Автор главы Евгения Гут
http://www.proza.ru/avtor/jenia
Дорогая моя Идочка!
Не было у меня подруги ближе, чем ты! Наверно, способность к дружбе, да и к любви, даётся нам только в молодые годы.
Идея написать тебе и рассказать обо всём, преследовала меня почти полвека, но словно невидимая "рука Божья" останавливала и предостерегала от преждевременных признаний. Теперь уже, видимо, время пришло. Откладывать некуда! Можно и вовсе не успеть!
Пишу наугад по старому адресу, который до сих пор помню, и почему-то убеждена, что это письмо до тебя дойдёт. Я будто вижу, как ты достаёшь из старого почтового ящика газеты и находишь между страницами вложенный конверт с непонятным обратным адресом. Ты рассматриваешь его с обеих сторон, разглядываешь марки и вдруг узнаёшь мой почерк!
Я недавно купила компьютер, нашла через "Поисковик" твои рассказы в Интернете, целую ночь читала и плакала. Твой мир почти не изменился. Ты сумела сберечь его вокруг себя. Возможно, и поэтому тоже я пишу тебе. Мне хочется соприкоснуться с этим миром, хотя давно знаю, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку!
Пишу обычное письмо на бумаге, но чувствую твоё присутствие, будто разговариваю с тобой, рассказываю про себя, а ты слушаешь, но ничего не отмечаешь в своём "писательском блокноте"!
Ты помнишь свой первый серый блокнот?
Живу я теперь в Хайфе – трудовой столице государства Израиль. Здесь говорят: Иерусалим молится, Тель-Авив – развлекается, а Хайфа работает за всех! Чтобы объяснить, как я здесь оказалась, нужно на полный штык заново перекопать всю мою жизнь.
Сорок восемь лет назад ранним июньским утром мне под роспись вручили повестку: явиться в КГБ, такой-то кабинет. По дороге туда я думала о чём угодно, но только не о том, что послужило причиной моего вызова в "контору". За собой я не знала никакой вины, поэтому думала о родителях, которых почти не помнила. Зашевелилась в тайнике души надежда, что кто-то из них выжил и теперь нашёлся. Ведь и в 60-е люди ещё иногда возвращались оттуда.
В ожидании чуда я вошла в указанный кабинет. Дверь за мной закрылась, молодой офицер предложил мне сесть, и я робко присела на краешек громоздкого стула. Разговор начался с анкетных данных, и это меня ещё раз утвердило в правильности моей догадки.
Офицер знал обо мне всё, даже такое, чего я сама о себе не знала. В раннем возрасте я оказалась без мамы и без папы, в детском доме. Я не знала ни полных имён, ни рода занятий своих родственников. Я совсем не помнила город и дом, в котором жила до того, как начался весь этот кошмар. Офицер знал больше, у него были какие-то справки, выписки, несколько фотографий. Он сказал, что никого из всей моей семьи не осталось. Только я выжила и "несу в себе еврейские гены своих предков" Именно так и сказал, и перешёл к моей биографии. Я не очень понимала, к чему он клонит. Оказалось, моё "еврейство" может испортить судьбу и карьеру талантливого молодого чекиста – Иннокентия Малкова, если Кеша свяжет свою жизнь со мной.
Офицер говорил тепло и проникновенно, я верила каждому слову и пообещала "навсегда исчезнуть из жизни Малкова", чтобы не портить ему ни карьеры, ни судьбы. Всё происходило будто во сне. В подтверждение серьёзности своих намерений, я подписала какие-то бумаги –всё, что просил меня сделать этот чекист.
Только оказавшись на улице, я поняла, что натворила. Я словно очнулась от страшного сна и чётко осознала: спасая карьеру Кеши в органах госбезопасности, я вычеркнула себя из своей собственной возможной счастливой жизни. И ещё: я помнила, что подписала документ о неразглашении тайны. То есть я не могла никому рассказать, объяснить, что со мной происходит. Я лежала ничком на койке в нашем общежитии, не чувствовала времени, как в бездну провалилась. Такой меня и застал через два дня Фима.
Ты помнишь Фиму?
