Лос-Анджелес. Джон и Мэй
Стюарт Сатклифф
IN HIS OWN WRITE*
В ЕГО СОБСТВЕННОМ ПРАВОПИСАНИИ
THIS COULD BE HEAVEN**
ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ РАЕМ
Изо дня в день над Большим Лос-Анджелесом бепрестанно кружит стая рейсовых авиалайнеров. Когда эти огромные птицы плавно кренятся при разворотах, пассажирам, прилетающим ближе к ночи, каждый раз открывается захватывающая картина. Золотое лезвие в пол горизонта огненным ятаганом рассекает слившиеся во тьме небо и землю. Мир переворачивается, и мерцающая огоньками низменность, окаймленная подковой гор, видится зеркальным отражением звёздного купола. Взметнувшись вверх, переливающаяся поверхность неумолимо приближается, и вскоре становится видно, что агломерация спит и бодрствует одновременно. Ни на минуту не останавливается движение в артериальной системе фривеев, жизненно важные органы непрерывно пульсируют светом, и только сознание на грани сна и яви устремляется куда-то в неведомое. Многие верят, в такие часы мы покидаем земную обитель и навещаем небесную родину. Может, поэтому с наступлением темноты мегаполис живет по законам иных измерений. Даже красавицы пальмы, невесть откуда завезенные в этот благословенный город, шумят оперением неспроста. Шепотом молодых любовниц они бесстыдно сплетничают с океанским бризом обо всём, что увидели за день.
Оставив уютную Вест-Харпер авеню, нежно обнявшаяся парочка недолго проплутала в спящих улочках Западного Голливуда и внезапно вышла на печально известные кварталы бульвара Сансет. Там, слово джакузи, бурлила ночная грешная жизнь. У мужчины в очках-велосипедах на птичьем носу нервически задрожали ноздри.
— Если бы здесь не торчали эти метелки. — Последовал кивок на два ряда растущих прямо из бетона стволов. — Улица была бы копией Риппербана.
Его подруга - молодая грациозная азиатка - тоже с интересом изучала открывшееся перед глазами зрелище. Увиденное напоминало живые кадры второсортной голливудской продукции. Освещенные мигающими вывесками тротуары кишели персонажами, будто только что сошедшими с киноэкранов - вальяжными гангстерами и озабоченными секс-маньяками, бдительными сутенерами и выслеживающими клиентов проститутками. Но даже в этом скоплении людского порока выделялась колоритная группка красавцев трансвеститов. Рослые, в ярких париках и макияже, они шумно приставали к шарахающимся туристам. Картину в неоновых полутонах дополняли психоделические пончо хиппи. Одни из них слонялись, как неприкаянные зомби, другие же с тихим смешком пускали по кругу огромные самокрутки с благоухающим на всю округу каннабисом.
— Добро пожаловать в город падших ангелов! — Весело подмигнул кавалер и уверенно повел избранницу к ночному кафе, расположенному рядом с магазином интимных товаров.
Они прилетели в L.A. поздно вечером и, добравшись в предоставленную приятелем квартиру, сразу же занялись любовью. Как водится, после скоротечных амурных часов закон сохранения энергии заставил влюбленных оставить постель и отправиться на поиски бренной пищи.
Перед самым входом влюбленных едва не сбила с ног выбегающая навстречу девушка Бани. Не стесняясь наряда, состоящего лишь из плюшевых ушей, туфель-шпилек и откровенного боди, девушка посмотрела на часики и с криком: «Такси! Такси!» — устремилась к проезжающему желтому кэбу. Проследив, как ряженная усаживалась в машину, мужчина с недоумением взглянул на спутницу.
— Ничего удивительного. — Пожала та плечиком. — Хью Хефнер недавно воздвиг в Беверли Хилс сногсшибательное поместье, а в Санта-Монике открыл очередной фешенебельный клуб «Плейбой». Как известно, женский персонал там должен изображать кроликов.
В ответ прозвучало недовольное ворчание. — Твою мать! Раньше в этом кафе питались клубные музыканты, а сейчас приблудился какой-то плейбоевский крольчатник.
Едва заглянув в меню, вновь прибывшие клиенты сделали один из рекомендуемых стандартных заказов.
