевает подумать о поцелуе.

                * * *
  Как Юлий и предполагает, с первыми лучами солнца корабль входит в пристань. Гавань пуста. Ни единого корабля. Оставив капитана с командой на судне, путники сходят на берег, но их ждет еще большее удивление. Петли башен береговой охраны сорваны с петель, внутри ни души. Ветер гонит распахнутые ставни опустевших домов, торчат, подобно клыкам чудовищ, стекла ограбленных магазинов.
Пустота и запустенье не беспокоит одного лишь барона. Но тут даже флегматичный Макар бунтует. После оживленной перепалки сходятся, что лучше отправить на разведку Марию.
  - Где ее нелегкая носит? – нервничающий Егор не может усидеть на месте. – Ей же велели проверить пару ближайших кварталов.
  - Явится, - прошепелявил Тис, разглядывая непривычные даже для восточных имперцев здания.
  Время для Юлия тянется мучительно долго. Он стоит в отдалении, изредка бросая на Феофилакта с Алексием недоброжелательные взгляды. Оба тоже держат дистанцию, о чем-то перешептываясь.
  «Снюхались», - завистливо подумал юноша и отвернулся.
  Проходит еще минута напряженного ожидания.
Наконец из поворота выскальзывает фигура бывшей герцогини. Словно ожившие, команда бросается к ней, засыпая на ходу вопросами, но девушка проходит сквозь толпу как призрак.
  - Ничего, - лаконично кинула она.
  - Что значит ничего! – заорал Егор. – Это ж целый город. Быть такого не может.
Но Мария считает дальнейшие комментарии излишними.
  - Нужно было дальше зайти, - пробубнил не унимающийся парень, но его слышит Макар.
  - Вот сам и иди, умник, - рявкнул он, но быстро остывает. – Это еще ни о чем ни говорит. Предосторожность все равно не помешает.
Взгляды обращаются к Юлию. Тот разводит руками.
  - Я приехал для встречи с епископом.
  - Цель приезда не моя забота, - отрезал вожак наемников. – Мне платят за безопасность.
  - Тогда вперед.
  Юлий, за ним Феофилакт с Алексием, в окружении наемников продвигаются вглубь центральной улицы. Никто раньше не был в этих краях, но направление выбрано безошибочно – украшенный статуями святых и разрисованными колонами собор гордо и величественно возвышается над городом. Но красота и блеск столицы меркнет в гнетущей душу пустоте.
  - Почему мы остановились? – удивленно спрашивает Юлий у Макара.
  - Последний шанс повернуть, мальчик. Другого, боюсь, может не представится.
  - Я все сказал, - с обидой в голосе проговорил юноша.
  - Мы не знаем, что ждет нас впереди, и разведчицу свою вглубь я послать не отважусь.   Когда люди считают своим долгом сделать то, о чем Бог их не просил, случаются страшные вещи.
  На миг Юлий задумывается, к кому обращал слова главарь солдат удачи, но тему решает не развивать.
  Возникающий гул, сперва кажущийся отдаленным и монотонным, приближается с каждым шагом, внушая ощутимое беспокойство. Фоновый шум обретает различимые лики, отдаленные выкрики и реплики. Чем ближе отряд движется к источнику, тем яснее предстают разрушения.
  - Довольно с нас! Пусть все горит!
  Страшный крик заставляет вздрогнуть. Все еще невидимое скопление народа взрывается от одобрительных воплей. Толпа. Во все времена, на востоке ли или иных берегах толпа безлика и безвольна.
Отряд заворачивает за угол, оказываясь на широкой площади. До резиденции рукой подать. Даже низкорослый Юлий замечает, как в ее окнах мелькают перепуганные лица, что бы плотнее заколотить ставни. Но как преодолеть расстояние? Камню упасть негде, так плотно стоят толпы. Рынок поставлен сверх на голову, лавки опрокинуты, близлежащие дома лежат грудой камней и обугленных бревен. Даже сквозь галдеж обезумевших, слышно карканье и хлопанье крыльев - ветер качает тела повешенных, свисают разодранные монашеские и священнические ризы.
