из http://www.proza.ru/2011/06/07/1067
На третьем курсе нам начали читать специальные предметы, касающиеся принципов проектирования и устройства вычислительной техники, требовавшие их практического осмысления, а не только абстрактных представлений. Учиться и одновременно с этим бегать на свиданья было не просто, особенно потому, что мои свидания не столько давали, сколько отнимали у меня силы.
Достоверно узнать, действительно ли ты любишь человека или принимаешь за любовь совершенно другие эмоции, только схожие по некоторым их внешним проявлениям с любовью, оказывается, совсем не просто. Тогда мне казалось, что я была влюблена в Толика, ибо полностью зависела от его поступков и обращенных ко мне его слов, тяжело переживала даже временную нашу разлуку. Эти мои чисто внешние проявления эмоций сбили с толку мою маму. Она тоже приняла их за любовь и побоялась навредить ей.
Как и в истории с А.П., эта новая «любовь» оказалась выдуманной. В свои 19 лет я по-прежнему ощущала себя очень одинокой. Те, кто меня действительно любили, меня только мучили, потому что не понимали меня. Не мудрено - я и сама себя не понимала! Те, кого любила я, оказались выдуманными образами того единственного, кто мне еще не встретился.
Толик не был «моим» человеком, не относился к тому типу мужчины, который мог бы меня привлечь. Мое подсознание не любило и стыдилось того, кем он был на самом деле. При этом, ничего ужасного в нем не было, наоборот, по многим своим душевным качествам Толик меня превосходил и вполне мог бы стать хорошим мужем для другой, более нормальной женщины. Для меня он был наваждением и мучителем.
Можно ли испытывать любовь к тому, кем не гордишься и не восхищаешься? Вероятно, да, и жизнь знает тому примеры, но это был не мой случай. Мне хватало ума понимать, что серьезных недостатков в Толике не было, беда была в том, что у меня не находилось повода восхищаться и гордиться им. Из этого рождались мои бесконечные обиды и нежелание подчиняться ему во всем, думать с ним одинаково.
Получив согласие на брак, Толик не стал ни более радостным, ни менее грубым. Теперь он все чаще поступал так, как ему было удобно, все более резко и пренебрежительно обращался со мной. Возможно, если бы я была иначе воспитана и уступила бы его естественным желаниям до свадьбы, то и самой свадьбы не случилось бы. Запретный плод сладок, только вкусив его, начинаешь более трезво взвешивать свои желания. Толик не мог не понимать, что я еще слишком молода, что не готова к семейной жизни и даже не восхищена им в должной степени для того, чтобы стать хорошей женой, но я все еще оставалась для него запретным плодом, и этим его удерживала.
За счет регистрации нашего брака после защиты диплома Толик получал право ленинградского распределения, но двигало им вовсе не это. Как и я, он в свои 23, все еще оставался целомудренным и не искушенным ни в психологии, ни в любви. Он действительно был влюблен в меня, просто вел себя так, как вели себя с девушками все его сверстники из рабочих семей на Кавказе, где он родился.
В его хамском, а часто и жестоком поведении во многом была виновата я сама, еще не умеющая ни хитрить, ни быть дипломатичной, ни разбираться в характере собственных чувств. У меня не было никакого опыта, не было умных советчиков, зато накопилась масса принципов, запретов и иллюзий. На моей шее все больше затягивалась петля, навсегда оставившая дурной след на всей дальнейшей жизни.
Перед Новым годом наши отношения обострились настолько, что Толик бросил страшную для меня фразу: «Давай больше не будем встречаться. Мы не подходим друг другу». Я восприняла это излишне трагически, началась типичная истерическая реакция, когда не столько ценно то, что теряешь, как велик страх перед потерей. Живи я тогда одна, без посторонних любящих глаз родных, все рано или поздно «рассосалось» само собой, но мои слезы встревожили маму. Она решила вызвать Толика на серьезный разговор. Иначе говоря, показала ему свою заинтересованность. Дядя Миша, наоборот, не попытался отговорить маму от вмешательства в наши отношения. Толик был приглашен в дом, и мама долго беседовала с ним наедине. Парня выслушали, с ним согласились, что я веду себя глупо и что со мной трудно, но объяснили, что меня следует простить, потому что в душе я очень преданная и добрая.
Все это до глубины души возмутило мою бабушку, которая посчитала мамин поступок глупым унижением женского достоинства: «Не хочет - пусть валится!» Как же она была тогда права! Как жаль, что она не захотела взять инициативу в свои руки и настоять на своем мнении! Но бабушка в силу своего характера никогда не вмешивалась в чужие личные отношения.
Все закончилось «хорошо» - мы помирились, хотя в глубине души я чувствовала себя униженной. Новый год Толик отмечал вместе с нами, до утра сидел за семейным столом. При следующей нашей ссоре, которая не замедлила случиться, он стал еще более равнодушен к моим слезам, считая их глупым детством и непростительной слабостью. «Учти, я вернулся к тебе, потому что так просила меня твоя мама!» - уверенно заявил он. Что нас связывало? Зачем были нужны эти жестокие отношения, уже полностью лишенные уважения, доброжелательности и понимания друг друга?