— А на десерт, пожалуйста, обязательно блинчики с земляничным джемом. — Требовательно добавил мужчина, сглатывая слюну.
— Блинчиков нет! — Резко ответила официантка. — И повар куда-то смылся... Кобелина!
— Как, у вас нет блинчиков с земляничным джемом? — Возмутился посетитель. — А ты знаешь, кто я такой?
Гибкие женские руки нежно обвили шею, шелковистые пряди защекотали небритую щеку. Пряча вспыхнувший было взгляд, он пробурчал:
— Ну, нет, так нет. Несите, что есть…
— Остался яблочный пирог. — Победоносно объявила официантка и удалилась выполнять заказ.
— Пару лет назад, когда мы здесь с матерью ошивались у доктора Янова, в этой забегаловке всегда были блинчики с земляничным джемом. — Тихо взгрустнул мужчина. — Их вкус всегда напоминал мне блинную в конце Гроссе-Фрайхайт!
— Милый, ты уже второй раз вспоминаешь Гамбург…
— Наверно, старею. — Длинные пальцы поправили дужку на переносице.
Вернувшаяся официантка, молча, подала с горой наполненные тарелки. Кафе пустовало, поэтому они, никого не стесняясь, с жадностью накинулась на еду. Быстро утолив голод, парочка перевела дыхание и за чаем из пакетиков беззаботно зашептались о планах на будущее.
— Утром непременно позвоню Мэлу Эвансу. -- Возвестил мужчина.
— Хочешь вызвать его из Лондона?
— Знаешь, каким-то образом мой ангел-хранитель уже здесь.
— Странно...
— Может быть... Но это не важно. Еще обязательно надо вытащить из подполья Фила. У меня в голове давно свербит одна интересная идейка.
Мужчина задумчиво отвел взгляд в сторону. Как бы отгораживаясь от всего мира, он снял очки и уставился на улицу. За витриной проплывали мутные разноцветные пятна прохожих.
...как рыбы в аквариуме...но если рассуждать логически, в аквариуме сидим мы...стекло и сталь стирает грань реальности...все относительно...
Желая вернуть внимание кавалера, девушка томно потянулась.
— Как мило со стороны Гарольда предоставить нам свою здешнюю квартиру. Только кровать неудобная, ты не находишь?
— Гарольд мой финансовый адвокат! — Вскипел он, отвлекшись. — Его работа, — беречь деньги клиента, которых на счетах якобы горы, а в карманах почему-то сквозняк.
— Нам хватит, милый, нам хватит. Ты ведь не собираешься устраивать кутежи?
— Разве только с тобой, Фанг Йи. — Также внезапно успокоившись он нежно заглянул в раскосые глаза.
— Нам надо экономить, любимый. Я умею. Мне ли не знать, как тянуть от зарплаты до зарплаты. У нас все получится. — Уверено промолвила девушка.
— А давай сэкономим на новую кровать с пружинным матрасом?
Вырвавшийся на свободу смех эхом запрыгал по стенам. Проснувшаяся официантка, расстреляв любовников завистливым взглядом, поспешила со счетом.
— Вот это гуманно по отношению к нищему миллионеру, -- всего десять
долларов! — Раздался в пустом кафе удивленный возглас.
На измятый портрет президента Гамильтона с характерным звоном просыпались еще шесть четвертаков.
— Лос-Анджелес будет смеяться, когда узнает, что здесь мне не подали блинчиков с земляничным джемом! Ты так и не узнала меня?
Официантка неуверенно встряхнула челкой и еще раз присмотрелась к посетителю.
— Я морж! Ку-ку! Ку-чу! - Мужчина скорчил рожу и, подхватив спутницу, словно демон, увлек ее в занимающийся рассвет.
Осенью 1973 года по Голливуду поползли слухи, будто страдающий звездной паранойей Фил Спектор вылез, наконец, из своего бункера и набирает музыкантов для нового альбома. Говорили, участвовать в проекте согласился сам Джон Леннон, тайно приехавший в L.A. Некоторые даже видели, как экс-битл ночью на бульваре Сансет ужинал вместе с Йоко Оно, помолодевшей на двадцать лет. Слухи слухами, но у конторы суперпродюсера замелькали авто лучших сессионных музыкантов Лос-Анджелеса, а в местных газетах появились интервью Леннона. Разворачивалась кампания в поддержку его новой сольной пластинки с претенциозным названием «Игры сознания». Стало ясно: эпатажная звезда, действительно, здесь. Поэтому следует ждать чего-то неординарного и, может быть, даже скандального.