  - Пусть старый мир исчезнет в пожарах! Все в огонь!
  Только сейчас Юлий замечает вопящего. Стоит на каменном блоке разрушенного храма, как на помосте. Высоко поднята икона святого, что с грустью смотрит на беснующуюся  толпу. Стар и млад, женщины с младенцами, а глаза как у мертвых, толкаются, жмутся ближе к пастырю, ведущему отару в пропасть.
  - Все лишнее! Долой церковников, долой их храмы и образы!
Икона падает на землю, ее попирают ногами. Проповедник, воздевая в исступлении руки к небу, что-то продолжает кричать, но голос его тонет в визге и крике.
  - Двинулись, - отрывисто командует Макар.
  - А эти? – Юлий кивает на толпу, странным образом даже не удостоившею незнакомцев ни единым взглядом.
  - Им барбары не в диковинку, - за спиной раздается смех Егора. – Раскрой глаза и посмотри вокруг.
  Удивлению юноши нет предела! И почему он раньше не замечал? Повсюду, в развалинах и возвышенностях, рядом с вождями имперцев-ренегатов, коих легко выделить по вычурным доспехам, толпятся барбары. Юлий замечает низкорослых бородачей в рогатых шлемах, с плетеньем кос в волосах и бороде…
  - Морская пехота островитян, - пояснил бывший егерь.
Иные черноволосые и узкоглазые, одеты в шкуры, изрисованы в синею краску и  вооружены копьями и дубинами с костяными наконечниками.
  - Эти с земли покрытой льдом, далеко ребята забрались.
Но попадаются такие, особенно долговязые, выше любого барбара на две головы, изрисованные, с гребнями, в пирсинге и одетые лишь в набедренную повязку, что даже видавший виды Феофилакт разводит руками.
  - Чувствую себя, как дома, - пробует пошутить Тис.
  - А они мне про ересь чешут, - фыркнул монах. – Теперь понятно откуда рога растут.
  Отряд пересекает площадь, проходя сквозь толпу, сливаясь с ее почти павлиньей пестростью. Только когда они достигают высоких обвалившихся ступеней, иссеченных пулями колон и стен резиденции, за спиной понимают неладное. Чувствуя перемену, Юлий первым взлетает на паперть, громко тарабаня в окованные металлом двери.
  - Именем Августа Востока и Безначального – отворите!
Скрипят поржавевшие засовы, в приоткрывшейся двери сверкают багнеты, глаза из под шлемов смотрят на незваных гостей с удивлением и страхом.
  - Скорее внутрь! – кричат из солдатского строя.
Несколько пущенных наудачу стрел вонзаются в дерево двери. Чьи-то крепкие руки хватают потерявшего ориентацию, почти ослепшего от этого, Юлия на пал. Над головой, один за другим, гремят ответные выстрелы. Дверь захлопывают и подпирают досками.
  - Кажется, повезло! – с облегчением Егор смахивает пот со лба.
  Юный путешественник охватывает взглядом помещение, бывшее некогда прихожей. Когда то здание это должно было вызывать трепет и уважение. Все равно, что делаешь шаг и оказываешься в другом мире. Так было когда-то. Пробоину в стене солдаты обустраивают под амбразуру, установив легкую пушку. На возникших нежданно-негаданно гостей смотрят немногочисленные защитники, человек пятнадцать. Одна вообще девушка, спустив штаны, испражняется в углу. На лице и кирасе парнишки лет шестнадцати застывшая блевотина. Кто-то курит, кто-то ест и пьет, по углам лежат тронутые тлением трупы. Трое солдат империи со снятыми доспехами, в бесформенной груде рядышком человек двадцать не меньше – барбары и еретики. Одна голова в богатом чурбане, не иначе принадлежащая еретическому купцу-заводиле, нанизана на пику.
  «Смертники, герои, - с тошнотой в горле думает Юлий, глядя как дед, явно не солдат, в трофейных доспехах, заталкивает шомполом порох в аркебузу. – Но не о таком поэмы складывают». 
