У попа была собака. Он ее любил.
Мне было лет десять. У нас был пес, звали его Урус. Не знаю, любил ли я его, он был для меня просто частью привычной жизни. Это был крупный красивый пес. Шкура у него была белая. Не снежно-белая, а с желтоватым, цвета сливочного масла, отливом, с двумя черными пятнами на ухе и на хвосте. Правда, говорили, родился он белоснежным щенком, но я этого не упомню.
Он и имя свое получил за белый цвет шерсти. Старший брат уверял, что по-татарски "урус" значит белый.
Пес был по собачьим меркам уже немолодой, Ему было лет шесть-семь. Он давно уже перестал быть ласковым созданием. При хозяевах на чужих он не бросался. И был у него большой недостаток: полаять он любил, показать всем, кто во дворе хозяин. Если слышал соседских псов, поднимал громкий лай в ответ. Когда кто-то подходил близко к забору, его голос менялся, приобретая заливистую злость. Так что шуму он него было...
Он сидел на привязи, и его единственная мечта была вырваться на свободу. Считалось, что собака закреплена за старшим братом, это он должен был за ней ухаживать, но, по известной присказке, должен-то он был, да рассчитался. Иногда пса мы выпускали на свободу, в тайной надежде, что он не вернется. Но Урус непременно возвращался, правда, иногда через два-три дня, и даже через неделю. Опустошенный до последних сил, он шел покорно к будке, где его снова сажали на цепь.
То есть, иногда его отпускали гулять одного, но чаще всего с ним шел гулять я. Это ничего не меняло в сценарии. Уже через сто метров от дома он полностью забывал обо мне, не обращал внимания на мои окрики и исчезал из виду. Стоило увидеть ему бродячую собаку, как он бежал к ней, словно к доброй знакомой, обнюхивал, взвизгивал, и оба мчались прочь. Так что обязанность гулять с ним была необременительная.
Толку от моих с ним прогулок не было совсем. Но в этом деле был политический смысл. Дело в том, что поскольку пес наш принадлежал к разряду пустолаек, то он имел право лаять столько, сколько ему заблагорассудится, днем и ночью. Молчал-то он больше зимою, скуля от голода-холода. Летом характер у него менялся, и его голос был слышен далеко в округе. Этот лай собачий к месту и не к месту здорово раздражал нашу соседку, тетку Галю. Она говорила, что такую крупную собаку надо выгуливать, и моя бабка, чтоб ее успокоить, сразу же показывала на меня, вот Колька с ней гуляет.
Увы, прогулки Уруса не успокаивали, его густой голос и сегодня стоит у меня в ушах. И вот еще что. У тетки Гали, соседки, во дворе также была маленькая псинка. Неясно, кто из животин начинал первым, но та тоже тявкала без умолку. Соседка была полностью уверена, что это наш пес мешает ей жить, из-за него ее мелкая собачонка гавкает и не дает отдыхать. Моя же бабушка придерживалась противоположного мнения, и это вызывало известную напряженность в отношениях.
- Уймите пса - подходила к нашему окну злая тетка.
- А ты свою собачонку кормила? - с ехидством парировала бабушка.
Такого разговора двоим хватало, чтобы неделю-другую тихо ненавидеть друг друга.
У попа была собака. Он ее кормил.
Собаке доставались объедки со стола. Мы питались плохо, еды псу оставалось мало, и он часто подвывал, напоминая о себе. Миска возле конуры была пустая и чисто вылизанная, и никого чужих он к ней не подпускал. Легче было погладить его самого, чем притронуться к его миске. Мои друзья знали об этом и к миске не лезли.
Однажды пришла к нам тетка с сынишкой, он был на год меня моложе. Гость – это событие, и мы заигрались, забыв обо всем. Урус одобрительно наблюдал за нашей возней, время от времени взвизгивая, всем видом выказывая желание присоединиться к нам. Я отцепил ошейник, и нас стало трое. Из сеней показалась толстая тетка Галя вместе с моей мамой, они остановились вдали от нас, разговаривая. И вдруг ее сынишка побежал и с ходу опрокинул миску с парой кусков хлеба наземь. И произошло то, что и должно было произойти, Урус как пуля, бросился, но не на мальчика, а на тетку, и его клыки впились в женскую ногу. Истошный крик огласил двор, из места укуса сочилась кровь, Уруса тотчас же посадили на короткую цепь, оставили без еды.