Он тогда сдал госэкзамены в мединституте и пришёл меня проведать. Фима был мне как брат. В детдом мы попали из одного спецраспределителя. В четырнадцать лет меня нашла Эсфирь – подруга матери. Ей разрешили взять меня. Так волей судьбы мы с тобой, Идочка, и стали жить в одном дворе. Но никогда Эсфирь не рассказывала о моих родственниках, как я её не умоляла. Сказала, что была контужена во время войны, и Бог сохранил в памяти только моё имя и фамилию, и она искала меня много лет.
Ефим заставил меня встать, умыться, одеться и вывел из полумрака общежития на солнечный свет. Мы сидели на лужайке и жевали «тошнотики» - чёрствые холодные пирожки с повидлом. Меня, действительно, тогда от них вырвало. И так было плохо физически, что всё остальное стало безразличным. Пусть будет, что будет!
Я нарушила подписку о неразглашении: Фиме я рассказала всё про вызов в КГБ, про свою неудачную любовь, про то, что я пообещала исчезнуть из жизни Кеши, но деваться мне совсем некуда. Я была в отчаянии, и Фимочка меня пожалел. Он сказал: "Выходи за меня замуж, и уедем отсюда к…чёрту на кулички!» Я ответила, что не могу, потому что его люблю, только как брата, а под сердцем у меня дитя от Кеши. Но Фима настаивал: " Если мужчина любит женщину, он полюбит и её ребёнка!".
У меня не было выбора. Я согласилась. И вот тут нам с Фимой очень помог твой папа. Я никогда не забуду, сколько добра он тогда сделал для нас! Для меня он в течение суток получил свободное распределение, и мы уехали в Хабаровск. А Фиме там же нашёл работу как молодому специалисту. Нам сразу по приезду выделили комнату! Но твой отец тоже пообещал, что никому не скажет нашего адреса. Даже тебе….
С Фимой мы прожили тридцать восемь лет. Вырастили сына – Павлика. Он Павел Ефимович и не знает, кто на самом деле его отец. На шестом году нашего супружества родилась Маринка. Сейчас я с ней и живу, детей помогаю поднимать. Ефиму я благодарна за совместную жизнь, но – он это знал – я его никогда не любила той любовью, которую он заслуживал. Любил только он, а я позволяла ему себя любить.
Видимо, он был святым человеком, и Бог за это послал ему удивительно лёгкую смерть. Фима даже не понял, что уже умер! Играл в теннис, выигрывал – взмахнул ракеткой и упал. Врачи засвидетельствовали мгновенную смерть от инфаркта. Наверно, это я буду умирать в страшных муках!
Так вот, продолжаю…. Лет двадцать пять назад, когда ещё Фима был жив и здоров, у него нашлась в США двоюродная сестра Клара. Она и прислала нам вызов. Мы собирались уехать по израильскому приглашению через Вену в Америку. Фима всегда говорил, что семья – это самое дорогое у человека. Надо быть всем вместе, по одну сторону государственных границ. Глупо было звать Клару к нам. Она бы не приехала! А в это время американцы откупились от "русских". Слишком уж много народу ехало, просто шквал какой-то! Американцы стали давать израильтянам деньги, чтобы все "русские" ехали на Ближний Восток. И самолёты делали прямые рейсы: взлетаешь в Москве – садишься в Тель-Авиве.
Вот на таком самолётике я и оказалась двадцать лет назад в Израиле. Маринка выбрала Хайфу. Похожа на Ялту! А Павлик в Тель-Авиве живёт, работает по специальности, всё у него благополучно.
Вот я хоть и сумбурно, но всю прожитую жизнь в общих чертах пересказала.
А могла бы она сложиться иначе? Если я задаю себе этот вопрос, то теряю сон и хожу сама не своя. Страшно об этом думать! Предполагаю, что именно ты, Идочка, и знаешь ответ на жгучий мой вопрос. Стыдно признаться, но почему-то не верю я, что жизнь у Кеши была без меня счастливой и удачной. Карьера – может быть, но не жизнь.
Пиши, будем заново составлять мозаику нашего разрушенного мира, в котором когда-то нам было так уютно. Не задаю никаких вопросов про твою женскую судьбу – сама расскажешь, что сочтёшь нужным.
Как сложилась жизнь у Валерии и Виктории? Живы ли они?
Боже мой, почти полвека прожито врозь, а душу отвела в письме – и будто не было между нами этого времени расставания.
Буду ждать твоего ответа. Очень! Твоя Рита.
Продолжение http://www.proza.ru/2011/06/30/346