На людях, в нашей группе Толик вел себя совершенно иначе. Он одаривал меня цветами, мог произнести цветистый комплимент. Он часто приходил в наш дом, ел и пил, занимался по моим конспектам, и, оставшись наедине, часто унижал меня обидным словом или насмешкой. Эта двойственность меня бесила - я никогда не владела актерским мастерством, везде и со всеми была одинакова, говорила, что думаю и чувствую, независимо от того, как на это посмотрят другие. Это было то, что Толик называл «детством». Оно всегда было не в мою пользу, и всегда являлось моей ошибкой, но это черта остается со мной и поныне. Я могу быть внешне корректна с людьми, к которым равнодушна, но совершенно не умею хитрить с теми, кого считаю близкими, кого люблю, или думаю, что люблю.
Вспоминая свое прошлое, я постоянно мучаюсь вопросом, зачем Толик пошел на этот брак, если он действительно видел во мне только глупую, неприспособленную девочку? На что он надеялся и что хотел от меня в этом случае, и не было ли это его собственной потребностью в жестокости, своеобразным способом почувствовать свое мужское превосходство надо мной?
В январе мы подали заявление в Дворец бракосочетания, день нашей свадьбы был назначен на 10 апреля. Дядя Миша уже заказывал банкетный зал в ресторане, мама планировала ремонт в нашей квартире с установкой перегородки, разделяющей нашу двухкомнатную «хрущобу» на три комнаты, в результате чего моя бабуля выселялась в проходную и, к тому же, темную комнатушку. Все и всё решали без меня. Я не помню, чтобы я каким-либо образом была задействована в подготовке к моей собственной свадьбе.
Предстоящее событие внушало мне страх: я плохо представляла себе, как мы - пятеро - будем жить в одной квартире, если плохо уживаемся даже порознь. Но мама, натерпевшись в своей молодости от вынужденной самостоятельности и одиночества, панически боялась оторваться от близких ей людей, она не представляла себе никакой жизни врозь, внушая подобное настроение и мне, бывшей, как пластилин, восприимчивой и послушной ее решениям.
Свой последний день рождения на свободе я отметила пышно: в наш дом были приглашены все мои школьные и институтские друзья – около одиннадцати человек. Словно предчувствуя грозящую беду, я жадно тянулась к коллективу и общим мероприятиям, где снова становилась веселой, здоровой, спокойной и уравновешенной. Например, с восторгом взялась за подготовку к празднованию 23 февраля в нашей группе. Девочки тогда готовили в подарок ребятам магнитофонную ленту с записью «радиопередачи», куда вошли сочиненная нами и разыгранная инсценировка детективного рассказа, песни нашего сочинения и исполнения, интервью, шутки и поздравления в адрес ребят. Участвовать в этом деле было страшно интересно.
Уходя от деморализующего меня влияния Толика, я на глазах оживала, становилась терпимой, умной, уверенной в себе и остроумной. Рядом с ним я была подавлена и очень зависима – часто находилась на грани истерики. Толику тоже было тяжело со мной. «Ты никого не любишь, кроме своих книг!» - обронил он как-то, чем очень меня обидел. Но он был прав. Если бы я тогда согласилась с его словами и осталась с тем, что действительно любила, как многое могло бы измениться в моей судьбе! Может быть, пережив свое затянувшееся детство, я все же встретила бы своего «принца».
Я любила книги, творчество и сам процесс получения знаний, находила отдушину в стихах, которые отражали мое состояние, но не были предназначены для глаз моего «избранника». Однажды Толик захотел заглянуть в них, но я закрыла тетрадь у него перед носом. Конечно, это было недипломатично и оскорбляло его, но после многого, что уже разрушило наше доверие, мне не хотелось раскрывать душу перед человеком, так часто унижавшим меня. Это случай был важным знаком перед нашей свадьбой, который мы так же, как другие, упустили из виду. Я допустила свойственную мне бестактность, Толик ответил на нее свойственной ему грубостью: он зло обругал меня, отшвырнул от себя и в гневе ушел, громко хлопнув дверью.
Еще один черный эпизод, всплывший из памяти. Незадолго до свадьбы мы с мамой включили стиральную машину, чтобы перестирать Толину одежду, уже перенесенную им в наш дом. Мне очень хотелось все сделать самой, почувствовать себя женщиной и хозяйкой. С точки зрения мамы, я все делала не так, как привыкла она, и она начала меня критиковать в присутствии находившегося здесь же Толика. Вся моя радость куда-то испарилась, я спиной почувствовала молчаливую насмешку своего жениха и, в конце концов, обозвав всех дураками, со слезами выбежала из комнаты. Меня снова сделали игрушкой и посмешищем в моей уже собственной семейной жизни, в которой все - и стиральная машина, и квартира, и я сама – были непрошенным мной подарком мамы.
Почему-то вспомнилась дьявольская затея школьного Родительского Комитета, некогда преследовавшего мою первую учительницу, чтобы вручить ей подарок, и вынуждавшего ее искать закоулки, чтобы укрыться в них от их любящих, но непрошенных преследований.
Еще днем позже, вернувшись из института, я застала в нашей квартире Толика вместе с мамой, решающих вопросы перестановки мебели. Меня они даже не заметили. Я была бесплатным приложением в игре «Семейная жизнь», в которой мне отводилась пассивная роль неразумного дитяти. Эта игра превращала меня в этого «дитятю» все больше и больше.
По иронии судьбы в день нашего бракосочетания я случайно встретила в метро А.П. Меня, так же, как и когда-то давно, с головы до ног пробила дрожь, все перевернулось внутри, встрепенулось неожиданной радостью и отозвалось теплой волной во всем теле... Несколько часов спустя клетка, в которую меня заключали, захлопнулась за мной окончательно.
продолжение см. http://www.proza.ru/2011/06/19/336