Мне до сих пор непонятно, как пес выбрал виноватого. Как он понял, что не нужно кусать ребенка? Как определил, что за него должна ответить женщина, мать мальчишки?
События развивались. На семейном совете пса было решено отдать собачнику. Был в поселке такой мужчина, который из собачьих шкурок шил шапки. Пользовался он славой горького пьяницы. Но вся мужская половина поселка ходила по зиме в сшитых им шапках. Было решено дать ему денег, чтобы он забрал собаку. Решение было принято втайне от меня, однако стало сразу же мне известно от брата. Мои уговоры на мать и бабушку не подействовали. Теперь-то я понимаю, что их больше подвинула на этот шаг экономическая необходимость, Мне было обещано, что собаку не тронут, но через два дня ее не стало. Я ждал такого поворота событий, и на вопрос, где Урус, услышал: отвязалась, прибежит. Цепи и ошейника, однако, не было.
Я заскочил в дом, схватил копилку с брякающими монетами, засунул ее под рубаху и помчался по улице. Забежал в ближайший переулок, и со всей силой грохнул ее о первый же камень, собрал разлетевшиеся монетки и бумажки в карман, и помчался к другой конец поселка. Я спешил, я слышал как в кармане звенела медь, и это подбадривало меня, ведь от меня зависела жизнь друга. Я был готов к самому худшему.
Я протянул все сбережения, не рядясь, не пересчитывая. Мужик вывел пса из сарайки и передал мне его вместе с цепью. Я шел, счастливый. Я не думал, что совершил героический поступок. Я не вспоминал ни о разбитой копилке, ни о своей мечте купить подростковый велосипед.
Бабушка обреченно вздохнула и вынесла Урусу еду. Пес стал вначале пить, а затем все съел. Я сидел возле него и смотрел, как он жадно проглатывал один кусок за другим.
История однако скоро повторилась вновь. Пса снова не стало. Цепь и ошейник были на месте. Сорвался с цепи, придет, сказала бабушка. Так бывало, когда он умудрялся ошейник снять. Но я сразу почуял неладное. Брат на этот раз ничего не знал и согласился сбегать со мной по известному адресу. Навстречу нам вышел из ворот хозяин дома. Он сразу узнал меня.
- За собакой пришли? Нет ее у меня. Сбежала. Домой ступайте, она, верно, домой прибежала уже.
Дома ее не было. Не появилась она ни на следующий день, ни через неделю. Через некоторое время я окончательно понял, что пес не вернется.
Мать где-то через месяц спросила: - Сколько денег у тебя в копилке было?
- Не знаю, я не считал.
- Велосипед вот купили бы – в ее словах было явное признание своей вины.
- Не надо мне велосипеда.
Велосипеда мне не купили. Я ни разу не попросил об этом.
Глубокой осенью я встретил мужчину в шапке. Цвет ее был до боли знакомый. Белый с желтым солнечным отливом. И все вспомнилось вновь.
У попа была собака. Я долго и мучительно думал о несправедливости происшедшего. Виной всему была злая воля? Или у пса судьба такая? Я понял, что нельзя зависеть от милости других. Что даже самый добрый человек под давлением обстоятельств способен на предательство.
С этого случая я стал взрослеть. То есть видеть мир в его истинном свете.
***
Но история, пожалуй, еще не закончена.
Что заставило меня задуматься о сложностях жизни? Я жил в привычном мире, легко объяснимом, не ставящим передо мной сложных вопросов. Случай с собакой многое изменил во мне.
