Вступление
Написано множество книг о подводниках, о простых людях, которые каждый день подвергают себя опасности, смотрят в глаза старухи пристально, оберегая наши рубежи. Я не буду писать про аварийные тревоги, от которых мороз по кожи, о возвращении на базу после автономных походов, когда заново учишься идти по суше и как потом болят ноги от недостатка физических нагрузок, не буду писать про морской воздух, густой, вкусный, который после всплытия пьешь взахлеб и не можешь остановиться. Мой рассказ не об этом, это просто заметки, какие-то вырванные из жизни моменты, которые мне показались интересными. Если вспомню еще что-то, буду дописывать.
Шутки
Так как лодка была атомная, то и шутки были соответствующие. Конечно, шутили когда лодка стоит на берегу. Помнится, пришел к нам молодой лейтенант на стажировку. И когда он зашел в реакторный отсек по громкой связи сообщили, что произошел выброс радиации, и всем «капец». Цвет лица лейтенанта менялся во время сообщения от румяного до белого, и когда в отсеке затихли последние слова, на лейтенанта было страшно смотреть. Естественно, те, кто был в отсеке подыграли, кто истово молился, кто судорожно стучался в закрытую переборку.
Перед глазами лейтенанта промелькнула его будущая жизнь, красивая молодая жена уйдет к другому, к тому, у которого с потенцией все хорошо, ему никогда не сидеть в капитанском кресле в центральном посту и небрежно говорить вполголоса, зная, что каждое твое слово ловит около десятка дежурных офицеров, никогда не произносить шикарной фразы «Поднять перископ», никогда не стоять в рубке лодки, в лунном свете и морских брызгах, когда лодка рассекает надвое океаны и моря, никогда, никогда, много, чего никогда. А потом раздается оглушительный смех, лейтенант медленно возвращается в действительность и даже беззлобно смеется вместе со всеми, как же, ему вернули его будущее.
Вообще с радиацией много было шуток, штатный врач привык, что пару раз в году во время стажировки молодых мичманов или лейтенантов к нему подходят то за волшебными таблетками от радиации, то за свинцовыми трусами и другими мужскими премудростями.
А еще на лодке был боцман, настоящий морской волк, в его глазах было видно морское дно в те редкие дни, когда боцмана не штормило. Он редко брился и его щетина напоминала колючую проволоку на подступах к Моозунду. Благодаря его суровой морской внешности его побаивались и уважали. Когда только приходишь служить на лодку, на руки дается обходной лист, в котором начальники боевых частей дают свою «добро» на знание лодки. Т.е. матрос изучает лодку, задает любые вопросы на которые старослужащие обязаны отвечать, ну например – «А что это за вентиль?», и потом через десять дней идет прием зачетов с отметкой в обходном листе.
Так вот боцман подлавливал новеньких и сурово их допрашивал, на его вопросы новенькие съеживались, вжимались в переборки и с заметной дрожью в словах отвечали на каверзные вопросы. Хитрость боцмана была в том, что мало кто из новеньких знало кто он такой, роба подводников без знаков различий, а его интонация и свирепый внешний вид завершали эту страшную картинку. После допроса, боцман брал обходной лист и размашистым почерком, поверх всех остальных оценок писал «Хреново», но только немного другими буквами, при этом оставляя прежний смысл. Весь трагизм был в том, что после этого, нужно было брать новый обходной лист и опять ходить с самого начала за подписями ответственных за знания офицеров, одни из которых улыбались в усы приговаривая «Что опять боцман?», а другие задавали вопросы заново.
Молодой врач.