  - Ничего себе повезло! – вышедший вперед солдат сдвигает шлем на затылок. В открывшемся, почти квадратном лице кирпичного цвета, множество шрамов, нос сломан. Солдат до мозга костей, один взгляд, суровый, не видевший ничего кроме муштры и войны, говорит о нелегких годах. – Это не везенье – чудо!... Так вы с Востока?
До Юлия доходит не сразу. В ушах гул от пальбы, так что следующие свои слова он сам слышит с трудом:
  - Да. Мы приехали для встречи с Августином. Он все еще здесь?
Уголки рта западного солдата брезгливо кривятся, он отводит взгляд.
  - Здесь. Оставьте барбаров и следуйте за мной.
  - Леша? Феофилакт? – юноша поворачивается к спутникам.
  - До конца, - с улыбкой монах кладет руку на плечо Алексия, тот сдавленно изображает тоже.
  - Тогда не теряем ни минуты.
  Оставляя за спиной Макара и остальных наемников, друзья пересекают длинный коридор. Юлий проходит мимо мраморных статуй, из заключенных в золотые кивоты на него взирают лики святых, яркий свет сверкающих люстр освещает хмурые лица застывших часовых, являя пришельцам с Востока обреченность и неуверенность в завтрашнем дне. То, что на Востоке империи кажется чем-то отдаленным, вроде раскатов грома вдали, на горизонте, здесь явленно во всем ужасе ожидаемого.
  - Нам сюда! – холодно бросил начальник стражи, что легко угадать по поведению, поворачивая за угол.
  Взгляд юного барона останавливается на разбитом витраже. От чьего-то меткого броска стоящий с пламенным мечем Ангел кажется обезглавленным. Протяжно дует сквозняк, хрустят под сапогами осколки синего и золотистого стекла. Огромная ваза, цветы которой некогда обвивали арку, оплетая подобно обнимающей девушке, разбита в дребезги. Цветущие лепестки небрежно растоптаны, подобно острым рифам торчат осколки вазы, повсюду разбросаны комья мокрой земли. Тот же беспорядок царит во всех углах некогда пышной и блистающей резиденции, молчаливо свидетельствующей о коме, переходящей в скоропостижную кончину.
«Западу конец», - обреченно думает выпускник Академии.
Только никто не знает, каков он будет. Зверь умирает, но все еще издает хриплое дыхание. Над телом кружат, клекоча в предвкушении стаи стервятников, описывая круги, но не решаясь спуститься. Стража костьми ляжет, но, ни пяди земли не отдаст без боя.
Они падут, умрут до последнего исполнив долг и прикрыв сердцами, лягут среди коридоров и залов за трусов и малодушных. Придворные, слуги епископа, чиновники и казначеи мечутся из комнаты в комнату. Глаза как у перепуганных крыс, почуявших пробоину в днище корабля. Кто-то спотыкается о подол длинных риз, рассыпанная золотая посуда катится по полу, блестят самоцветы.
  Сморщившись от омерзения, начальник гарнизона пинком убирает с дороги золотой кувшин. Пыхтя от натуги упавший священник, подхватив длинную одежду, на карачках подбирает раскиданные сокровища.
  - Пришли, - стражник останавливается и разворачивается настолько резко, что набравший скорость Юлий едва нос к носу не сталкивается. Помолчав некоторое время капитан, опустив хмурую голову, произносит. – Епископ здесь. Вы можете войти и говорить с ним, но не рассчитывайте на многое.
  Выдавив слова, начальник стражи толкает резную деревянную дверь и застывает у входа, заложив руки за спину.
  Друзей окружают с двух сторон длинные стеллажи книг. Задержавшись на время Юлий касается древних книг, оставляя на пальце след от пыли. Полумрак от зашторенных и заколоченных окон придает комнате некую особенную, чарующую таинственность. Словно спускаешься в древние катакомбы. Ни одной лишней вещи. Часы, вставленные в дивную золотую фигуру двух беседующих Ангелов, картины и статуи, каждый свиток, зачастую настолько древний, что помещен под стекло – все на месте, словно детали сложного механизма. Комната буквально дышит памятью величия, словно наяву звучат беседы послов и клириков, спешащих ко двору западного епископа от всех концов империи.
