Колян и Арчи - похожие, как братья-близнецы, парни в кожаных куртках и спортивных штанах - вышли из электрички на станции Перово:
- Вот это конфуз, Николай Сергеич! - гоготнул Арчи, - Надо ж было так впросак-то попасть!
Колян нахмурился:
- Да сами-то вы, Артур Веньяминыч, что, не попали бы? Клянусь декларацией прав человека, пацан был - вылитая девка!
- Хорошо хоть парень сам определился! А то представьте: такой импозантный мужчина подходит и говорит: "Девчонки, погнали с нами бухать!" Сердечко могло и дрогнуть…
Поржали.
Лица спортивные, смех энергичный. Обоим явно за тридцать. С виду – гопники-перестарки. Но вид - это только вид. Примерно так же две молодые женщины, ярко накрашенные и вызывающе сексуально одетые, выглядели бы в чьих-то мутных глазах проститутками. И это притом, что одна из них вполне могла бы на самом деле оказаться учительницей младших классов, Мариванной какой-нибудь, а другая - бывшей её ученицей, а ныне пэтэушницей-первокурсницей, Эльзой Бонк – да-да, непременно Эльзой и именно Бонк! (И чёрт бы побрал лубочный реализм с его навязчивой типизацией всего на свете!) Милые барышни случайно встретились на улице, идут, болтают – о жизни, о любви, об одиночестве, а пенсионерки шипят им вслед: "Проститутки!"
Арчи с Коляном дружили почти тридцать лет - с детского сада. Оба из неблагополучных семей: отцы - алкоголики, матери - истерички. Правда, у Коляна батя был мясником, а у Арчи - большим начальником, но...
Сразу после школы Колян попал в историю, получил условный срок. По истечении оного - армия, войска ГРУ, Чечня. С молодым отребьем не церемонятся - в первых рядах в горячие точки посылают. Отслужив, вернулся домой, пару месяцев пошатался по городу - и назад, в Чечню, по контракту.
А друг его закадычный после школы поступил в Государственный Университет Управления. Но учёба его не прельщала, разбоем занялся Арчи, да не по-дилетантски, а в приличной компании - с матёрыми урками. Отучившись в ГУУ два года, оказался под следствием. Получил всего восемь лет, хотя Колян точно знал, что крови на друге детства было не на одну высшую - меры на три.
Освободился в две тысячи шестом. Коляна по ранению списали на гражданку в тот же год. Встретились, сообща стали думать, как дальше жить. У Коляна пенсия семь тысяч и профессия - автослесарь, у Арчи родительская машина и отмороженная башка. Стали таксовать по ночам, кое-как на жизнь хватало. А днём мотались по Москве - гуляли. У обоих - ни семьи, ни флага, что ещё делать?
Только что в электричке наши друзья с "интересным предложением" обратились к двум "девчонкам" в узких джинсах со стразами и в вышитых маечках. А если точнее – Колян обратился. У обеих "девчонок" были милые, нежные мордашки, ухоженные длинные волосы... Но одна из них, хохотнув в кулачок, нахально заявила, что она – парень! Такой вот конфуз…
Арчи-то был большой мастак девок клеить. Оригинал. На улице подходит к барышням - эдаким франтом лихих девяностых: лампасы, лаковые штиблеты, кожан, кепочка на затылок сдвинута - и говорит с постной рожей:
- Девушки, я хочу поговорить с вами о Боге... Шутка! Я хочу поговорить с вами о Бахе!.. Не хотите? Ну, тогда ограничимся трахом – я не против.
Или так:
- Милые барышни, извините, пожалуйста, за беспокойство! Мы с коллегой сейчас работаем над диссертацией по фонетике лепета, материалы собираем - вы не могли бы ответить на несколько вопросов по этой теме?
Девчонки в шоке. Недоумевают:
- Каких вопросов?
- Ой, очень простых! Да вот, например: перечислите несколько чисто детских словечек - какие на ум придут! Кози-кози, катапуся, ябеда-корябеда...