Наш штатный врач ушел на берег на повышение, и вместо него прислали лейтенанта медицинской службы, молодого, пороха не нюхавшего и воды соленой не пившего, только с училища. А тут выход в автономное плаванье, все серьезно. Принял он медикаменты и свой кабинет у старого доктора и заступил на боевое дежурство. Во время боевого дежурства, когда лодка на глубине, и обязана оставаться там несколько месяцев от врача зависим многое, он должен уметь делать полостные операции, лечить зубы, накладывать гипс, выправлять вывихи и многое другое. Кабинет соответствовал, там был операционный стол, различные инструменты и даже бормашина для сверления твердых матросских зубов.
Команда «По местам стоять, со швартовых сниматься», лодка медленно отходит от пирса и направляется в море, в заданный квадрат, в котором будет погружение. Отошли прилично от берега, идем в надводном положении уже несколько часов, море штормит, лодку качает. Кто не на вахте бегает по очереди в рулевую рубку наверх, там, у рулевого вкусные печения и горячий чай. Можно подышать соленым морским воздухом, и полюбоваться, как тупой нос лодки нанизывает волны, одну за другой, как ленивый дельфин в водном цирке обручи. Раздается тревога, выходим в намеченный квадрат, наверх поднимается капитан, штурман и помощник капитана.
Сверяются по приборам, общаются по громкой связи с центральным постом лодки, все обыденно и тут как гром среди ясного неба раздается команда врачу подняться в рубку. Серьезно ранен помощник капитана, во время спуска внутрь лодки взялся за поручни трапа мокрыми от морской воды руками, не удержался и упал внутрь. Открытый перелом, кость, порвав синюю робу, белеет как парус одинокий на ноге офицера. Жутко больно, помощник, стиснув зубы и кулаки, держится, чтобы не стонать. Когда увидел эту картину молодой медик лейтенант он просто упал рядом с помощником в обморок, и помощь потребовалась уже двоим. Надо ли говорить, что когда вызвали вертолет для эвакуирования помощника в госпиталь, то поменяли сразу и врача.
Как сушить белье на лодке.
То чего мне сейчас очень не хватает, это огромные вентиляторы. В отсеках для вентилирования помещений были рубки, в которых находились вентиляторы с огромной прижимной силой, когда постиранную робу, караси(носки) или другие предметы нехитрой матросской одежды подносишь к ним, они приклеиваются и высушиваются полностью за какие-то десять-двадцать минут. Я бы не отказался бы от парочки таких вентиляторов себе домой, нет ничего хуже, когда, вставая в пасмурное и неприветливое утро, обнаруживаешь, что во-первых опаздываешь на работу, во вторых та вещь которую нужно на себя одевать еще влажная и времени для сушки ее утюгом у тебя нет.
Спиртное.
Каждый день подводнику на боевом дежурстве положено, и самое удивительное, что выдается 50 грамм вина. Когда я служил, выдавали изумительное Токайское. На всех лодках по разному, на одних пили все, на других те, кто мало отслужил, отдавали свою часть старослужащему составу, чтобы через годик уже самим забирать мзду в виде вина. У нас пили все поровну. А дальше кто во что горазд. У минеров была торпедуха – жидкость для эксплуатации торпед, но пили ее тока самые отъявленные, пару раз и я пробовал, смесь спирта с какой-то жидкостью, отдает сильно резиной. Турбинисты в своих закоулках, в которых можно было легко спрятать все что угодно, гнали самогон.
Ну а шило (спирт) – вот она настоящая морская валюта, за него можно было что угодно продать и купить. Тот, кто обладал шилом, обладал абсолютной властью. У нас такой властью обладал старпом, он выдавал шило под роспись для технических целей командирам боевых частей (бычкам), а как они потом его использовали, ну разве проконтролируешь?
«Что такое водка? Это шило.
Шило, разведённое водою...»
По флоту ходят легенды об отважных моряках, которым не страшны не только океаны с морской водой, но и похожее количество спиртного. Рассказывают, что раньше патрули если находили перебравшего моряка, смотрели как он лежит, если лежит по направлению к своему судну, то приносили его к кораблю и сдавали вахтенному, при этом положение тела трактовалось следующим образом, шел, полз к своему кораблю, просто сил не хватило, а вот если тело лежало наоборот, от корабля, то оно неслось прямиком на гауптвахту.