  Только сейчас восторженные взгляды вошедших замечают нечто мечущееся от полки к тумбочке, от тумбочки шкатулке. Хлопают дверцы, клацают отпираемые дрожащей рукой замки, различные вещи сверкают на мгновение серебром и золотом, тотчас исчезая в мешках и сумках. Остановившись на мгновение у очередной шкатулки, человек суматошно подбирает ключ, но старческие руки упускают связку, противно бряцающею о пол.
  - Кто тут? – раздается визгливый и испуганный голос.
  - Ваше Высокопреосвященство, - поклонившись, Феофилакт первым выходит вперед, - мы прибыли с Востока.
  - С Востока!? – едва не подпрыгнув, епископ подлетает к монаху. Руки цепляются за сутану, как утопающих за подвернувшееся бревно. Глаза пылают смешанными чувствами страха и надежды. – Вы привели войска? Сколько их? Легион? Или два? Немедленно прикажите кораблям войти в порт и обстрелять город…
Друзья переглядываются.
  - Мы не солдаты, - осторожно проговорил, едва не прошептав, Алексий.
  - Просто путешественники, - добавил Юлий.
Огонь в старческих глазах тухнет. Снова превращается он в старого, дряхлого и измученного. Совсем без сил он оседает в кресло, прикрыв глаза рукой, совсем позабыв о ни чем не понимающих друзьях. В комнате становится необычайно тихо. Путники переминаются с ноги на ногу, не зная что сказать и боясь побеспокоит епископа. Лишь тикают часы, да гудит на улице толпа, как подступающий морской прибой.
  - Проклятый Морган, - голос звучит хрипло и подавлено, - гром и молнии на голову этого сумасшедшего монаха. До сих пор не могу поверить, что один человек способен поднять такую волну. И это ведь был я! Я принял того оборванца, заросшего, грязного, с лицом барбара. Я приблизил его, едва с ложки не кормил, а он отнял у меня паству. Еретик!
Пожилой епископ забывает о гостях из дальних стран. Речь течет беспрерывным потоком с едва различимым смыслом и цепью событий. Он просто бредит, погрузившись в тягостные думы, как трясина засасывающая рассудок.
  - Ваше Высокопреосвященство, в чем его ересь, - допытывается до улетающего в небытие старика Юлий.
  - В чем ересь? – голос юноши для епископа словно унесен ветром. – О, он писал и говорил о многом. Ходил повсюду, в каждую щель нос засунет. И все бубнил как у нас неправильно, как мы далеки от истины… можно поверит сам образец благодетели. Хотя, что еще можно ожидать от монаха оборванца…
  - И все же, Ваше Высокопреосвященство, - молодой барон отчаянно держит мысли епископа на привязи, - о чем он говорил?
  - Твердил о добре и зле, - равнодушно бросил Владыка, уходя в обычный поток безрассудства. – И это ж только мысль допустить – какой-то монах, да еще и проклятого барбарского происхождения станет учить епископа Запада! Это ОН станет обвинять МЕНЯ в неблагочестивой жизни!
  Пропуская последующее мимо ушей Юлий чувствует, как нечто подкрадывается к душе, заставляя сердце быстрее стучать, учащая дыхание. Радостная мысль вспыхивает в голове – они подошли ближе. Сколько раз ускользающая Истина вновь виднеется на горизонте, маня вперед, к заветной мечте. «Твердил о добре и зле» - брошенная фраза колоколом ударяет в голове.
  Теряя контроль и терпение, Юлий хватает Августина за шкирку и пару раз тряхнув, подносит к лицу, пытаясь увидеть в старческих глазах хоть какую-то искорку благоразумия.
  - Что именно он говорил о добре и зле, - и не дождавшись ответа гаркнул. – Отвечайте на вопрос!
  Алексий и Феофилакт опасливо смотрят на дверь, но похоже стража впала в полудрем. Или им параллельно. Тем ни менее епископ Запада начинает произносить связанные между собой фразы.
