Ничто на свете не заслуживает такого уважения,
как Человек, умеющий мужественно переносить несчастье.
Сенека
Вскоре отказалась от обезболивающих уколов — словно проверяла судьбу. Если суждено жить, так и боли выдержит без уколов, а если не выдержит — так все равно умирать. Правда, человеком Надежда была в этом смысле особым: с детства привыкла переносить трудности и боли.
В течение десяти дней муж не отходил от жены, покидал палату лишь в экстренных случаях — покурить, поесть, попить и сходить по надобностям. Ему выдали больничный лист по уходу за супругой. В этот период Надя третировала его на все лады — то потребует открыть форточку, а увидев, что несчастный собирается выйти из палаты, тут же кричала, чтобы закрыл. Такая же ситуация с дверью. Из палаты постоянно слышалось: «Поправь мне подушку! Нет, не так! Как? Хорошо, давай еще раз повторим, как надо поправлять подушку. Удивления достойно, как Олег при его взрывном характере выдержал эти адские дни. Вскоре в палату заглянул высокий молодой мужчина, которому операцию сделали на следующий день после нее. «Надя, а я уже хожу, а ты все лежишь, лентяйка», — с усмешкой произнес он. Она разозлилась и в этот же день попыталась встать с постели, правда с помощью Олега: нужно было поддерживать все трубочки, а силы быстро покидали ее. Олег жене помог подняться на весы, и оба увидели 35 килограмм — значит, кости, обтянутые кожей. Превозмогая боли во всем теле, снова легла в постель.
— Ничего, — произнесла Надежда, стиснув зубы. — Были бы кости — мясо нарастет…
Олег понуро промолчал.
И вот наконец настал день, когда Надя встала с постели, хотя была еще очень слаба, но ходить стала ровно, мягкой походкой. Вновь поступившие больные и подумать не могли, что эта женщина совсем недавно перенесла тяжелейшую операцию.
— Надюша, когда тебя оперировали, — рассказывали сестрички — наш телефон не умолкал, целый день звонили люди, интересовались твоим состоянием здоровья, столько и к большим начальникам не звонят, к тому же ты не житель Ухты. Интересовались в основном бывшие наши больные или их родственники. Приносили тебе передачи: куриный бульон, фрукты и диетические продукты. В один голос говорили, что будут за тебя молиться, вернее, за твое здоровье, так что ты у нас очень важная персона.
В ночь на первое мая Надежда тихо поднялась с кровати, вышла из палаты и зашла в кабинет врача. Нашла свою историю болезни и стала читать, положив на тумбочку у трюмо. Вот описание хода операции... а вот в самом конце — крупными буквами, как приговор: «Рак толстого кишечника».
Будто бы током ударило, покачнуло, разметало во все стороны волосы, мурашки пробежали по всему телу... «Как же мои дети?» — сердце замерло от ужаса. Вообще-то смерти Надя не боялась — намучилась от всех болезней...
Попыталась взять себя в руки, прочитала весь ход операции. Итак, она длилась пять часов сорок две минуты. Остановка сердца — клиническая смерть — «дефибрилляция» разрядом высокого напряжения... Вырезали половину толстого кишечника и 15 сантиметров тонкого. Обнаружено несколько крупных язв и множество мелких — потому столько и удаляли. Вливание крови от трех доноров: болгарина, немца и коми.
— Да уж, — усмехнулась Надежда, — теперь во мне точно кровь разных народов. Настоящий интернационал — если прибавить к моей русской, по маме и бабушке, греческой и еврейской от дедушки и от отца — украинской и цыганской... Дитя мира!
И все-таки — еще раз перечитывая историю болезни — Надя поняла: что-то здесь не так. Поднялась с постели на шестой день, через две недели сняли трубочки и дренажи, начала есть. Тошноты нет, чувствует себя неплохо. Не может быть, чтобы это был рак. «Врачи ошиблись! — все более настойчиво убеждала она себя. — Они ведь тоже не боги!» И уже почти успокоившись, решила — ждать результатов гистологии, а до этого не волноваться.
— Надя, не волнуйся, — как-то утром сказала ей медсестра. — Скоро поправишься и поедешь домой!
Она слегка нагнула сестричку к себе и тихонько на ушко, чтоб не слышали другие больные, сказала:
— Розочка, не старайся зря утешать меня, я все знаю сама, ночью прочла свою историю болезни.
— Как так, как так?! — растерянно произнесла медсестра, ее веснушки на милом личике еще больше порыжели, и снова на ушко девушке она прошептала:
— Розочка, я уверена: хирурги в моем диагнозе ошиблись.
Утром третьего мая, на пятиминутке, эта медсестра заявила, что Надежда Зарецкая самовольно прочла свою историю болезни и утверждает, что врачи поставили неверный диагноз. На это главный хирург отделения возразил:
— Зарецкая — умная и сильная женщина, хватит говорить с ней о болезни. Оставьте ее в покое.
Теперь врачи, совершая обход, спрашивали Надю лишь о том, как у нее настроение.
Почти через месяц из Ленинграда пришли результаты гистологии, поскольку в Сыктывкаре, куда первоначально были направлены данные, точный диагноз поставить не смогли. К великой радости, правда оказалась на стороне Надежды — злокачественных образований не выявлено, ответ отрицательный. Главный хирург отделения, Николай Иванович Новоселов, после получения результата гистологии пригласил Надю в свой кабинет и уже в спокойной, непринужденной обстановке стал расспрашивать о ее заболевании:
— Надежда, вот ты объясни мне, опытному хирургу, прошедшему почти всю войну, — как ты умудрилась прожить на свете с таким кишечником? Ведь это адские муки; как ты терпела все эти годы?
— Да уж, что и говорить, помучиться пришлось изрядно, — согласилась Надя. — Но наши местные врачи так и не смогли докопаться до истинных причин заболевания. Да, признаться, не особенно и старались… Я им неоднократно твердила, что у меня болит именно кишечник, мне казалось, что внутри словно ползают огненные черви, а мне отвечали, что это у вас, мол, воспаление придатков, все ведь находится в одном животе, потому вам и кажется, что болит кишечник. Вот я и терпела. А куда было деваться? Я терпела, терпела… Но, знаете, особенно мучительна была для меня близость с мужем. Это — за пределами боли… Я могла бы наложить на себя руки, не единожды посещало искушение, но не посмела — у меня двое деток, а они — самое дорогое, что у меня есть. Не могла же я сделать их преждевременно сиротами…
— Да… — доктор был серьезно задумчив. — Я тебе искренне и глубоко сочувствую. Ты молодец. Но, однако, признайся мне вот в чем: тогда, после операции, когда ты отказалась от воды, ты действительно не хотела пить? Спрашиваю исключительно как врач, потому что это странно, уверен, что больные всегда испытывают жажду.
— Я правда не хотела пить. Я была уверена, если сразу после операции выпью воды, то умру и, наоборот, если выдержу без жидкости — буду жить; по этой же причине я отказалась от таблеток и уколов. Интуиция спасла и меня, и мое тело, которое стало правильно себя вести. Потому и не было жажды.
— Поразительно. Такого больного в нашем отделении еще не было, — тихо и как бы про себя, словно делая заметку, произнес главный хирург. И потом уже громче: — Надя, твое выздоровление — настоящий дар для нас, «биологическое чудо», если угодно. Ты необыкновенно выносливый человек, по-настоящему сильная натура. Именно о таких как Вы в свое время сказал Сенека: «Ничто на свете не заслуживает такого уважения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастье».