Придурок

Михаил Колодочкин
– Так что же это такое: круговорот воды в природе?

Марьиванна недобрым взглядом смотрит на меня – давай, мол, отвечай! А я глупо улыбаюсь и молчу. Жалко ее: преподает то, в чем совсем не разбирается, да и не хочет. Работает ради денег. К тому же – не замужем, да и не будет никогда. Впрочем, мне вообще всех жалко. Злые они какие-то.

Я чувствую, как Петров за спиной хихикает и опять тянет руку. Поэтому он и отличник. Или тянет руку потому, что отличник – не знаю. А я – позор школы, потому что так мне все время говорят. Или потому и говорят, что позор – я тоже не знаю. И не обижаюсь. Я – придурок, в этом все убеждены. А придурки никогда не обижаются.

Ответ я, честно говоря, знаю. Вернее – не ответ, а фразу, которую так хочет выпалить Петров, чтобы заработать очередную похвалу. Мол, река впадает в море, там вода испаряется, затем облако уносится ветром, выпадает в виде дождя – и так всю жизнь. Только мне кажется, что все это чепуха. Поэтому и молчу. Тем более, что сейчас Марьиванна все равно спросит Петрова.

– Петров, помогите нам! – вздыхает Марьиванна.

– Река впадает в море! – спешит выговорить отличник Петров. – Там вода испаряется и превращается в облако, которое затем уносится ветром и выпадает на сушу в виде дождя!

– Тебе понятно? – Марьиванна смотрит на меня.
 
Я мотаю головой – нет, мол, непонятно. Класс довольно гудит. Марьиванна чувствует поддержку и начинает говорить что-то правильное про учебники и лень. Довольный Петров гордо смотрит по сторонам, а я опять глупо улыбаюсь.

– Так что же непонятно-то? – устало глядит на меня Марьиванна.

– Я прошлым летом у дедушки был… – бормочу я. – Гусей пас, с крапивой боролся… Так дождя вообще ни разу не было: покапал раза два – и все!

Класс надрывается от хохота. Марьиванна вздыхает и смотрит на часы.

– Придурок, а где живет твой дедушка? – громко шепчет сзади довольный Петров.

– А дедушка живет на Валдае! – объясняю я. – Это где Волга из ручейка начинается. Получается, что там постоянно должны лить тропические ливни, а я ничего похожего не видел. И дедушка на засуху жаловался… Наверное, в учебнике – ошибка!

Сразу становится тихо: придурок опять ляпнул что-то необычное… Марьиванна краснеет и опять начинает шпарить цитатами. Дескать, ручейков много, и все они в итоге вливаются в Волгу… Но я упрямо мотаю головой. Потому что Волга – это кубические километры воды, выливающиеся куда-то в Каспий. И с какими такими гигантскими облаками и тучами они возвращаются обратно на Валдай, я не понимаю.

– Но ведь ты же видишь, что родники не иссякают! – почти просит меня согласиться бедная Марьиванна. – Есть подземные источники, которые также несут свои воды…

– Все реки текут сверху вниз, – возражаю я. – И подземные тоже. Значит, какая-то неведомая нам сила умеет поднимать воду снизу вверх. И существует вторая, невидимая нам Волга, которая течет из Каспийского моря на Валдай! Может быть, это такой параллельный мир, в котором все происходит наоборот…

Несчастная Марьиванна с ужасом смотрит на меня, но тут трещит звонок и проблема решается сама собой. Петров за моей спиной крутит около виска и, как бы случайно, ставит мне подножку. Я с грохотом падаю и почему-то вновь вызываю взрыв хохота… Я не обижаюсь: пусть смеются, если им от этого лучше.

*

Следующий урок ведет Палпалыч. Он – добрый старикашка: обычно сразу же просит меня что-то установить, перетащить или протереть, не пытаясь расспрашивать про законы ньютонов и амперов. Я это ценю. Но сегодня уж день такой: у доски оказался отличник Петров…

Петров уверенно пересказывает нужные странички учебника – речь о силе трения. Я таскаю по классу динамометры, грузики и прочие наглядные пособия. Но не поднять руку не могу.

– А почему коньки по льду скользят, а по стеклу – нет? – спрашиваю я. – Оно же тоже прозрачное!