  - Он говорил, что человек творит зло или наоборот добро, пользуясь исключительно данной нам волей. Якобы если мы хотим творить зло, мы его творим, тоже с добром и ничего тянущего нас сзади или подталкивающего спереди.
- И что в этом дурного? – вставил слово Алексий. – По-моему просто и логично. Человек сам решает, как ему поступать и, соответственно, сам отвечает за содеянное. В чем тут ересь?
 Глаза Августина округляются. Миг и жизнь возвращается в старое тело, словно кто-то запускает испорченный механизм.
  - Молодой человек, вы где вообще богословское образование получали? – Леша дует щеки от обиды, но ожившего епископа несет по полной. – Да при чем тут теология! Достаточно логического мышления и простого жизненного опыта. Неужели так тяжело заметить чье-то вмешательство в нашу жизнь? Будто кто-то или что-то слегка дергает за веревочку и смотрит, что же дальше? Неужто никто из вас не творил того о чем жалел? Не возникало странного желания вернуться и прожить печальные моменты по-иному? Разве после содеянного не возникали вопросы, почему поступали так или эдак, а ответ найти не могли, словно то были поступки совсем другого, незнакомого вам человека?
Юлий открывает рот для ответа, но вместо дискуссии летит ничком на пол, уходя от осколков битого стекла, щепок разлетевшейся мебели и просвистевшего в метре от головы ядра.
  Дверь распахивается и внутрь влетает капитан стражи. Войдя, он пригибается, едва не полетев выкинутым из гнезда птенцом – потолок содрогается от попавшего в крышу ядра, часть кирпича крошкой оседает на полки и кресла.
  - Ваше Высокопреосвященство, - стражник подбирает упавший шлем, - у восставших пушки!
  - Я уже заметил! – закричал Августин, не вставая с пола и прячась за большой дубовой тумбой.
  - Что же делать?
  - Как что делать? – в трусливых движениях епископа пробиваются нотки нетерпения и раздражения. – Почему вы покинули пост, капитан? Ваш долг оборонять резиденцию, вот идите и защищайте.
Рот капитана кривится, но невидимая сила вталкивает невысказанное обратно в душу. Мрачно взглянув на притихших друзей он резко разворачивается на каблуках, сталкиваясь в дверях с Макаром. Наемники вваливаются гурьбой, во всеоружии.
  - Там пушки! – констатирует главарь.
  - Знаем! – огрызается дружно хор.
  Здание повторно содрогается. Настает очередь наемников целовать пол и истошно кашлять от заполнившей комнату штукатурной пыли.
  - Нужно выбираться! – Егор поднимает перепачканное бело-серыми разводами лицо.
  - Да какой к нелегкой выбираться! – заверещал перепуганный Алексий. – На конец! Мы все умрем!
  - Без паники, - осадил его спокойный как полено Юлий. – Макар – придумай что-то.
  Атаман решает не высказываться, но взгляд говорит за себя – он не всесилен и за один серебряный в день на верную смерть не пойдет.
  - Леша прав, - Феофилакт на мгновение выглядывает в окно: еретики бросают в атаку орды фанатиков, захлебывающихся ответными выстрелами серпантин защитников, но за оборванцами валят вразнобой барбары, солдаты-клятвопреступники. Истошно верещат волынки, бьют барабаны, засевшие в резиденции, в порыве предсмертного безумия ударяют в литавры, поет труба.– Как зашли, уже не выйдем. Там хоть в крысу обратись – ни в одну дыру не пролезть.
Про Августина то все забывают. Старик лихорадочно стаскивает парчовые ризы, запутавшись в завязках, пытается стянуть через голову, окончательно застряв.
  - Награда за спасение епископа! – голос из скомканных одежд выдает страх.
  - Награда эт хорошо, - причмокнул Тис, словно забыв про пушки и разъяренную толпу за окнами.
  - Но на золоте из дворца не вылететь, - подсыпал перцу Егор.
  - Есть тайный ход, - нехотя заговорил Августин. Наконец он справляется с облачением, спешно натягивая холщевую одежду.