Смеются. С лёгкой сумасшедшинкой смеются: явный гопник перед ними, махровый - и при этом... интеллигентные манеры, грамотная речь - и эта тема - лепет! Сюсю-мусю и прочее. Да так забавно! Как тут не утратить чувство реальности!
Интересовались, конечно:
- А почему это вы, господа учёные, одеты так странно?
- Да тема такая, - отвечал Арчи, - без клоунады никак!
Разводил Арчи девчонок на раз-два-три - любо-дорого было смотреть! А Колян... Сегодня вот было сунулся - тут же конфуз. Парня от девки не смог отличить – умора!
Отсмеявшись, Колян и Арчи спрыгнули с платформы. Тут же, далеко не ходя, неспешно и величаво справили малую нужду.
- Ой, что это...
Колян, завязывая верёвочный поясок на штанах, сделал пару шагов обратно к платформе.
- Что там?
- Не знаю, пакет какой-то... Слышьте, батенька, да тут пистолет! Клянусь женевской конвенцией, гляньте!
- Ну, и что же... Возьмём?
- А если из него, извиняюсь, кого-то – того… как это будет по-русски… застрелили?
- М-да... Хотя, если б да, то в пакет не стали б совать - просто бросили бы... Похоже, всё-таки спрятал кто-то...
- Не слишком удачно.
- Ну...
Колян взвесил чудную машинку в руке:
- Ой! Да он, похоже, пластмассовый! Лёгкий какой... Игрушка.
Арчи взял пистолет и вынул обойму:
- Четыре патрона. Из семнадцати. Это ж Глок*, коллега! Неужели не признали?
Отодвинул затвор - в патроннике пусто. Понюхал.
- Давненько не стреляли. Ствол шлифанём* – и даже если сия огнестрельная единица бывала в деле, всё равно, чужой труп на нас не повесят.
- Ага, а по гильзе?
- Да не нудите вы, профессор! Я возьму. Пригодится.
- Как знаете, батенька, ваше окошко повыше будет – из него и Колыма, и Мордовские степи – как на ладони…
Совершив альпинистский спуск с нависшего над станцией Чухлинка железнодорожного моста, Арчи с Коляном взяли в ларьке пива, хлебнули, закурили, присев на подоконник турникетного павильона - напротив горы арбузов, вываленных из газели-фургона - и начали неторопливую интеллигентную беседу.
- Знаете, Николай Сергеич, о чём я думаю, глядя на эту пластиковую «игрушку» и вспоминая давешний наш конфуз? - спросил Арчи, демонстративно доставая Глок из-под футболки.
- Ну?
- А думаю я, что скоро уже ни о чём в этом мире нельзя будет сказать что-нибудь вроде: «о, это так по-мужски!» Или, «о, это так по-женски!»
- Это почему же?
- Да посудите сами. Когда-то оружие было железным - ну, то, которое хотя бы чуть-чуть сложнее дубины. И железо было символом всего мужского. Да и металл вообще. Мужская цивилизация, весь наш мир - процентов на девяносто зависели от металлургии. А сейчас - вы вон даже не поверили, что ствол реальный, решили, что игрушка. Но он реальней самого реального Стечкина. Вроде как девочка-сикушка, рулящая Хаммером. С виду - сопля соплёй, а поди-ка. Нынешний пластик может быть каким угодно: нужна твёрдость - будет твёрдым, нужна мягкость - будет мягким; и так с любым свойством. Из полимеров сейчас чего только не делают: и ножи, и броню, и кузова автомобилей и при этом из них же - тончайшие ткани, краски, нитки...
Уловив боковым зрением подходящую к павильону парочку, Арчи ворчливо ой-ёкнул, повернулся к открытой площадке спиной, без суеты и спешки, между делом затягиваясь почти истлевшим чинариком и щурясь от дыма, аккуратно засунул Глок обратно в штаны.