Однако вопреки ожиданиям всё происходило пристойно.
— Доктор Уильям Уинстон О’Були! — Представлялся Леннон и был доволен, когда инкогнито вызывало улыбку.
На пресс-конференциях Джон источал добродушие и любезность. В ответах исчезла былая колкость. Журналисты заметили, он избегает разговоров о политике, и без всякого осуждения объясняли это затянувшейся тяжбой с иммиграционными властями. Не удержался он только однажды.
— Как Вы прокомментируете номинацию Киссинджера на Нобелевскую премию мира? — Спровоцировал ушлый репортер.
— Если этот миротворец получит её, я потребую наградить меня премией за достижения в области физики. — После недолгой паузы заявил вмиг помрачневший музыкант.
— Это означает, Вы не отказываетесь от своих радикальных взглядов?
— Это означает, жизнь продолжается, не правда ли? — Как-то загадочно ответил Леннон и неожиданно завершил пресс-конференцию.
На самом деле он с радостью улизнул из политизированного Нью-Йорка, прихватив очаровательный приз в образе Мэй Пэнг. О том, что приз вручила сама супруга, у которой молоденькая китаянка работала секретаршей, он предпочитал не вспоминать. По множеству причин об отношениях с Йоко вообще не хотелось думать. Чтобы отвлечься во время полета отчаянно пытался что-нибудь сочинить. Но вместе с новой музыкальной фразой пришла лишь одна строчка: «Лишь Богу известно, как приятен сюрприз». Леннон посчитал, это добрым знаком и по обыкновению записал слова на салфетке, решив использовать, в какой-нибудь будущей песне.
Джона настигли сакральные тридцать три. За плечами остался извилистый путь воплотившихся мечтаний и неизбежных разочарований, а впереди простиралась долина неясных планов на будущее. Душа жаждала перемен. «Это начало. — Зазвучал в голове рефрен из некогда сочиненной «Завтра никогда не узнаешь». — Это начало.» Он позабыл, — текст той странной песни пересказывал одну из глав тибетской «Книги мертвых».
— Послушай, Фил, а что если снова окунуться в музыку, которая в юности заворожила нас и сделала тем, кто мы есть? — Без обиняков спросил он Спектора, когда буквально приступом взял поместье, огороженное от мира системами сигнализаций, видеонаблюдения и спиралями колючей проволоки.
Выведенный из похмельной спячки голливудский отшельник царственно принимал в глубоком кресле с неизменным бокалом бренди.
— Понимаю, понимаю... Желаешь очиститься в святых водах от скверны?
— Вроде того.
— А Йоко участвует?
— Нет, ты же видишь, я теперь с Мэй Пэнг.
Продюсер безучастно взглянул на девушку и надолго уставился в окно, затемнённое плотными шторами. Неожиданно взвизгнул:
— В таком случае я должен иметь полный контроль!
Леннон улыбнулся и кротко ответил:
— Конечно, Фил, главным будешь ты. Я просто хочу приезжать в студию и петь старый добрый рок-н-ролл.
У продюсера загорелись глаза.
— Это будет охреневающий альбом! Поверь, просто охреневающий! — Маэстро вприпрыжку забегал по залу.
— Кстати, сейчас я работаю только в тёмное время суток. Тебя устраивает?
— Вампирствуй в своё удовольствие. — Согласился Леннон. — Только не выпей всю мою кровь.
— Кто бы говорил! Я готов сам отдать ведро крови, только бы записать такой материал!
— Фил, я бы хотел видеть за барабанами Джима Кёлтнера, а одним из гитаристов Джесси Эда Дэвиса. Это всё, о чём я тебя прошу…
— Ну, Джим — вне конкуренции! А Джесси это тот самый индеец, умудрившийся получить университетский диплом? Группа «Тадж Махал»?
— Да, Большой Эд — ходячая энциклопедия рок-н-ролла.
— Джон, может, нам пригласить и Ринго? — С надеждой спросил Спектор, понимая, присутствие второго экс-битла принесет ещё больший успех проекту.
