Превратности судьбы кота Васьки и собаки Негры

         


 
 
  Судьбы кошек и собак во многом схожи с судьбами людей, порой более драматичны
и трагичны, и могут перекликаться с судьбами своих хозяев.
               
                * * *
               
   Кот Васька,был крупным котом. А может быть мне это просто казалось, поскольку  мне самому в то время было немногим больше трёх лет .Но у меня  осталось в памяти, что Васька был одного роста с нашей дворовой собакой Негрой. У него была большая голова, желтовато-белесые глаза, маленькие уши, пушистый хвост, длинные усы и типичная для крымских кошек расцветка - темно-серая с тигровыми разводами. Походка у него была вальяжная. На своих пружинистых четырех ногах, он передвигался с чувством  собственного кошачьего достоинства, о чём-то, мурлыча себе под нос. А главное, не был шкодливым котом, никогда не лазил на кухне по столам и не пытался что-либо утащить. Вообще слыл лежебокой и большую часть времени дремал, но одного его присутствия было достаточно, чтобы  в доме и во дворе не было мышей. А когда у него возникало желание полакомиться, в нем просыпался инстинкт охотника и, тогда в соседней балке он ловил полевую мышку, приносил её во двор и, прежде чем съесть, игрался с ней.
   Как правило, в марте месяце он исчезал на несколько дней. Возвращался всегда осунувшийся, взъерошенный, с клоками вырванной шерсти и ранами, полученными в схватках с соперниками.
   Вероятно, он был моим ровесником и к моим трем годам из маленького котенка превратился в основательного кота. Мы с ним были большими друзьями. Я пытался садиться на него верхом, но он не обижался и относился ко мне по-кошачьи снисходительно.
   В то время мой отец работал колхозным шофером и еженедельно возил сельхозпродукты в Саки, Евпаторию , реже в Симферополь и Джанкой. После каждой поездки меня, как правило, ожидал какой- нибудь сюрприз. Входя в дом,он ложился на пол, а я,ползая по нему, тщательно опустошал все его карманы. Отец боялся щекотки, мы оба довольные хохотали и были счастливы. Васька всегда оказывался рядом и, прищурившись, наблюдал за нами. На этот раз меня ожидал особый сюрприз. Возвращаясь из поездки в Саки,он привез оттуда бабушку Розу, которая лечилась там в санатории. В руках она держала картонную коробку из-под обуви,из которой доносился писк маленького щеночка. Восторгу моему не было предела. Я его тут же прижал к себе. Он был мягким, теплым и черным-черным, даже глазки, носик и коготки на ножках тоже были черными. Бабушка спросила: 
   - Как мы его назовем?
   - Негр! – выпалил я, не задумываясь. Несколько дней тому назад мы смотрели в
клубе кинофильм  “Цирк” и я запомнил маленького негритенка, которому по  очереди герои фильма на разных языках пели колыбельную песню.  Мое предложение было одобрено и, в первую очередь отцом, который в молодости несколько лет жил в Палестине и общался с настоящими  неграми. Через несколько дней, когда окончательно разобрались с полом щенка,Негр превратился в Негру...
     Когда кот Васька увидел щеночка, его спина изогнулась дугой, на загривке вздыбилась шерсть, и он не очень дружелюбно зашипел. Щеночек- несмышленыш, напротив,подполз к Ваське и, к его удивлению и ужасу, уткнулся носиком к нему в брюхо.От неожиданности Васька оторопел и,теперь, уже к нашему удивлению вдруг начал обнюхивать и облизывать его. С этого момента началась их беспримерная дружба и привязанность. Пока Негра подрастала, она спала, всегда, прижавшись к Ваське. Он игрался с ней, как с мышкой, они ели и пили из одной кормушки. Со временем Негра сравнялась ростом с Васькой и превратилась в звонкоголосую, дворовую собаку, с заливистым лаем.
   Когда ей стали уделять внимание из соседних дворов псы-женихи, Васька устраивал настоящие сцены ревности, распугивая их своим шипением и решительностью.