- М-да-а, - протянул он, устраивая машинку поудобней, - Кончилось время мужественного и сурового железа, время жилистого золота и кроткой меди, кончилось время металлов: нынче пластик, полимер - король и ферзь материалов нашего века! Даже не король и ферзь - ферзоль! Два в одном... И звучит как название какого-нибудь новейшего чудо-полимера... Так же и люди теперь - полимерные стали, необъятные. Ни Иня тебе, ни Яна. Всё под ситуацию. Надо раком встать - буду бабой, самому кого раком поставить понадобится - стану мужиком.
Арчи докурил, щелчком послал окурок в сторону киоска "Союзпечали".
Возле отпускного пункта информационного фаст-фуда устроилась та самая парочка: присев на бордюр, сосредоточенно обрабатывал пилкой ноготочки косящий под метросексуала жеманный юноша, а его подружка - женщина-викинг, блондинистая и синякастая, центнер с гаком живого веса и косая сажень в плечах, возбуждённо пересказывала какой-то странный и трагичный разговор: "Ты прикинь? Не, во сука, да?" На упавший в двух шагах окурок она лишь мельком глянула. Псевдометросексуал тоже не обиделся. Они оба явно были под кайфом.
- Нет, я всё-таки не вполне понимаю, Артур Вениаминыч, бабы-то с мужиками тут при чём? - с мрачным интересом спросил Колян.
Он думал о своей подружке-любовнице, Анюте – где-то с полгода назад их познакомил Арчи:
- Женщина-терминатор! – так представил друг эту хрупкую женщину с внимательными глазами, - Не вздумай кадриться!
Колян и не успел – Анюта закадрила его сама.
Она была женой одного из Арчиных подельников, мотавшего срок, близкий к пожизненному – двадцать пять лет. Когда мужа посадили – на развод не подала, постоянно ездила в тюрьму, а потом и на зону, передачи возила.
- Любишь что ли? – как-то спросил Колян – заело его это.
- Нет, - ответила, - И не любила. Просто как же иначе? Я ж его единственный друг, а друзей в беде бросать – сучья повадка.
Арчи над Коляном посмеивался:
- Как тебя угораздило? Это ж Аль Капоне в юбке! Её мужики боятся!
- Дурак ты, Арчи, - отвечал на это Колян, - Аль Капоне… Знал бы ты…
Как-то раз Колян, будто бы просто шутя, спросил возлюбленную:
- И как же это вы, моя королева, таким духовитым пацаном-то стали? Поделитесь опытом – может, и я когда-нибудь сподоблюсь? А то, право, даже неловко как-то – помужикастей да поусатей бы стать… Научите мальца, уважаемая!
Женщина-терминатор отмахнулась притчей:
- Представь себе, Коля, что мужское и женское – это два ключа – от дверей преграждающих, дверей открывающих - путь в бесконечном лабиринте... И один ключ отпирает только двери "М", другой - двери "Ж", и только. И вот, молоденькая девчоночка входит во взрослую жизнь, как в такой лабиринт. Большие, светлые залы сменяют друг друга, в них много дверей, и на каждой - либо «М», либо «Ж»... Но у неё столько возможностей двигаться дальше! И вдруг - тесная каморка: в ней всего две дверки, и опять - на одной «М», на другой «Ж», но «Ж» ведёт в вонючий подвал с крысами, а «М» выводит на винтовую лестницу, которая поднимается в самую высокую башню. Ей страшно в вонючий подвал, но от двери "М" у неё нет ключа... И девочка наша сидит в этом тёмном и тесном чулане и плачет - провести здесь можно долгие годы - тесная вечность, тоска и ужас перед выбором - всё же в подвал! - но, однажды проснувшись, вдруг девочка видит: дверь "М" открыта, из замка торчит ключ - вожделенный ключ-М!
Она берёт этот ключ, она шагает за этот порог. С этих пор все двери перед ней открыты. Девочка снова попадает в большой, светлый зал, там множество людей - и вот она триумфально, дерзко, на глазах у всех открывает своим ключом дверь "М"...