— Попробуй, но вряд ли из этого что-нибудь получится. Он теперь у нас кинозвезда! — Равнодушно бросил Леннон и направился к выходу.
Это начало. — Не покидала голову мантра. — Это начало…
И настало дурманящее время любви и свободы — предвестника благих перемен. Местный бомонд принял их более, чем благосклонно. За ланчами и обедами Джон с восторгом школьника знакомился с известными людьми. Многие знаменитости радушно приглашали пожить во временно пустующих виллах. Одно из таких предложений Леннон с легким сердцем принял. В рок-клубе «Рэйнбоу» он повстречал старого знакомого — Эндрю Олдхэма. Тот когда-то был рядовым, но, как оказалось, весьма амбициозным рекламным агентом «Битлз». Ему было известно, с каким нежеланием Джон принял идею придать битлам образ благообразных парней c легким налетом придури. В последствие, когда Олдхэм сам стал менеджером «Роллинг Стоунз», он на зависть Леннону создал подопечным имидж прямо противоположный образу «Битлз». Публика стала воспринимать их, как группы антиподы, хотя в жизни, даже не смотря на конкуренцию, битлы и роллинги оставались добрыми приятелями. Когда-то молодые Леннон и Маккартни даже подарили начинающей группе песню, теперь же Эндрю отблагодарил Джона тем, что договорился с одним из голливудских коллег о пустующем особняке в престижном районе Бель Эйр.
На пару деньков они съездили в Лас-Вегас, а перед этим две недели исследовали побережье — от Малибу до Лагуна Бич. Джона воодушевило то, что и на лачужках у самого берега океана, и на особняках, скрытых в буйной зелени холмов, им нередко встречались беззастенчивые таблички — «РАЙ НАЙДЕН». Этот слоган Южной Калифорнии, как никакой другой, подходил к его нынешнему настроению. Вообще, он сразу же ощутил, ритм жизни в L.A. отличался от нью-йоркского, как мощное течение реки на равнине от стремительной и непредсказуемой горной речки.
Немного тяготило одно — частые звонки «матери», как он полушутя-полусерьёзно называл супругу. В первый же день миссис Оно деловито осведомилась, как они устроились, и настоятельно порекомендовала арендовать машину с водителем, в качестве которого, конечно же, следовало пригласить знакомого репортёра Эллиота Линца.
— Всё равно она найдёт кого-нибудь другого. — Обречённо оправдывался Леннон перед Мэй. — А этого еврея я хоть немного, но знаю…
Заметив разочарование девушки, обнял ее:
— У меня разрывается сердце от мысли, что она осталась одна. Сейчас Йоко мне просто друг, а у меня, как ты знаешь, не очень-то много осталось друзей…
Мэй, как никто другой, знала свою начальницу. Временами миссис Оно удавалось убеждать ее в том, что она не только босс, но и старшая подруга и даже сестра. Девушка вынужденно приняла незримую японскую угрозу. «Это ведь ещё не «пекинский протокол» и тем более не Перл-Харбор…» — подумалось ей, но вслух обронила:
— Она не одна…
Джон прижался крепче.
— Это, наверное, тот гитарист… Кажется, Спиноза.
— Да. — Тихо подтвердила Мэй.
— Я догадывался. Уж очень по-итальянски звучала его гитара в песне о Востоке и Западе. Прямо «Санта Лючия» какая-то!
— Он собирается аккомпанировать ей в Чикаго, на открытии феминистского шоу. Это будет их первое выступление.
— Превосходно! — Облегченно выдохнул он. — Йоко хочет раскрутиться сама, — пусть пробует. А я устал! Моя жизнь и так превратилась в эксперимент. И когда там, у них в Чикаго, первый концерт?
— О, она не раз еще позвонит перед премьерой.
Миссис Оно позвонила через час. Леннон с озабоченным видом уединился в ванной. Спустя десять минут выскочил, будто ошпаренный. Телефонный аппарат жалостливо взвизгнул, разбившись о стену.
— Что-нибудь случилось? — Осторожно спросила Мэй.
Джон отбежал в дальний конец гостиной. На глаза попалась кушетка. Несколько раз пнув ее, улегся в позе эмбриона.
— Тебе нехорошо?
— Йоко хочет, чтобы я помог в последний раз.