    У нас образовался тройственный союз, мы души не чаяли друг в друге, много времени проводили вместе. Васька и Негра всегда сопровождали меня, когда я по просьбе бабушки, пас в балке гусей или совершал прогулки на окраине села к скале под бугром. Каждый вечер, когда мама начинала доить корову, мы, не сговариваясь, бежали к ней. Я приносил кружку для себя и кормушку для них. Не прекращая дойки, мама звонкими струями наполняла до краев кормушку, из которой они, поглядывая друг на друга, с удовольствием лакали парное молоко. Затем мама наполняла мою кружку, а иногда я открывал рот и она направляла в него щекочущую молочную струю. Я захлебывался и мы начинали с ней дружно смеяться и нам казалось ,что Васька и Негра смеются вместе с нами. Так продолжалось несколько лет...
    Но началась война, резко изменившая  мою судьбу и судьбу моих четвероногих друзей.
    В сентябре 1941 года, накануне вторжения немецко-румынских войск в Крым, нашей семье, наряду с другими еврейскими семьями, пришлось эвакуироваться, предварительно, став погонщиками эвакуированного скота. Предстояло вместе со скотом пройти более 300 километров пути до Керчи и переправиться с ним на Кубань. О том, чтобы брать с собой кошек и собак не могло и быть речи. Негра с тревогой смотрела на наши сборы, виляя хвостом, понуро смотрела по сторонам, а Васька, мурлыча, терся о мои ноги. Расставаясь с ними , я не мог сдержать слёз. В день отъезда решено было закрыть их в сарае, а по прошествии какого-то времени, соседи должны были их выпустить.
   В первый день наш необычный обоз, преодолев расстояние примерно 10- 12 километров,остановился на ночлег за селом Бишуй. Несмотря на сентябрь месяц, ночи еще были достаточно теплыми. Детей устроили на ночлег на подводах, а взрослые, принеся соломы, улеглись рядом. Среди ночи мы услышали лай деревенских собак, потом все затихло. Через некоторое время, проснувшись, я услышал какой-то шорох и  прерывистое дыхание собаки. Я протер глаза:
   - Негра! Негра! – Я соскочил на землю. Она, продолжая тяжело дышать, прижалась ко мне, и я уверен, мы оба прослезились. Проснулась бабушка, после дежурства пришли мама с дедушкой и все развели руками. Дедушка налил в миску воды и дал ей поесть. Негра припала к миске и стала жадно пить, затем что-то проглотила из еды и улеглась рядом на соломе. Дедушка скомандовал:
   - Всем спать. Утром решим, что делать с Негрой.
    Встревоженный, я долго  не мог уснуть, а перед рассветом задремал.
    Проснувшись, дедушка, кивая в мою сторону, сказал:
  - Пока он спит, я отнесу Негру на другой конец села и попробую прогнать её, она умная собака и найдет дорогу домой, а брать её с собой мы не можем, все равно придется в Керчи ее оставить, где она быстрее пропадет.
    Когда я проснулся, мне сказали, что Негра ночью ушла. Я поверил. Через много лет мне рассказали,что дедушка, скрепя сердце, отстегал её кнутом. Такого унижения и обиды она не могла простить. Поджав  хвост и, визжа от боли, она побежала по проселочной дороге в сторону родного села. Через сутки она вернулась домой, исхудавшая, с впалыми боками, слезящимися глазами и потухшим взглядом. Легла возле крыльца дома, вытянула передние лапы, положив на них голову. Соседи предложили ей воды и еды, но она к ним не дотронулась. Васька, мурлыча, облизывал её, как бы спрашивая: - Где ты была? Она была безучастной.
    Так продолжалось неделю, и все это время рядом с ней, находился Васька. 
    Потом она исчезла. Через несколько дней ее обнаружили мертвой  в яме, в которой односельчане добывали глину. Её собачье сердце не вынесло разлуки с нами и обиды за предательство. 
   Об этом мы узнали в январе 1945 года, когда вернулись из эвакуации... Постаревший кот Васька, был похож на бомжа, неухоженный и хилый. Встретил он нас без особого энтузиазма и, нам показалось, что он просто нас забыл. А может быть он затаил глубокую обиду за то, что мы, по его кошачьему разумению, бросив его и Негру на произвол судьбы, предали их.
    Все попытки вернуть его былое расположение ни к чему не привели. Однако, верный кошачьему инстинкту, он продолжал ютиться в нашем дворе. Голодные годы оккупации испортили его характер - он стал шкодливым котом, при случае мог что- либо утащить на кухне со стола, охотился  теперь не только на полевых мышей, но и воробьев. Мартовские кошачьи “хороводы” перестали его волновать. Он сутками спал, забившись в угол сарая. Через несколько месяцев, видимо почувствовав приближение смерти, он ушел со двора и больше мы его не видели…
        .