Кто-то в гневе кричит: "Как она могла!" Кто-то в восторге: "Как!" Ах, если бы она знала это сама! То ли светлый ангел сошёл в ту каморку и оставил ключ в распахнутой двери, то ли сама она вдруг вспомнила, что этот ключ всегда висел у неё на шее - кто знает...
Притча эта была не в подмогу Коляну, хотя объясняла, конечно, многое. Простенький, но крепкий Колянов умок распирало от дум – и все эти думы были об Анюте, о женщине-терминаторе и его, Коляновом, к ней приложении. И теперь казалось Коляну, что под Арчин трёп вот-вот надумается у него что-то важное – о них с Анютой, о ключах и отмычках, о мужчине и женщине...
- Ну как причём? – охотно откликнулся на вопрос Арчи, - Пока твёрдое было чисто мужским, а мягкое - чисто женским, мир был поделён чётко и грамотно. А теперь – беспредел. В людях что-то серьёзно меняется. В мегаполисах уже почти нет ни мужчин, ни женщин - одни формы, привычные, успокаивающие наши загаженные мозги: мол, всё нормально, ничего не меняется, МЖ-отношения вечны и неизменны в корне своём, Ромео и Джульетта, Кармен и Хосе, Беатриче и Данте... Да только это всё маскировка. Глянь вон на того очаровательного юношу. Не более чем полчаса назад он, похоже, сделал себе инъекцию героина. И на его широкоплечую подружку глянь. Тоже вмазанная. Но суть не в этом. Сейчас они просто не в состоянии притворяться, и играют как бы самих себя. И совершенно ясно, что ни один из них не является ни мужчиной, ни женщиной - просто два нарка-гермафродита на отдыхе. Эти двое стимулируют себя при помощи героина - потому что бедные, молодые и глупые, они только мечтают стать пластиковыми людьми, но себе внушают, что уже ими стали. А настоящие ферзоль-человеки вылизывают марочки чисто интеллектуальных наркотиков: чувство собственного достоинства, самореализация, из грязи в князи, американская мечта - полимерные люди пьяны сами собой, они просто в восторге от себя и плюют на природу свою, на инстинкты… А ещё – на задроченное быдло, которое наиболее политкорректно называется народом – ну, на нас, короче! Они чувствуют себя свободными в собственном безразличии, свободными от мужского и женского, от Фрейда и Маркса, от Коляна и Арчи, у которых сейчас один Глок с четырьмя патронами на двоих и ни одной совести, ни одного будущего...
Мимо павильона прошли два алконавта - оживлённо жестикулируя, восклицательно матерясь. Узбек, сидящий при арбузах, монотонно вполголоса читал айяты из Корана...
Нарки презрительно покосилась на алконавтов, раздражённо - на узбека, с тревогой - на Арчи и Коляна. Похоже, их слегка тревожило соседство двух отморозков - наверное, это портит настроение, когда классовый враг проявляет интерес к твоей персоне - даже героин слегка отпускает.
Арчи кивнул в сторону моста, с которого они с Коляном только что спустились - по столбам и ребристому профнастилу трёхметрового забора на платформу карабкалась очередная группа альпинистов:
- В нашем подзаборном мирке пока ещё есть мужское и женское - смотри, как девчонки глазеют на мускулистых, отчаянных скалолазов! Но это даже не мирок - так, обмИрок...
- Кстати, Артур Вениаминович, - тяжело и рассеянно протянул Колян, продолжая думать об Анюте, - я вот давно вас спросить хотел... Почему это вы пиво исключительно в банках берёте? Тоже - страсть к металлу?
- Нет, Николай Сергеевич, тут другое, - ответил Арчи, хлюпнув пивасом, - Просто бутылка - это, как ни крути, фаллический символ. А банка - сугубо вагинальный. Ключик клитора, дырдочка... Губки хоть и редуцированы, но оформлены совершенно недвусмысленно...