Когда хохот затихает, Палпалыч заявляет, что я – молодец, потому что вопрос очень хороший. И обводит взором класс – кто, мол, ответит? Петров тут же начинает тараторить про коэффициент трения. Мол, по льду он маленький, а по стеклу – большой: вот коньки и не скользят…

Именно так написано в учебнике – но я опять мотаю головой.

– Не понимаю! – бормочу я. – Много лет назад ученые измерили трение всех подручных материалов, какие смогли найти, и просто записали то, что увидели. Получается, что не потому лед скользкий, что коэффициент маленький, а наоборот! Ученые тупо зафиксировали факт – вот я и спросил: почему это так?

Петров начинает громко смеяться, пытаясь привлечь на свою сторону класс и, главное, Палпалыча. Старикашка – молодец: не смеется. Но и что сказать, тоже не знает. Я привычно разруливаю ситуацию, роняя на пол кучу динамометров… Хохот усиливается, и тема опять исчерпывается сама собой.

*

На большой перемене я обычно убегаю подальше ото всех. Иначе Петров с дружками опять захотят толкнуть меня в лужу или еще куда-нибудь. Я, конечно, не обижаюсь, но и поощрять это не хочу. Потому что это неправильно.

Все знают, что из меня никогда ничего не получится. Я не стану ни президентом, ни просто начальником – в лучшем случае буду что-то мыть, убирать и таскать. И никогда не научусь пользоваться компьютером. Правда, он мне и не нужен…

Но вот что интересно. Когда я был на Валдае, то в старом журнале увидел картинку: рыцарь стоит перед камнем, от которого расходятся несколько дорог, и размышляет, куда бы ему податься? Не важно, что там было написано, но мне кажется, что когда-то очень давно человечество тоже оказалось на развилке перед таким же камнем. Дорог было всего две – для умных и для остальных. Понятно, что большая часть тогда выбрала дорогу для умных, но некоторые все же свернули влево… И вот этого-то умные и не могут им простить. Недаром отличник Петров очень любит рассказывать анекдоты про чукчей, презрительно поглядывая на меня...

Те, которых было гораздо больше, ушли по пути, который вел к созданию электричества, компьютеров, ракет и даже искусственного барана. Или овцы – не суть. Заодно по дороге они начали разламывать атомы, добрались до нефти и открыли кучу новых болезней. А такие, как я, продолжали по старинке пасти оленей, охотиться на буйволов и ловить рыбу удочками. Примерно так я и жил у дедушки на Валдае. Правда, вместо буйволов и оленей у него были гуси, куры и один добрый пес, но мне кажется, что это неважно.

Важно то, что умники сегодня опять оказались перед камнем, но на нем вообще ничего не написано. И никакие дороги от него уже не расходятся. А хуже всего то, что они этого искренно не понимают… Значит, надо намекнуть им на это.

*

Последний урок сегодня был какой-то смешной – нас учили выбирать будущую профессию. Незнакомая тетенька, которую специально позвали учить нас этому выбору, торжественно повесила на доску ту самую картинку из дедушкиного журнала. Вообще-то, я знал, что примерно так все и произойдет. Как знал и то, что тетенькин палец обязательно упрется и в меня, потому что тетенька захочет продемонстрировать свою воспитанность и пообщаться с придурком: дескать, у нас все равны.

Так оно и случилось – мол, а ты, мальчик, кем хочешь стать? Я послушно встал и рассказал, что хочу пасти гусей и сажать деревья. Класс радостно прыснул, Петров начал аплодировать, а тетенька оживилась и стала говорить что-то мудреное про разные жизненные пути и важность сельского хозяйства.

Но я вмешался снова.

– Когда у дедушки в деревне пропало электричество, – начал объяснять я, – то его смогли починить только через неделю. За это время у всех дачников потекли холодильники, а продукты испортились. И еще они не могли смотреть телевизор. Затем у них разрядились батарейки в компьютерах и телефонах. Ближайшие бензоколонки тоже не работали... И еще эти – банкоматы…

– А ты-то как выжил без холодильника? – донесся сзади громкий шепот Петрова.

– А у дедушки не холодильник, а погреб, – объяснил я. – Бензин ему тоже не нужен: он ездит на велосипеде. А гусей можно пасти и без электричества.

– Но без электричества человек сразу вернется на сотни лет назад! – принялась было тетенька. – Во времена невежества и дикости!

– Я не согласен, – привычно забормотал я. – Дикость – это когда сам что-то придумаешь, затем привыкнешь, а потом уже не можешь без этого обходиться. Как наркотик. Вот человек и привык, а теперь попал в зависимость. Кроме чукчей!