Совершенно неожиданно в жизни возник необычный человек. Семья, соседи - это привычный мир. И вдруг появился Захар, собачник, одинокий мужик, живущий в покосившемся доме на краю поселка. Не инвалид, получавший военную пенсию, не работающий, но как-то пробивающийся в жизни. Не ходила о нем как о воре и разбойнике худая слава. Ну, пил. Да кто же не пил в то время? Домашнее пьянство процветало повсеместно, оно было даже удалью, поводом для хвастливого разговора. Так что пьянство не надо ставить Захару в большую вину. Просто он выделялся своим упорным нежеланием работать, быть таким, как все. Не скажу, вел ли он хорошо одинокое свое хозяйство, была ли у него хоть коза во дворе. Но огород был, бурьяном не заросший, это я заметил сразу, когда разыскивал дом, в котором он жил. Люди, не расспрашивая, зачем мне нужен Захар, показали на старую избу с непременным в селе огородом.
Я побаивался его тогда. Постучал в окно, навстречу вышел вполне обычный мужик и сразу же понял мои сбивчивые объяснения. Деньги взял как нечто само собой разумеющееся, и, на пересчитывая мятые бумажки, сунул в карман. У меня не было желания говорить с ним, меня полностью занимала судьба собаки, и радость от того, что пес жив. Но Захар меня запомнил, как я понял, навсегда.
Может быть, благодаря Захару в селе почти не было бродячих собак, а может, потому и не было, что пропитаться им было нечем. В послевоенное время люди берегли каждый кусок хлеба. Выбросить на помойку хлеб считалось святотатством, кусок хлеба редко перепадал даже коровушке-кормилице. Так что, мои представления о злом живодере Захаре преувеличены, не часто ему выпадала такая неприятная работа. И все же я иногда встречал Захара навеселе. Со знакомыми было принято обязательно здороваться, я хмуро кивал, а он улыбался мне. Я не начинал беседу, о чем мог быть между нами разговор? Спросить же, куда исчез Урус, смысла не было, и так все ясно. Так что симпатии к Захару я не испытывал.
И вот однажды я встретил его грязного, в рванье, но не пьяного. Увидев меня он подошел ко мне, и слезы покатились у него из глаз.
- Сынок!
Этот просторечный "сынок" покоробил меня,
А он продолжал:
- Изба у меня сгорела! Я думал, доживу, придавит она меня, а она сгорела. Видно. пацаны меня подожгли. Из-за собак не любят они меня.
Меня сразу осенила мысль, что он подозревает, будто это я ему отомстил.
И с неожиданной для себя злостью и выступившими на глазах слезами я закричал: - Причем тут я? Я в вашем краю не хожу!
Он опешил: - Сынок, да ты что! Да разве я думаю на тебя? Что ты, у тебя душа чистая! Ведь если ребятишки за собакой приходят, я и без денег им ее отдаю. Я ведь собаку-то неделю и больше порой у себя в задворках держу, думаю - одумаются люди и придут за ней. Иногда приходят, иногда дадут за содержание рубль-другой...
Он смотрел на меня как-то странно, непонятно.
- Дядя Захар, у меня ведь денег нет тебе помочь!
И вот тут вдруг Захар заплакал пуще ребенка.
- Эх-ма, что же мне бог ни жены, ни сыночка не дал! Милок, виноват я перед тобой, прости! Бабка твоя во второй-то раз привела мне собаку твою сама и попросила ни при каком случае ее тебе не отдавать! И вот дом сгорел. Как жить? Не жить мне больше на белом свете!
Мы ревели вдвоем посреди дороги. Какая-то сердобольная тетка подошла к нам:
- Захар, ты за что парнишку обидел?
Я, размазывая слезы, встал на его защиту: - Не обижал он меня!
Я догадался, какие чувства испытывал этот одинокий человек ко мне. Мне хотелось его одобрить как-то, но что я мог сделать!
Где обитал Захар, было для меня загадкой. Сгорел этот старый дом - единственное, что привязывало его к земле. Изба, огород. Со стороны людей он, видимо, чувствовал отчуждение к себе, да и не очень он в людях нуждался. Мое появление что-то изменило в нем. Да разве поймешь чужую душу!
Захар незаметно исчез. Он руки на себя не наложил, это точно. Это люди запомнили бы на десятилетия.
Я часто расспрашивал о нем людей. Никто ничего не мог сообщить.
Но однажды какая-то женщина сказала мне, что видела его далеко в церкви. Я тогда не знал, что такое монастырь. Сказала, он стал при церкви жить.