- Эй, алё!..
- Ой, да не переживайте вы так, коллега, это ж ассоциации только - не более того.
- А-а, - умиротворённно протянул Колян, - А я уж о музыке хотел...
- Для начала дав мне в бубен?
- Ага. Хотя, что там... Я вот в бутылке вижу только бутылку. Я - нормальный пацан. А вы, Артур Вениаминович, лучше уж помалкивали бы о своих ассоциациях, а то, сами знаете, от пилоточника* до пидора - один шаг. Учёный совет прознает – опустят…
Арчи глянул на Коляна одновременно и свысока, и с испугом:
- Опустят... Это всё прошлый век, сейчас каждый второй - пилоточник.
- Это точно. Посчитаемся?
- Вот сука!
Арчи насупился.
Алконавты прошли в обратном направлении – уже расслабленные, томные, лирически настроенные.
Нарки уже осоловели и даже не ёжились. Женщина-викинг застыла и пялилась в пространство стеклянными, бессмысленными глазами. Псевдосексуал допиливал свои корявые заготовки - вяло и сонно.
До арбузного узбека докопалась сумасшедшая пенсионерка. Тот было начал впаривать ей свой товар цвета знамени священной войны с неверными, но понял, что дело того не стоит, и продолжил читать айяты. Бабка разоралась, но как-то невнятно - нарушение речи, видать, какое-то специфическое. Разобрать можно было только мат, остальные слова слипались в бессмысленный жалобный стон.
- А знаешь, Колян, - решил продолжить дискуссию Артур Вениаминович, просопевшись – уже заметно мрачнее и жёстче, - ведь Россия сейчас, мля-отчизна наша, сидит вот так же посреди сумасшедшего обмирка с ядерной дурой за поясом и мыслит себе: "Вот есть у меня четыре патрона в обойме, и что я сделать могу? Грабануть пивной ларёк? Или сдать этот ядерный ствол кому половчее? А может, прострелить себе ноги и жить потом, не парясь и не напрягаясь, на пособие по инвалидности? Ведь в тот-то пластмассовый мир - всё равно не пустят! Можно, конечно, замуроваться наглухо в своих родных пенатах и королевать там - мол, Россия - третьему миру третий Рим. Только впадляк как-то. Жизни, сука, хочется..."
Наверное, Клинтон таким же точно манером перевёл свои проблемы с Моникой в мировой масштаб. Только что было всего лишь испачканное спермой платье, президент рыдал, мир посмеивался… Но вот уже самолёты летят бомбить Косово, и как-то становится всем не до смеха.
- А чёй-тъ это нас не пустят-то? – буркнул Николай Сергеевич, - У нас терь, типа, правовое государство, ну и прочая там ботва - всё в цвет...
- Да чихали там на наше как бы правовое как бы государство - в счастливом пластмассовом мире главное определяет фэйс-контроль. А с такими рожами, как у нас, в счастливые миры только по этапу пускают.
К павильону подошли инкассаторы - пешком, им здесь так удобнее, машину на той стороне оставляют, за путями. Один - невысокий юноша в бронежилете не по размеру; ключицы открыты и грудь сантиметров на десять сверху незащищена. Другой – пожилой мужчина в обычной жилетке-разгрузке, мешок у него. Оружие только у молодого.
Наркоманы как-то вдруг заметно посвежели. Глаза прояснились, глядят напряжённо.
- Смотрите, Артур Вениаминович...
- Как вы думаете, Николай Сергеевич, попаду я в эту дурную головушку после трёх литров пива?
- Зачем же именно в голову-то? Он почти топлесс...
- М-да... Мешок денег однако!
Инкассаторы зашли в павильон. Молодой почти сразу вышел - двадцать шагов до палатки, за сигаретами. Это всё и решило, наверное - нельзя быть таким растяпой...