Чукчей я упомянул специально для отличника Петрова – это, как всегда, сработало, и он стал громко хихикать. Но больше всех изумилась тетенька.

– Мальчик, а причем тут чукчи? – ласково спросила она.

– Так из тех, кто продолжает жить нормально, на Земле остались разве что чукчи, – пояснил я. – И еще мой дедушка. У них нет ни мобильников, ни плазменных мониторов. А такие, как мы, сочиняют про них глупые анекдоты, смеются и… завидуют! Потому что чувствуют: чукча – сильнее и свободнее!

– Это почему же он свободнее? – подал голос Петров.

– Потому что ему не нужны электричество, компьютеры и доллары! – пробормотал я. – Если завтра все это исчезнет, то дачники погибнут от ужаса. И почти вся цивилизация сойдет с ума. А вот раньше, когда человек ловил рыбу и охотился на бизонов – в общем, был частью природы – он ничего этого не боялся. Но затем кто-то там, наверху, решил поэкспериментировать – а мы обозвали это техническим прогрессом… А это не прогресс, а убийство. Я не хочу быть убийцей.

Тут уже наступила тишина. Тетенька остолбенела, и даже замолчавший Петров изумленно уткнулся взглядом в мою спину.

– А какое убийство, мальчик? – наконец подала голос тетенька, явно недовольная затянувшимся диалогом с придурком. – О чем ты говоришь?

– Убийство природы! – объяснил я. – Человек бросился сжигать все, что горит – уголь, нефть, газ, деревья. Сжег бы и воду – но пока что не умеет. Однако может и научиться.

– А почему чукча сильнее? – вновь подал голос Петров.

– А потому, – просопел я, – что если завтра Тот, Кто Свыше, вновь решит пошутить и отнимет у нас интернеты, мобильники и бензины, то лишь чукча все так же спокойно будет пасти олешков в тундре и смотреть на закат, сидя перед чумом. Он – часть природы, а мы – лишние и невоспитанные гости. Как дачники в деревне: образованные и тупые… Дедушка говорит, что после них всюду очень грязно.

– Достал со своим дедушкой! – не выдержал, наконец, Петров. – Электричество не может исчезнуть!

– А у дедушки исчезало, – прогундосил я. – И на планете тоже может исчезнуть. Реки пересохнут, уголь и нефть кончатся, а атомные станции вообще очень плохие. Но природа – благородная и сильная – она все еще пытается вразумить нас, являя свое могущество. Вот, например, недавно сильно тряхануло Японию…

– Кстати, о Японии! – обрадовалась тетенька, жестом отправляя меня на место. – Дети, а кто из вас хотел бы изучать японский язык?

Пинок сзади явно призывал меня поднять руку, но я не стал. Хватит на сегодня.

*

Так уж сложилось, что люди во все времена прислушивались к придуркам. Юродивые, блаженные, шуты – все они, в общем-то, придурки. Но начальство их особо не трогало – как бы чего не вышло. И все потому, что толпа запоминает не длинные речи умников, а осколки фраз, оброненные придурками.

Взять сегодняшние уроки: что из них запомнят? В основном – всю ту чушь, которую нес придурок, то есть я. И поэтому хотя бы один человек в классе уже задумался, откуда же на возвышенностях берется вода и чем причина отличается от следствия… А уж когда я как бы случайно принялся рассуждать о природе и цивилизации, то прислушались все. И, может быть, лет через 20 кто-то из бывших учеников, станет настоящим ученым или неглупым начальником, который начнет хоть что-то делать правильно. А все потому, что когда-то давно, еще в школе, у них в сознании неожиданно завязался некий узелок на память, заставивший их думать.

Им не нужно знать, что завязал его я. Пусть думают, что сами обнаружили разного рода нестыковки и несуразности. Выгляди я как все, они бы начали спорить и что-то доказывать, но в итоге никогда бы не стали думать обо всем этом всерьез. Поэтому мне и придали облик придурка: зачем с таким спорить?

Мессия должен быть умным, но обязан уметь выглядеть дураком. Иначе подавляющее большинство быстренько его подавит – примеров много. Да еще опять тащить что-нибудь заставят. В гору! Нет, надо действовать иначе.

День идет к концу, сегодня занятий больше не будет. Продолжу учить их завтра.