  - Нас ждет корабль в порту, - напомнил Юлий. – Чего нам переживать?
  Теперь даже Мария неодобрительно смотрит на беспечного выпускника академии.
  - Порт, порт.., - епископ старательно роется в старческой памяти. – Метров сто, если не больше, мы будем совершенно открыты.
  - Тогда хватит промедления, - бердыш Макара тускло сверкает, отдавая отблеск в суровых глазах воина.
  Надолго останется в душе каждого, нестираемым образом, путь к портовому району. Вокруг тесные объятия тоннеля, где слабый свет факела в руке епископа на стенах, кажется порхающим вдали мотыльком. Долгий, мрачный, гнетущий душу коридор, сырость, падающая с потолка крошка, верещанье потревоженных за столькие годы крыс… Резки поворот, снова бег трусцой через тоннель, тихая брань спотыкающихся.
Впереди кто-то, видимо ведущий Августин, резко останавливается. Не успевший затормозить Юлий натыкается на впередиидущего. Инстинктивно выброшенные руки касаются узкой, не потерявшей стройности талии Марии.
  - Тебе удобно? – разведчица язвительно хихикает.
  Юноша чувствует, как в штанах твердеет, от чего тот час заливается краской и убирает руки. Наемница откровенно заливается смехом.
  «Да она слепая видит больше нас всех вместе взятых», - доходит до Юлия только теперь.
  Впереди слышна старческая отдышка и скрип неподатливого засова. Ползущий позади барона Егор нервничает, и силиться, что-то рассмотреть, но и Юлий сам лишь догадывается о происходящем.
  - Заело, оно заело, - хриплое дыхание переходит в нервный истерический смех Августина. – О да, определенно заело… Ну, еще бы, им ведь пользовались последний раз в епископство Климента Десятого, как раз в Ночь Десяти Клинков.
  Предстоятель Западной Церкви мог бы еще поразглагольствовать о том, как десяток пьяных офицеров стали причиной бунта, в результате которого сгорело пол столицы, и были мобилизованы все близлежащие когорты, но раздается протяжное «э-эх!» поднатужившегося Макара и крышка люка поддается.
  - Ах, ну да! – Августин галантно пропускает вооруженного бердышом главаря наружу. – Годы, годы, не та уже силушка. Служил я по молодости в кавалерии его высочества императора Александра Серебряноволосого…
Один за другим путники и бойцы выходят наружу. Юлий успевает еще подать руку кряхтящему Егору, как отряд нарывается на первого бунтовщика.
Дверь близлежащего дома слетает с петель, пришибив подвернувшего Алексия. Ражий детина с ручищами молотами, описывает дубиной круг над головой, норовясь заехать по голове Макару. Вот уж поистине на каждую силу своя сила найдется. Бунтарь и наемник сходятся грудь на грудь, и северянин отступает под напором. Сверкнувшая молнией звездочка Марии прорезает бычью шею, кровь фонтаном хлыщет, но тому хоть бы что. Стоит и машет дубиной, ревет по чем зря.
  - Да он всю округу ором соберет! – кричит благоразумно не поднимающийся из под двери Алексий. – Делайте что-то!
На широкой улице западник трудно уязвим. Егор и Подрывщик с короткими мечами, удобными в узких проходах или строе, не могут подойти близко и лишь прикрывают невооруженных. Несколько стрел Тиса торчат меж лопаток и в ногах, а Мария, гибкая и быстрая как пантера наносит филигранные удары топором и кинжалом, силясь поразить артерии. Еретик и так весь кровью покрыт, но умотать эдакое чудище кажется просто невозможным.
  - Нас заметят, парни! – Юлий прячется за Подрывщиком, с трудом увернувшимся только что от очередного взмаха бревна.
В конце концов, Макар издает душераздирающий вой, вертя зигзаги и финты. Бердыш разрубает вскинутую для защиту дубину, раскалывает лопнувшую голову и останавливается у груди.
  Поздно. На горизонте видны вооруженные люди – крики таки привлекают внимание.