Женщина-викинг пьяной походкой подошла к мальцу в бронике. Дружок её, гламурный псевдёныш, двинулся к дверям кассового павильона. Дверь открылась, и грянули выстрелы - Арчи выхватил Глок на долю секунды позже, чем грохнуло в первый раз, и парень в бронике нырнул в витрину, брызгая мозгом и кровью. Плечистая наркоша застыла над инкассатором в картинной позе с банальным, убогим макаровым в руке - ещё на долю секунды: пуля Арчи ударила её в плечо и крутанула на месте. Шаг назад с поворотом корпуса – на грохот ещё одного выстрела - старик с мешком падает навзничь - нарк на мушке - бах! Синякастая блондинка барахтается на асфальте в растекающейся луже собственной крови, перебирает руками и ногами. Бах! Бах!
Колян выглянул из-за кирпичной тумбы:
- Все умерли?
- По ходу.
- Во блин...
- Ага. Мы спасли мешок денег для хозяина этой злосчастной железной дороги. Что за судьба такая! Вечно что-то для кого-то, а сами по брови в дерьме.
- Может, не придётся теперь платить за билеты?
- А вы когда-нибудь платили, коллега?
Колян усмехнулся:
- Шевелите конечностями, профессор, в товарняк попробуем запрыгнуть – сейчас наша доблестная полиция нагрянет.
- М-да-а... Погуляли, мля.
- Давайте, может быть, хоть мешок прихватим? Нам ведь что так, что в профиль - всё одно, вышак...
- Эх, Николай Сергеевич, если бы все мои вышки были нефтяными... Я бы шейхом стал!
Сидя в открытом вагоне, скользящем по бесконечным рельсам, Колян думал: "Вот Арчи говорит, и ножи, и ткани - но ведь один и тот же пластик не может быть и твёрдым, и мягким! А если я - к примеру... Ну что? Да хоть тот же Глок. А Анюта... Я даже не знаю... Но что бы там ни было! Что-то родственное мы должны испытывать друг к другу? Без этого МЖ-деления и презрения взаимного? Она ведь ШэПэ - "швой парень"! Женщина-рыцарь, Жанна Д'Арк! Какое у меня к ней может быть презрение? И какие понты? Это ж себя не уважать..."
У Коляна аж правый глаз размок - от набухшей слезы восторга.
"Конечно, сам-то Арчи не поймёт, - думал Колян, - ему важнее казаться железным".
Глядя в пространство, Арчи долго и скучно морщил лоб, потом вдруг сказал:
- А знаешь, Колян... Ведь никого не жалко - ни наркош этих, ни пацана, ни деда... И совесть молчит, как отмороженная. Почему так? Четыре трупа на пятаке перед кассами, и лично меня это совершенно не трогает.
- Ну, ты ж как лучше хотел... Не успел просто...
- Да ничего я не хотел. Если б я шмальнул раньше той овцы, инкассатор первым делом отстрелялся бы в мою сторону, чисто рефлекторно. Так что, молодой был жертвой без вариантов, тут никаких соплей.
- А на фига ты ваще тогда шмалял? Сидели бы себе тихо...
- Не люблю беспомощным себя ощущать. Да и хрен его знает, что этим наркам дальше бы в головы взбрело - жмуром больше, жмуром меньше...
Помолчали. Помянули.
- А знаешь, Колян, я тебе скажу, почему не жалко никого, и совесть молчит. Мне бы раньше догадаться! В прежнем мире совесть на что реагировала? Что разрывало человека надвое и заставляло пререкаться с самим собой? На добро и зло она реагировала, так это называлось. Это были два полюса совести, и именно между ними разрывался человек. А сейчас - вот произнеси эти слова: "добро и зло" - что чувствуешь?
- Ну... Добро и зло... Ни хера не чувствую, стрёмно только - как будто член пиписькой назвал... Ну, типа, как в детстве...
- Во-во! А скажи: "правота и выгода".
- Да что ты заладил! Как логопед. Скажи да скажи... Правота и выгода.
- Ну и как?
- Силу чую. Реальную силу. Реальнее некуда.