— Как?
— Ей крайне необходимо предварить это синечулочное шоу объявлением о моем изгнании! Она просто хочет сказать миру, что дала мне под зад!
— Она не имеет право! — Воскликнула девушка. — Я могу опровергнуть!
— Йоко и просит, чтобы от меня, то есть от нас, ничего не исходило.
— Но зачем ей это надо?
Он удивленно приподнял голову и отчаянно воскликнул:
— Для рекламы, черт побери! Неужели непонятно? Все лишь для злоедучей рекламы! Но никто, слышишь, никто не может мной манипулировать! Я — Джон Леннон!
Прошло двое суток беспрерывных атак, и бунт на «Баунти» был подавлен. Все это время телефонные трели безжалостно вспарывали тишину, как автоматные очереди вспарывают окопный бруствер. Особенно прицельно Йоко вела огонь по ночам. Добила она тем, что однажды, под утро, спросила:
— Послушай Джон, разве не все равно, что о тебе подумают, если ты, действительно, такой мачо?
— Сильнее мыши зверя нет. — Произнесла Мэй, когда он объявил: с их стороны публичных опровержений не будет.
— Что?
— Японская пословица…
— А… — Обреченно махнул он рукой. — Кстати, Йоко недовольна тем, что мне известно о Спинозе. Будь с ней осторожнее…
— А то что? Она вытащит самурайский меч и отрубит мне голову?
— От нее все можно ожидать. — Серьезно ответил Джон.
Очень скоро привычка телефонировать по несколько раз в сутки у озабоченной карьерой супруги переросла в зависимость. Звонки с Востока, как прозвали их влюбленные, со временем стали привычными как смена дня и ночи. Леннон смирился и даже начинал беспокоиться, когда оставленная жена звонила реже обычного.
— Мать. — Сказал он однажды. — Когда-то в литературе был в моде эпистолярный жанр. Появился телеграф и убил его. Не возродить ли нам нечто подобное. Давай сделаем альбом из наших телефонных разговоров?
— Эпистолярный роман, точнее телефонная хроника развода. — Задумчиво ответила Йоко, досадуя, что не ей пришла эта простая мысль. — Не говори ерунду, Джон, никто не купит такую пластинку. Ты, случайно, не записываешь мои звонки? — Обеспокоилась она.
— Нет, что ты… Мне только сейчас пришла в голову эта идея.
— Тебе это не нужно! — Сказала Йоко, как отрезала.
— Да я и не настаиваю. — Успокоил Леннон. — Тем более у меня намечается проект с Филом. Я хочу записать любимые рок-н-роллы. Ты представляешь, он уже набирает музыкантов! Лучших из лучших…
— Тебе это тоже не нужно!
От пронзительного визга Леннон резко убрал трубку. Он не ожидал такой истеричной реакции.
— Слышишь, Джон, тебе это не нужно!
— Но почему, Йоко? Ты ведь знаешь, я давно вынашивал эту идею…
— Вот именно! Ты вынашивал, а с ним у тебя получится только выкидыш!
— Ты не забыла, что Спектор один из лучших продюсеров?
— Я не забыла о том, что он исчезал, когда записывались мои песни на сессиях «Как-то в Нью-Йорке»! Ты это не забыл?
— Ему, как, впрочем, и Кляйну, просто не нравились твои треки. В конце концов, они оказались правы! После провала «Как то в Нью-Йорке» Фил и Кляйн объяснили, люди не желают слушать твои завывания. И по твоей милости я прогнал их! Теперь без денег Кляйна мы сидим на бобах…
— Хорошо, Джон, у тебя своя голова на плечах, но знай, продвигая этот проект, ты кладешь ее на плаху…
— Тогда не сносить мне головы. — Хмыкнул он.
"...все-таки я — Джон Леннон и никто не может мной манипулировать!"
* Книга рассказов Джона Леннона, выпущенная в 1964 году. Заглавие книги однозвучно с английским фразеологизмом "in his own rigrt" - "его право". Обыгрывается существительное "right" (право) и глагол "write" (писать). Привычная для этого автора игра слов...
** Строчка из текста песни группы "Eagles" "Отель Калифорния".
Клип: http://www.youtube.com/watch?v=yRhq-yO1KN8