  - А теперь ходу, ходу! – кричит Макар, упершись в убитого с чмоканьем извлекая оружие.
Метров со ста кто-то неопытный со стороны толпы без толку разряжает аркебузы. Припав на колено Тис посылает стрелу, человек в богатых доспехах с перьями на шлеме падает, но толпу это, разумеется, остановить не может.
  - Не останавливаться! – Макар за шкирку подталкивает Феофилакта, Юлия, Алексия и Августина. – Ах ты…
  Стрела с кремневым наконечником чиркает по кирпичу дома, возле головы атамана. Ответный выстрел Тиса отправляет лучника, барбара, вслед за офицером, но восставшие стремительно сокращают расстояние.   
  Путники прибавляют ходу, и лишь завидев башни береговой охраны, замечают, как Подрывщик отстает, присев у поворота.   
   - А ну назад, я те кроме языка яйца отрежу!!! – орет главарь. – Тис – прикрытие!
   Подрывщик бросается наутек, успев свалить мощным ударом самого ретивого, полуголого дикаря. Следующего, простолюдина, убивает выстрел Тиса, но из-за угла, щит к щиту появляются островитяне. Подрывщик бежит со всех ног, размахивая руками и яростно мыча из под маски-шлема.
  - На землю, парни! – первым понимает Егор, и тот час гремит взрыв, полдома сносит напрочь, округу окутывает дымом и победным кличем беглецов.
  - Нет время на фанфары, - поднимаясь, Феофилакт указывает в сторону гавани. – Капитан то наш деру дать решил!
  Юлий хватается за голову – если совесть и обличает капитана, то где-то очень глубоко в душе – посудина спешно разворачивает паруса и уходит в море. С места в карьер путники бросаются следом, голося всем хором. Вконец запыхавшийся Августин спотыкается, его под руки ведут монах с Егором.
  - Подрывщик, динамит готовь! Ща мы им устроим, - Макар в три прыжка одолевает площадку и погружается по пояс в воду. – КАПИТАН!
Капитан собственной персоной перегибается через борт, чтоб поблевать с похмелья. Вытершись рукавом, он мутными глазами наводит фокус на орущего северянина.   
  - Я твое корыто на дно отправлю!
  Капитан что-то мычит, за него говорит старший матрос:
  - Да ни за какие деньги! Там пальба, взрывы! Если подыхать хотите туда вам и дорога, а у нас семьи.
  - Вы знали куда шли! – кричит, приложив руки ко рту Юлий. – И деньги взяли!
  - Да пошли вы..., - отвечают с корабля, продолжающего движение.
  Вперед выходит молчаливая как гора фигура Подрывщика, взвешивающего динамит. Немая сцена длится недолго.
  По веревке Юлий поднимается на борт вслед за остальными. Оказавшись на палубе он, по привычке воспитания подает карабкающейся за ним Марии руку. Ладони их соприкасаются и девушка, пережившая Безначальный весть что, смеющаяся над мальчишкой, вдруг улыбается скромно и открыто.
  - Спасибо, - тихо шепчет она.
  К облакам юноше не дает взлететь звук удара кулака о челюсть. Обернувшись, он видит, как капитан барахтается на палубе, а над ним возвышается Макар, грозно охватывая взглядом окружающею их команду.
  - Давайте не будем нервничать, - Юлий выходит вперед, вспоминая, что отряд ведет он.
  - О да! – на капитанском мостике появляется боцман с заряженной аркебузой и тлеющим фитилем. – Действительно, не стоит тратить нервы.
  - Я тоже поддерживаю эту мысль, - неизвестно как, неизвестно когда, но Мария попросту материализуется позади. У горла боцмана сверкает кинжал. – Нервы нам совсем ни к чему.
Обстановку пытаться разрядить Августин, так и не избавившийся от опеки:
  - Братья, побойтесь Бога… ну, или еретиков.
Капитан, в смерть пьяный, пытаться подняться, но ноги не держат. Пустив отрыжку, он издает единственный членораздельный звук:
  - Добро пожаловать на борт, - и сию же секунду заходиться храпом.
Так начинается обратный путь.