- Именно! И для совести нынче реальна только правота и выгода. И между этими двумя полюсами разрывается теперь человек. Это теперь как раньше добро и зло - в детстве мира... Правота и выгода - вот, что выцедил человек из добра и зла! И это - тоже мля-пластик, полимеризация, мля... Ну, вот и рассуди: мы с тобой и сделали всё правильно, и выгоду свою соблюсти сумели - у совести к нам никаких вопросов. Как и к большинству подкованных и грамотных людей в этом мире.
- Слышь, Арчи, - спросил вдруг Колян, - Я вот чё не вкуриваю: какая связь между этими... ретросексуалами - и цивилизованным миром?
- Ретросексуалы, Колян, это мы с тобой - железные мужчины, которым нужны шёлковые женщины, и чтоб всё натурально было. А эти - не ретро, а метро. Они, короче, заводятся только там, где метро есть - это не хохма, в натуре так. В маленьком городке пойди так попили ноготки, сидя на бордюре - мигом в рыло получишь. А в большом городе всем по фигу, хоть анус ёршиком прочищай на глазах у людей... Ну и вот... Но тут как бы издалека объяснять надо.
- Да лан, не спешим, вроде, никуда.
- Вот смотри, Колян - что ты можешь противопоставить женщине - в серьёзной конфликтной ситуации, кроме члена своего? Если ты пацан культурный - ничего не можешь. А если тебе этот самый член - вместе с помидорами - прищемить как следует? Чтоб фальцетом заголосил? А культурность при этом усилить... Человеческого в тебе - одни комплексы останутся.
- Не, ну...
- Обожди, дай договорить. Я о чём? У дам-то наших ведь тоже комплексы - притесняли-давили их столько веков, и они одно время думали, что напялив пластиковый елдак, отыграются за всё. Оказалось, что нет. И самые умные уже смикитили, что им этот елдак - как якорь семипудовый... Заметь, лет десять назад на прозванье "феминистка" обычно откликалась женщина яркая, независимая, головастая и грамотная, а сейчас та же самая женщина говорит: "Я не феминистка, нет - что я вам, дура деревенская?" Потому что соображает: пластмассовый елдак обесценивает её как женщину, но и мужчиной не делает. А мужика своего она уже кастрировала, ни на что он толком не годен - ему теперь самому мужик нужен. Вот и приходится его слегка подбадривать - а он уже, сука, хитрый и бабских штучек успел нахвататься, пока с прищемленными гениталиями жил, и с ним по-новому считаться нужно, не так, как, например, с нами, варварами - да самой по-хитрому как-нибудь в женственность откатывать. Так, по ходу, и получаются наши ферзоль-человеки, суперледи и супермен. Но вот, в чём дело: в результате этой затяжной половой грызни цивилизованное общество опытным путём установило, что ему сейчас нужны именно такие люди - ферзоли, и только они! Понимаешь, когда женщина приобретает чисто мужские черты, она становится более активной, напористой, у неё появляется стимул для того, чтоб карабкаться вверх по социальной лестнице, и целей своих она добивается сама, а не на мужике паразитирует - это ж, по сути, удваивает экономическую мощь любого государства! А мужчина, смягчённый некоторой женственностью, становится более практичным, спокойным, покладистым - это делает жизнь стабильной. И, что интересно, ими обоими - честолюбивой, амбициозной женщиной и кастрированным, размякшим мужчиной - при этом обмене МЖ-качествами легче и уверенней можно управлять, контролировать их...
Коляну, похоже, надоела занудная лекция.
- Слышь, Арчи, я чё-т один момент прогавкал: если уж у совести к нам вопросов нет - значит мы тоже ферзоли с тобой теперь?
Арчи аж крякнул - не готов совершенно оказался к такому развороту.