Рассказывали про отважного капитана, который, придя с автономки, первым делом пошел в ресторан и когда выходил из него в изрядном подпитии увидел открытый люк и рядом с ним работника ЖКХ. Снял шинель, со словами «Чая и штурмана в центральный пост» отдал ее рабочему и залихватски сиганул в люк перепутав его с люком подводной лодки. Наверное и было такое, не знаю, одно могу сказать, когда корабль в море на нем сухой закон, потому что от каждого зависят жизни остальных и это не просто красивые слова, а суровая флотская действительность. А когда лодка всплывает после автономного похода длительностью в несколько месяцев, идет в надводном положении, то воздух пьянит лучше всякого шила.
Еда
Сказать, что кормили на лодке хорошо, ничего не сказать. Повара свои, готовили по-домашнему, пальчики оближешь. Завтрак, обед, ужин и вечерний чай, на который кроме чая и бутербродов, давалась небольшая шоколадка, которая во время боевых дежурств была своеобразной валютой. На шоколад можно было выменять сигареты, боны (чеки для покупки в магазинах наподобие «Березки») и многое другое.
Помню, что на завтрак была обязательно красная икра, колбаса или ветчина, сыр и кофе со сгущенкой. На обед борщи или супы, котлеты с пюре, или макароны с мусором (макароны по-флотски), на ужин давалось вино, первое блюдо, второе и неизменно компоты, ибо «Без компота нету флота», еще каждый день давалась сухая вобла, эх пива бы еще, те кто ее не любил, привозили из автономок огромные кульки с воблой.
Запомнился хлеб, так как в море уходили на долго, а свежий хлеб необходим каждый день, на лодку грузились запаенные в кульках батоны, пропитанные чистейшим медицинским спиртом. Спирта было ровно столько, чтобы батон был влажным, говорю это потому, что мы пробовали их выжимать. Потом бросаешь его в духовку, через пару минут спирт выветривается и создается такое впечатление, как будто хлеб только испекли.
Картошка была консервированная, уже почищенная, открываешь банку, режешь и вперед на сковородку, эх, сейчас бы так. На дни рождения коки пекли торты, красивые и вкусные, политрук дарил какие-то книжки с подписью капитана и открытки. У меня до сих пор стоит на полке такая книжка, с поздравлением и особо дорогими сердцу словами «Атлантика, глубина 117 метров».
Попугай и боцман
На каждой атомной лодке есть комната психологической разгрузки, обычно совмещенная с кают-компанией. Как правило, там стоит красивый столик, удобные кресла, обязательно аквариум с рыбками, допускается еще небольшая живность. У нас такой живностью был обычный волнистый попугайчик желтого цвета. Маленький, зашуганный и молчаливый. У боцмана же, была мечта, вынашивал он ее очень долго и добивался с маниакальной настойчивостью. Он мечтал, чтобы в тот момент, когда капитан зайдет в эту комнату, попугай произнес всего одну фразу «Капитан …….» (вместо точек слово, обозначающее лиц нетрадиционной направленности, мужского слова, очень обидное кстати).
Подойдет боцман к клетке, уставится на попугая своими колючими глазами и начинает повторять «Капитан ….» хриплым и прокуренным голосом. Так как боцман был похож на пирата, отправившего на дно морское не мало кораблей, возможно даже с такими вот маленькими птичками, попугайчик забивался в противоположный угол, и смотрел на боцмана обреченно, часто мигая при этом своими маленькими глазками. Боцман не добился своего, как константировал наш врач, попугайчик умер от инфаркта через месяц после нашего выхода в море и думаю, что нет на земле таких живых существ, которые бы продержались дольше. Птичка был с почестями закована в пластиковый мешок и отправлена за борт.