- Что это поезд так гонит? - проворчал он после долгой паузы, - Прям в ушах всю дорогу свистит... А на твой вопрос отвечу так: мы с тобой – последние натурал-партизаны, призраки, бродящие по кладбищенским аллеям цивилизации. У меня тюрьма и дурка за спиной, у тебя две чеченских кампании - не способствует это пластичности. Да и не по понятиям.
- Пожалуй, да...
- Общество нас просто отшвырнуло, как отработанный материал, а мы и рады были. Прогибаться-то как-то зазорно казалось... Казалось! Ты скажи мне, кто сумел проворней всех приспособиться к диктатуре бабла и тотальной полимеризации? Те, кто всегда ко всему приспосабливался! Потомственные проворы. Их кляли последними словами, отъявленными подлецами называли – и мы были правы, сопротивляясь преображению мира по их канонам, но! Какие могут быть подлецы в мире, в котором "подлость" - всего лишь бессмысленное словечко из детсадовского фольклора - такое же как "курица-помада", например. Помнишь стишок?
Ничего не надо -
Курица-помада!..
- Вот так – теперь правы они... Глянь, Фабричную пролетели... Эдак нас до Рязани проволочёт... Конечно, в духовном плане и нас всё это коснулось – потому и совесть молчит – мы тоже оферзолились частично, но чтоб до конца - это уж нет!.. Во, тормозим! Сейчас на сорок седьмом спрыгнем... Живём, Колян, гуляем!
- Живём, Арчи. Только, знаешь... Ты мешок бери и там - что хочешь. А я до Коломны проедусь.
- Не понял...
- Жениться я решил, братуха. Вот прямо только что. Ну, то есть... Ну... Весь день, короче, мозговал, пока ты мне втирал про этот пластик. Поеду предложение делать.
- Кому? Этой что ли... Как её... Анюте?
- Ага. Не в обиду, братан - неймётся. Сердце как воздушный шарик на ветру. Поеду.
- Ну, как знаешь... Всё, я соскакиваю. Оп! Бывай!
- Бывай.
Поезд дёрнулся, взвизгнул. Спрыгнув, Арчи раздражённо-бодро зашагал к гаражам. Обиделся.
Состав тяжко и ржаво, вразвалочку потащился по рельсам. Десять метров, двадцать...
Камуфляж и черные маски нарисовались неслышно, натурально прямо из воздуха.
- На колени, сука! Руки на затылок! Мешок в сторону!
Арчи замер.
- Мать твою... Как успели?
Маски, энергично семеня, подбежали к нему с трёх сторон - слаженно и расторопно, как футболисты к мячу, вкатившемуся в офсайд:
- Где кореш твой, гнида? - прикладом между лопаток, - Чё мычишь, корова?
Поезд, яростно лязгая чем-то в своей утробе, потихоньку стал набирать скорость.
Колян ничего не слышал за грохотом вагонных сцепок и ничего не видел - он откинулся на спину и растворялся в счастливых мечтах своих.
"Да, я нормальный пацан, - размышлял Колян, - В бутылке вижу бутылку, в мужчине - мужчину, в женщине - женщину, а в Арчином пластике - человека, у которого нет проблемы быть человеком, какого бы пола он ни был. И это правильно, в этом будущее..."
- Вяжем! – скомандовал худрук маски-шоу.
Арчи матернулся - на его безымянных пальцах с рыхлым треском замкнулись спецназовские крохотные наручники, "обручальнички"* - бесшумный, не тёплый и не холодный, не твёрдый, не мягкий - пластик.
«Глок» – пистолет австрийской фирмы «Glock», бОльшая часть его деталей сделана из пластика. Глок-26 с четырьмя патронами весит в три раза меньше, чем, например, Берета-92 с полной обоймой.
«Ствол шлифанём» – внутренняя насечка в стволе шлифуется для затруднения баллистической экспертизы.
«Пилоточник» – мужчина, хоть раз в жизни делавший кунилингус; «по понятиям» приравнивается к пассивному гомосексуалисту.
"Обручальнички" – обычно спецназовцы используют вместо них пластиковые хомуты, но такие наручники реально существуют.